Разумеется, если она прикажет, он уйдет – в этом Фелисити не сомневалась. Сколько можно обманывать бедную старушку! Он уйдет, а утром или признается вдове в совершенном обмане, или оставит ее в счастливом неведении – впрочем, это ее уже не касается, пусть выкручивается сам. Главное, чтобы сегодня ее уже никто больше не беспокоил.

Но ведь в глубине души она хочет, чтобы капитан остался. Что толку раздумывать о дне завтрашнем, когда она хочет насладиться его силой и красотой сегодня – хорошо это или плохо.

Дивон неотрывно смотрел на девушку, жилы на его шее вздулись, дыхание едва было слышно. Наконец она медленно и ласково протянула руки ему навстречу, глаза его затуманились, и он молча упал в нежную колыбель ее тела, зарывшись лицом в золото распущенных волос.

Фелисити держала его в объятиях, как ребенка, стараясь, чтобы он успокоился и заснул. На нее нахлынули воспоминания о минувшей битве, о том, как поначалу она старалась не смотреть на повозки с ранеными, прибывавшими из Секессионвиля, и как затем, осознав, что среди них может оказаться и Дивон, бросилась туда… И вот теперь он лежит у нее на руках живой и невредимый, спасенный ее молитвами.

Так продолжалось долго, и девушка подумала уже, что Дивон уснул, но, как только она пошевелилась, чтобы освободить одну руку от тяжести его тела, капитан мгновенно приподнял голову – и в глазах его не было и тени обычной насмешливой улыбки.

– Прости, – прошептал он, – я понимаю, тебе так неудобно.

Она покачала головой в знак протеста, но Дивон остановил ее.

– И к тому же ты все еще в этом тесноватом наряде. – С этими словами Дивон повернул ее спиной к себе и осторожно, не торопясь, принялся расстегивать длинный ряд пуговиц на платье.

Он раздел Фелисити с величайшей нежностью, и она не испытала ни малейшего стыда даже тогда, когда Дивон уложил ее, обнаженную, на белые простыни и залюбовался ею в мерцающем свете зажженных свечей. Взгляд его был восхищенным и жарким, но он не прикоснулся к ней и даже не попытался поцеловать.

Одну за другой он вытащил шпильки из ее кудрей и свободно уложил волосы в круг на белоснежной подушке.

– Мне так нравится оттенок твоих волос, – тихо проговорил он, и Фелисити почувствовала, что это самый прекрасный комплимент, который она когда-либо получала по поводу своей внешности.

Но самым главным было то, что цену ее красоты дал ей ощутить именно он, Дивон. Он лелеял ее, оберегал, ценил.

Все это, конечно, самообман. Никогда он ее не лелеял; да и оберегал лишь потому, что они вынуждены были путешествовать в мире, полном опасностей. Что же касается понятия «ценил», то в этом Фелисити сомневалась как раз больше всего и поэтому постаралась не останавливаться на этой мысли.

Впрочем, подобные рассуждения не имели смысла – особенно в эту ночь – в ночь, о которой она мечтала, которой ждала. А влюблена ли она в этого человека, Фелисити даже не задумывалась, ибо твердо знала, что любит лишь одного мужчину на свете, которого зовут… Иебедия. Разве не так?

Дивон поцеловал ее бровь, и она тихо вздохнула. Тогда он поднялся, подошел к комоду и задул свечу.

Затем он ловким движением опустил москитную сетку, оставляя их в уютном мирке, освещаемом лишь далекими звездами. Фелисити прижалась к Дивону, и он, обняв ее покрепче, через минуту уже спал крепким спокойным сном. А она лежала, наслаждаясь его запахом и окутанная его теплом, пока глаза ее не защипали неизвестно почему набежавшие слезы. Тогда блаженно заснула и она.

Казалось, Чарлстон изменился даже за короткое время их отсутствия.

В чем конкретно это изменение выразилось, Фелисити сказать не могла, она лишь ощущала эту перемену, буквально разлитую в воздухе еще до того, как они причалили и вышли на берег.

Дорога от Секессионвиля до города через чарлстонскую гавань не занял а у них много времени, и хотя по пути у Форт-Самтера им встретилась целая эскадра янки, державших блокаду, Дивон не обратил на нее ни малейшего внимания. Именно поэтому не испугалась их и Фелисити с детьми…

Дивон вообще вел себя очень сдержанно и сухо, что, конечно, выглядело несколько странно после проведенной вдвоем ночи. Но на всем пути по Эшли-ривер Фелисити так и не увидела его глаз.

