— Жаль, что чаепитие было безнадежно испорчено, — заметил он.
Видимо, надо было все-таки позвонить в Кларенс-Хаус — резиденцию королевы-матери и посоветоваться с гофмейстером Уильямом Толлоном или ее пажом Реджинальдом Уилкоксом.
— Надеюсь, в следующий раз ты догадаешься позвонить Уильяму или Реджу и узнаешь, что любит королева Елизавета.
— Я очень сожалею, что так получилось, Ваше Королевское Высочество. Во дворце к чаю всегда подают сандвичи с копченым лососем.
Это прозвучало как жалкая отговорка. Он решил, что чаепитие не удалось, и нашел виновного. Его колкие замечания дошли до своей цели: я почувствовал себя идиотом. Из-за какого-то сандвича был безнадежно испорчен визит королевы-матери. В тот момент я ясно осознал, чем отличается работа в Хайгроуве от работы в Букингемском дворце. Видимо, прислуживать наследнику престола будет труднее, чем самой королеве.
Трудно сказать, что принц делал чаще: пожимал руки или писал записки. На бумагу для всех записок этого человека, так заботящегося о природе, наверно, пошел целый небольшой лесок. Королева никогда не оставляла письменных указаний. Все свои пожелания она высказывала мне лично. Но принц Чарльз, видимо, любил писать. Его записки градом сыпались в Хайгроуве.
Купили ли семена для сада?
В Тетбери есть контейнер для стеклотары?
Кто-нибудь может посмотреть, что с моим телефоном?
Буду рад, если это блюдо удастся склеить.
По его запискам видно, насколько он не любил делать что-то сам. Как-то он написал: «Письмо от королевы случайно упало в корзинку для мусора возле стола в библиотеке. Пожалуйста, отыщи его там». А после того как в «Санди Таймс» стала печататься книга Мортона, я обнаружил следующую записку: «Чтобы я больше никогда не видел в своем доме эту газету! И вообще, я не потерплю бульварных газетенок в своем доме. Если кто-то хочет их читать, пусть читает в другом месте. Это касается и Ее Королевского Высочества!»
В Хайгроуве, находящемся в миле от города Тетбери в графстве Глостер, я начал работать 1 сентября 1987 года. Уэльской четы в это время не было в поместье. Они гостили у испанского короля Хуана-Карлоса, а потом должны были отправиться в Балморал. Своих новых хозяев я увидел только в конце октября. У меня было целых пять недель на то, чтобы освоиться с особняком и привыкнуть к новой для меня жизни. Не представляю, что бы я делал без экономки Венди Берри. В Букингемском дворце я был знаком с ее сыном Джеймсом. Он там работал лакеем, а потом ушел младшим лакеем в Кенсингтонский дворец, и порекомендовал свою мать на пост экономки в Хайгроуве. Первое время я работал под ее руководством, и это напоминало мне о моем испытательном сроке в Букингемском дворце. В Хайгроув я сначала приехал без Марии и Александра и поселился у Венди в каменном одноэтажном домике у самого въезда в поместье.
Мы заботились о Хайгроуве, но без хозяев в доме было пустынно. Вся мебель накрыта чехлами, ставни закрыты, чтобы никто не забрался в особняк. Казалось, что это давно заброшенный дом. После постоянной суеты Букингемского дворца, где постоянно слышались разные звуки, гул голосов, шаги, где слуги носились туда-сюда с разными поручениями, здесь, в сельской тишине, мне было неуютно. Мы бродили как привидения по пустым коридорам. Вместо буйных вечеринок, которые устраивали слуги в Букингемском дворце, моей отрадой стали теперь длинные вечера за бутылкой вина с Венди. Среди персонала поместья были очень хорошие люди, например, старый конюх Падди Уайтленд. Мы часто шутили, что он появился в поместье вместе с мебелью палисандрового дерева. На самом деле, так и было: он уже сорок лет работал в Хайгроуве. Как сказал однажды принц Чарльз: «Когда ты умрешь, Падди, мы тебя мумифицируем и выставим в центральном холле!».
Падди знал все, что только можно знать о Хайгроуве. Если принцу вздумается спилить дерево, он позовет Падди, если нужно поставить забор—снова Падди, подправить клумбу — опять его. И даже когда принцу хотелось послушать последние сплетни, он звал вездесущего и всезнающего Падди. Принц полностью ему доверял. Падди был лукавым старичком, которого все — особенно принц — очень любили.
