— Что это ты делаешь? — шутливо произнесла Регина. — Изголодался что ли?

— Ну, помечтать-то можно?

— Ложись-ка лучше спать без мечтаний. Приходишь поздно, с запахом спиртного.

— Это полоскание для рта. Оно на спирту.

— Ты говоришь о том полоскании, что выпускают в Дублине?

— Ну давай, воспитывай.

— Ты и этот твой новый дружок-выпивоха, Док Холидей…

— Он нормальный парень.

— Как он сейчас выглядит?

— Отрастил животик. Они называют его «бочонок Холидея».

Они были единым целым, разъединявшимся по утрам и вновь соединявшимся ночью. Он не мог представить себя отдельно от нее, даже после смерти.

— Когда мы начали встречаться, от тебя пахло, как сейчас — выпивкой и сигаретами, — сказала Регина. — Помнишь, когда ты приходил уже после закрытия бара? Как он там назывался, «Констипейшн»? Там еще постоянно крутились все эти модные белые девочки.

— «Констебль». Это был не я. По крайней мере, мне сейчас так кажется.

— И теперь все, как тогда. И все эти приставания.

— И все приятное тоже.

Она выключила ночник. Реймон провел кончиками пальцев по ее руке.

— Что будем делать с Диего? — спросила Регина.

— Я с ним говорил, — ответил Реймон. — Он доучится год в старой школе. А потом отправим его в католическую среднюю школу. Например, в Кэрролл или Де-Мата… я думаю, это будет неплохо для него.

— Мы сможем себе это позволить?

— Это не такие большие деньги. Только придется продать дом в Силвер-Спринг. Черт возьми, там одной грязи на миллион. Не волнуйся, мы справимся, и все у нас будет прекрасно.

— Ты говорил с ним об Асе?

— Да.

— Как Диего это воспринял?

— Ему сейчас тяжело. Конечно он переживает, вспоминая, как обзывал своего друга девчонкой или «голубым». Он ведь не знал, что творится в душе Асы.

— А ты можешь себе представить, каково жить в такой атмосфере? Когда тебе все время говорят, что ты лишний, что для тебя нет места в этом мире. Вся эта ненависть, с которой мы сталкиваемся на каждом шагу, да еще политики подливают масла в огонь. Я не знаю, какую Библию читают эти бездушные люди, но точно не ту, на которой я была воспитана.

— Забудь об этих проклятых идиотах. Дело не в них, дело в обычных людях, которые сами того не желая, распространяют ненависть. Диего болтал без всякого умысла, но теперь случившееся заставит его быть поосторожней со словами. Впрочем, это касается и меня.

— Тебя и всех твоих приятелей.

— Ты права. На работе мы каждый день бросаемся словами типа: «Ты хорошо выглядишь, в этом костюмчике есть что-то «голубое»…» И тому подобное.

— Значит, ты теперь будешь вести себя по-другому?

— Вероятно, нет, — ответил Реймон. — Я обычный мужчина, не более свободный от предрассудков, чем другие. Но я теперь дважды подумаю, прежде чем болтать вздор. Надеюсь, что и Диего тоже.

— О чем еще вы говорили? — спросила Регина. — Вы с ним долго просидели.

— Складывал последние детали головоломки, в которую превратилась смерть Асы. Я и так был в этом уверен, но Диего подтвердил мою догадку.

— Какую?

— Ты знаешь, что я всегда советовал ему быть поаккуратнее, если в доме какого-то из его приятеля хранится оружие.

— Я знаю. Этого ты опасаешься больше всего.

— Я видел столько несчастных случаев, Регина. Ребенок находит оружие отца, и, конечно, у него возникает желание пострелять.

— Ну да.

— Диего и его друзья многое знают об этом. Мальчишки всегда интересуются оружием. Братья Сприггсы знают, что у меня есть «Глок» и что я держу его на замке. Они все знают, что у кого есть дома.

— О, Боже, Джуз…

— Диего сказал, что у отца Асы был револьвер. Какой именно, он не знает, но могу поспорить, что он был 38-го калибра.

— Господи.

— Последнее «пошел ты», сказанное папаше. Аса убил себя из отцовского пистолета.

Регина крепко обняла мужа. Они лежали в темноте, и ни один из них не мог заснуть.