А ведь минувшей ночью, проснувшись перед рассветом в объятиях друг друга, они снова занялись любовью, на этот раз более неторопливо и спокойно. И теперь девушка была даже рада, что Дивон избегает смотреть на нее, равно как и она сама.

Так продолжалось весь день.

Прошлым же утром она проснулась одна на широкой постели и почувствовала себя совершенно одинокой. Быстро одевшись и заколов волосы, девушка поспешила вниз проведать детей. Они еще спали, но она разбудила их, и, пока Эзра бегал в сарай посмотреть, как поживает господин Петух, помогла обеим девочкам одеться. Лишь после этого Фелисити решилась выйти в холл.

Что ж, если миссис Хокинс уже знает правду – а Дивон, скорее всего, уже успел сообщить ей все, – она готова покинуть этот дом немедленно, особенно если старушка знает о ночи, проведенной обманщицей с капитаном. Преодолевая сопротивление Сисси, которая не хотела покидать уютную спальню, Фелисити поморщилась, представив, что думает о ней теперь благочестивая вдовушка.

Однако девушка была встречена ласковой улыбкой и добрым словом приветливой старушки.

– Дивон на улице, помогает мне сделать кое-какую домашнюю работу, – пояснила она, – ведь он такой добрый! – И все! Никаких разговоров об ее отношениях с капитаном Блэкстоуном. Больше того, на прощание они обменялись самыми дружескими поцелуями и заверили тетушку Хокинс в том, что непременно навестят ее, как только кончится эта проклятая война и доблестные конфедераты прогонят янки прочь с родных земель.

– Почему вы ничего ей не сказали? – Этот вопрос мучил Фелисити с самого утра и теперь, когда впереди уже показался шпиль собора Сен-Мишель, суливший скорое расставание, быть может навеки, она непременно хотела узнать правду.

Дивон молча правил вдоль берега. Казалось, он решительно настроен не понимать, о чем она говорит. Он сам за день не проронил ни слова, вынуждая тем самым к молчанию и ее. Возможно, он просто не знал, что ей ответить, и теперь лишь слегка пожал плечами.

– А какой был бы в этом смысл?

– Не знаю. – Фелисити приблизила свое лицо к нему в надежде, что дети не поймут сказанного или же прибрежный ветерок унесет ее слова подальше. – Впрочем, нет. Если честно, то я знаю. – Девушка отчаянно сжала руки. – Она ваша знакомая, которой было приятно поболтать со мной. Ну, и зачем… ведь когда-нибудь она все равно узнает правду.

– Возможно.

Дивон положительно не хотел продолжать этот разговор, и Фелисити тихо закончила:

– Но в любом случае, я вам очень благодарна. Ведь это было бы так… стыдно.

Лицо девушки было затенено огромной соломенной шляпой, которая так и не позволила капитану увидеть, покраснела она или нет. А ему так хотелось увидеть на ее щеках краску смущения. Спустя некоторое время он откашлялся, чтобы привести свои мысли в надлежащее русло и, наклонившись к ней, поинтересовался:

– А ты уже подумала о том, как станешь добираться до Ричмонда с этим выводком? То есть я хотел сказать, с детьми? – Дивон кивнул на трех съежившихся на корме ребятишек.

– До Ричмонда? Наверное, на поезде. – У Фелисити были проблемы куда поважнее, чем дорога в Ричмонд, и они неотвязно преследовали ее день и ночь. Детей надо было доставить в Нью-Йорк и причем так, чтобы об этом никоим образом не узнал проницательный капитан.

– Я тут подумал… – Смуглая рука убрала со лба вечно непокорный локон. – Если ты можешь подождать недельку-другую, то я смогу помочь тебе с отправлением.

– Помочь?!

Дивон дернул плечом.

– Сейчас я вынужден провести в Нассау груз хлопка и вернуться обратно с провиантом, но потом я мог бы доставить тебя домой. А до тех пор ты можешь спокойно оставаться в доме моей разлюбезной бабушки. – Дивон торопился, чтобы не сбиться и успеть все высказать. – Я, конечно, понимаю, ты спешишь скорее соединить семью, но… – Тут капитан запнулся и умолк. О чем он говорит?! Хуже того, о чем думает?!