Из Катовиц к морю отправились всей ватагой. В нашем распоряжении было несколько вагонов, явно недостаточно для такой банды, ехать же предстояло двадцать шесть часов. Но что для молодых эти мелкие неудобства? В тесноте, да не в обиде. Правда, подкачали запасы продовольствия, кончился наш сухой паёк, есть хотелось по-страшному, и на какой-то станции мы отправились на поиски продовольствия. Мы — это нас трое и Збышек, Лилькин ухажёр. Недалеко от вокзала в лавчонке оказались только чёрствые булки и скумбрия в томате. Пришлось покупать, что есть. В поезде выяснилось — нечем вскрывать консервные банки. О такой роскоши, как «финки», мы ещё не слышали, вернее, слышали, но эти достижения цивилизации были пока редкостью. От голода мы совершенно озверели, опять же он благодетельно сказался на умственных способностях, так что мы довольно скоро справились с банками: открыли их с помощью ржавого гвоздя и перочинного ножа. И тут возникла новая проблема — нечем есть. Если у нас и были ложки-вилки, они лежали где-нибудь на дне рюкзака. И мы принялись извлекать из банок скумбрию в томате тем, что оказалось под рукой: пилкой для ногтей, обратной стороной зубной щётки, углом мыльницы и тем же перочинным ножом. Последним орудовал Збышек и вскоре уже стал выглядеть как вампир, истекая томатным соком и собственной кровью, что несомненно отбивало аппетит остальным. Выиграла Янка, загребая своей мыльницей несоразмерно большие порции деликатеса. Но все это пустяки, главное, по пути мы с голоду не померли.
И ещё одно развлечение устроили по дороге, придумала его я. Был сезон клубники, я вспомнила, что маска из клубники очень благодетельно воздействует на кожу лица. Радостно хохоча, весь вагон принял участие в косметической процедуре. Немытую клубнику размазали по моему грязному, закопчённому лицу. Эффект был потрясающим. Поезд отправился, маска засохла, не было воды смыть её, и под конец пути я выглядела как больная чёрной оспой и к тому же тяжело раненная. Не скоро сошли с лица приобретённые этим путём прыщи и нагноения. Клубничная маска впоследствии аукнулась в романе «Все красное».
Прибыли наконец на место, стали разбивать лагерь, и тут я опозорила Люцину, не оправдав её рекомендации. Оказалось, я лентяйка, бездельница и вообще кретинка. Опозоренная Люцина поносила меня на все корки, а я лишь сгорала от стыда. Дело в том, что у меня и в самом деле не было никакого опыта вбивать клинышки, натягивать верёвки, устанавливать палатку, выбирать для неё место. В общем, полный нуль. Изо всех сил я старалась помочь тем, кто умеет это делать, но только мешала, вот и осталась глупо стоять в сторонке, словно графиня какая, у которой обе руки — левые. Не хватило ума куда-нибудь скрыться и не околачиваться на виду у всех, как бельмо на глазу.
Лагерей было два, мужской и женский. Их разделял лесной участок. Оба располагались на берегу моря, в Мельне. Палатки у нас были большие, на двенадцать человек. Сопровождала нас моя мать, которая вместе с Люциной снимала комнату в хате какого-то рыбака в Мельне, у самого шоссе, не очень далеко от лагеря. Поначалу она пыталась уговорить меня поселиться с ними, но мой протест по силе можно было сравнить разве что с циклоном, и она оставила меня в покое. А я осталась в лагере. Думаю, осталась бы и в клетке с голодными тиграми, лишь бы не жить с матерью и тёткой.
Итак, лагерь благополучно разбили без меня, море было под носом, наконец можно не только искупаться, но и вымыться, что из-за косметической масочки было для меня особенно необходимо. Вдвоём с Янкой влезли мы в море, пытаясь как следует намылиться мылом, которое очень неохотно мылилось в солёной воде. Зато море было тёплым, как суп, с небольшими волночками.