— Завтра воскресенье, — сказала Регина. — Ты пойдешь с нами в церковь?

— Да.

39

После церковной службы Реймон повел семью на ланч в ресторан на Дистрикт-лайн. Это был небольшой семейный ресторанчик, выживший несмотря на возникшую в Силвер-Спринг сеть больших ресторанов. Диего ел вьетнамский бифштекс, свое любимое блюдо, а Алана с большим стаканом лимонада бродила взад-вперед через украшенные бисером занавеси. Посещение церкви было необходимо, а поход в ресторан был приятным продолжением выходного дня. К тому же Реймон откладывал то, что, как он знал, необходимо было сделать.

Вернувшись домой, Реймон не стал переодеваться и остался в костюме. Он предупредил жену, что скоро вернется, и они вместе с Диего уехали. Джуз высадил Диего, еще дома переодевшегося в шорты, кроссовки и футболку, у баскетбольного корта на Третьей улице, где приятеля ждал Шака. Напоследок попросил Диего ни в коем случае не выключать сотовый и обязательно предупредить, если он соберется пойти куда-нибудь еще.

Реймон медленно подъехал к дому Джонсонов. Заглушив мотор, не стал выходить из машины. Он пообещал Биллу Уилкинсу, что все расскажет Террансу Джонсону. Теперь почти жалел, что не позволил Гарлу взять инициативу на себя. Сейчас ему предстояло рассказать не только о том, что Аса застрелился из его пистолета, но и что его сын был геем. Это требовалось сделать, хотя предсказать реакцию Терранса было невозможно.

Терранс наверняка знал о пропаже пистолета и догадывался, что его взял Аса. Он вполне мог думать, что некто, отобрав у Асы пистолет, застрелил мальчика. Смерть сына и огромное чувство вины потрясли его. Но вообразить, что Аса застрелился из его пистолета, Терранс, скорее всего, просто не мог.

Реймон никому не рассказал о пистолете, потому что если Уилкинс отразит этот факт в своем отчете, то Террансу Джонсону будет предъявлено обвинение в незаконном хранении оружия. В округе Колумбия только офицерам полиции, федеральным агентам и сотрудникам спецслужб разрешалось хранить пистолеты. Джонсон, скорее всего, купил украденный где-то пистолет, по сути, став последним звеном в цепочке незаконной перепродажи, которая началась неизвестно где. С точки зрения закона он совершил преступление. Но Реймон не собирался докладывать об этом. Джонсону и так досталось.

Но и жалеть Джонсона он не собирался. Реймон установил личность человека, которого Аса в своем дневнике называл РобоМэном. Учитель математики сказал, что в день смерти после уроков Аса приходил к нему для дополнительных занятий. Но ни в школьном шкафчике Асы, ни в его сумке, ни в спальне Реймон не нашел никаких конспектов или записей. РобоМэн — это, должно быть, слабо завуалированное имя Роберта Болтона. Реймону показалось, что во время их разговора, когда речь зашла о навешивании ярлыков на молодых черных юношей, Болтон занял какую-то оборонительную позицию. Это он защищал Асу. Болтон был влюблен в парня.

Реймон не станет говорить о своих подозрениях полицейским из отдела нравов. Это его не касалось. Он просто хотел избавиться от того, что раскопал, но, как это сделать, не знал.

И отцу мальчика об этом он не будет рассказывать. Холидей верно подметил: Реймон не такой уж и правильный.

Он вышел из машины, подошел к дому Джонсонов и постучал в дверь. Услышав приближающиеся шаги, ощутил импульсивное желание вернуться в машину. Но дверь открылась, он пожал Джонсону руку и вошел в дом.

Дэн Холидей зажег сигарету и бросил спичку в стоявшую перед ним пепельницу. Рядом на стойке стоял стакан, до половины наполненный водкой. Холидей сидел в компании Джерри Финка, Боба Бонано и Брэдли Уэста. Приятели потягивали «кровавую Мэри». Но Холидею требовалась настоящая выпивка.

Бар был пуст, только эти четверо и Лео Вазулис были в зале. Финк включил музыкальный автомат. В комнате раздались сильные звуки трубы и женские подпевки, после вступления зазвучал хрипловатый мужской голос.

«Важно не то, что ты имеешь, а то, что ты отдаешь», — подпевал Финк женской партии.