Были еще садовники. Денис Браун выхаживал растения, как своих собственных детей. Его часто можно было увидеть в кепке, с закатанными рукавами, с лопатой или тяпкой в викторианском огородике, окруженном стеной, из которого на королевский стол поступали свежие овощи. Его коллеги Дэвид и Джеймс ухаживали за чудесным парком. Тут были целые аллеи золотистых тисов, подстриженных в форме шаров и напоминавших ежей, сочная зелень живых изгородей, пестрые луга с дикими цветами, поле ярко-желтых лютиков, высокие деревья. Парк Хайгроува — один из самых красивых в Англии.
В сентябре в Хайгроув приехала Мария с Александром и нашим будущим ребенком. Она обнаружила, что беременна, через две недели после того, как я ушел от королевы. Мы поселились в ветхом домике в Клоуз Фарм довольно далеко от поместья. За предыдущие месяцы рабочие заново покрасили стены и к тому времени, как мы переехали, запах краски еще не выветрился. Но даже со свежевыкрашенными стенами и новым зеленым ковровым покрытием дом не казался лучше. В стенах были трещины, в саду настоящие заросли, водосточные трубы едва держались, а стекла в окнах первого этажа разбиты.
Первое, что я сделал, когда мы сюда приехали, это затянул полиэтиленом окна, чтобы дождь не заливал комнаты. Дом был мрачным, даже несмотря на то, что Мария выбрала светлые обои, розовые с белым. Хотя именно она настояла на переезде, Мария скучала по Королевским конюшням и уже начинала жалеть, что заставила меня бросить службу у королевы.
Живя в развалюхе в ста с лишним милях от друзей и от веселого духа товарищества, который царил в крыле для прислуги Букингемского дворца, работая в поместье, брошенном хозяевами, я думал: «Что же я наделал?». Я рискнул оставить такую почетную службу у королевы, не зная, что найду на новом месте, и первые впечатления были не самыми благоприятными. Мне было тоскливо, но пути назад не было. А значит, надо постараться найти положительные стороны даже в такой ситуации.
Падди появлялся у нас в доме в засаленном пиджаке, принося с собой запах конюшни, и всегда поднимал нам настроение.
— Вот будет у вас маленький, а ему надо кушать свежие яйца, — как-то заявил он и в тот же вечер приехал на своем тракторе с прицепом, в котором был уложен сборный сарайчик. Он поставил его у нас на заднем дворе и запустил туда шесть красных род-айлендских кур.
— Будут вам свежие яйца каждый день, — объявил он, довольный собой.
Мария сказала только, что она счастлива: он не догадался, что маленьким детям нужно свежее молоко. Наш новый зеленый ковер ему страшно понравился.
— Зеленый — любимый цвет Бога, — сказал Падди. — Бог все красит в зеленый: траву, деревья… вот даже ковры, — и засмеялся.
Но не только жизнь в новом доме оказалась несладкой, моя новая работа тоже была не сахар. В октябре вернулись принц с принцессой и тут мои профессиональные навыки подверглись настоящей проверке. Тогда как в Букингемском дворце вся работа делилась между тремя сотнями слуг, теперь я все должен был делать один. Во дворце, как один из двух личных лакеев королевы, я всегда знал, что, если не буду справляться со своими обязанностями, мне поможет либо мой напарник, либо два королевских пажа. Но тут я оказался в полном одиночестве, ответственный не за один коридор, не за одни апартаменты, а за весь особняк. Кроме нас с Венди Берри здесь не было домашней прислуги, зато работы хватило бы на пятерых.
Все слуги знали, что принц очень хорошо платит. Его прислуга получает больше всех. Когда я оставил королеву ради наследника престола, то стал получать на десять тысяч фунтов в год больше, чем раньше. У королевы мое жалованье было восемь тысяч фунтов, у принца Уэльского оно выросло до восемнадцати тысяч. Такое жалованье просто так не дают. Здесь не было младших лакеев, чтобы начищать серебро и мыть посуду, не было лакеев, чтобы встречать гостей и забирать у них пальто, подкладывать дрова в камин, не было флористов, которые бы расставляли по дому букеты в вазах, некому было переливать в графины красное вино и портвейн, некому было залезать на крышу, чтобы поднять штандарт принца, — теперь все это должен был делать один дворецкий. В моем гардеробе больше не висела парадная ливрея. Мне полагался темно-синий пиджак с гербом принца Уэльского (перья и лента ордена Подвязки вокруг), темно-синие брюки, белая рубашка и темно-синий галстук.