Скомпрометированная своим бездельем по приезде, я с шести часов на следующий день начала вкалывать. Растолкала девчонок и повела их на зарядку. Труднее всего было растолкать себя, поспать я всегда любила. Затем с трудом добудилась Янки, а остальные в нашей палатке встали добровольно. И вообще Янка доставляла мне больше всего хлопот. Сначала я с трудом поднимала её с постели, для меня уже это было неплохой зарядкой, зато на зарядку потом она выходила уже совсем проснувшейся, и даже разминки не требовалось. Но тут Янка деморализовала всю мою команду, ибо энергичные движения руками, которых я добивалась, в её исполнении напоминали вялое отмахивание от мух. Затем мы завтракали, приводили палатку в порядок и приступали к главному — занятиям художественной самодеятельностью. Люпину молодёжь обожала, пан Здислав был восхитителен, все мы с энтузиазмом занимались танцами и пением. Поскольку лагерь с самого начала был нацелен на художественную самодеятельность, для поездки в него отбирались девочки и мальчики, отличавшиеся какими-либо талантами. Съехались со всей Силезии, из самых отдалённых городков и весей.
Танцевать я умела, прекрасно знала все фигуры польки, мазурки, краковяка и оберка, сказалось многолетнее общение с Люциной. Странно, как меня не заметил Сыгетинский? [22]И тут надо отдать должное Янке, она целиком и полностью компенсировала на репетициях утренние упущения на зарядке. Она танцевала в первой паре, партнёром её был Збышек (тот самый вампир). Сколько мы с ним намучились! Народные танцы он отплясывал гениально, в первой паре был непревзойдённым, но вот обучить его танцевать вальс, танго или хотя бы свинг оказалось совершенно невозможным. А ведь оберек тоже был на раз-два-три, но он выходил блестяще, вальс же никак не получался.
— Слушай! — измученными голосами объясняли мы парню. — Ведь это то же самое, только немного медленней!
Нет, не получалось, блестящий танцор превращался в форменного пня с парализованными нижними конечностями. Зато как он отплясывал мазурку! Фантастика! Ему бы только контуш и карабелю! [23]
Вскоре после приезда вечером мы организовали на пляже первый костёр. Сначала попели немного, потом послышались просьбы. «Франек, сыграй!» Девятнадцатилетний Франек, деревенский парень из силезской деревни, был главным аккордеонистом нашего лагеря. Играл он охотно. Вот и сейчас откликнулся:
— Что сыграть?
— "Венгерскую рапсодию", — закричало несколько голосов.
Я похолодела. При всей своей немузыкальности «Венгерскую рапсодию» Листа я знала и очень любила, умела оценить действительно хорошее исполнение, и мне совсем не хотелось услышать её теперь в исполнении деревенского парня, к тому же на аккордеоне. Пусть бы играл себе народные песенки. Эх, испортит настроение… Хотелось встать и попросить сыграть что-нибудь другое, не выдержу, если при мне запорет любимое произведение.
Не решилась, осталась сидеть, а Франек заиграл. КАК заиграл! Я онемела от восторга, сыгранная им на аккордеоне рапсодия звучала так, словно её исполнял симфонический оркестр. Уже через два года Франек играл в составе Большого оркестра Польского радио в Катовицах. Не помню фамилии Франека, не знаю, что с ним было потом, возможно, сейчас он играет где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке.
Пение у нас было поставлено превосходно, пан Здислав оказался специалистом своего дела. Уже через неделю мы начали давать бесплатные концерты, на которые сходилось окрестное население. И отдыхающие из близлежащих деревень и курортов. Мы не ограничились танцами и пением, энергии в нас было хоть отбавляй. Решили давать представления. Тут уж первую скрипку играла я, потому что мне поручили текст от автора. Столько раз я произносила рифмованный текст, что до сих пор помню отрывки этого шедевра.
Я выходила на просцениум, становилась лицом к публике, к сцене задом и с выражением начинала декламировать. За моей спиной разворачивалось действие, пантомима, актёры не произносили ни слова, все их действия комментировала я. Итак, я выходила и начинала;