— Не хотелось бы использовать вещи, предназначенные для продажи, — попробовала я возразить, но тщетно. Тетя уже водрузила хибачи на чайный столик, поставила рядом посудину с водой, положила пару ножниц и наконец кензан — небольшую железную штуковину с шипами, которая поддерживает стебли в правильном положении.

— Я выйду ненадолго. Отправлю твои благодарственные письма и куплю что-нибудь к ужину. Телефон возле тебя, если что-то случится, сможешь позвонить.

— Ладно. — Я помахала ей рукой на прощание.

— И не открывай двери, пожалуйста. Никому! — сказала тетя, покидая квартиру. — Слышишь, никому!

Как только за Норие закрылась дверь, я дотянулась до телефонной трубки, устроилась на подушках поудобнее и набрала номер Ричарда Рэндалла.

— Это я. Не мог бы ты прийти и спасти мою жизнь? Похоже, тетя у меня навеки поселилась.

— О я вижу, тебе уже получше! Я пытался дозвониться, узнать, почему ты не пришла на ту субботнюю вечеринку, но тетя сказала, что ты в больнице с пищевым отравлением. Чем тебя угостили там, куда ты пошла не со мной? Спагетти с дурной репутацией? Пастой со скверным прошлым?

— Вкусной ложечкой мышьяка меня угостили. Так ты приедешь или нет?

— Я бы с удовольствием, Рей. Но — увы! — не могу. Жутко опаздываю.

— В пять часов вечера? — Я посмотрела на часы. — Рановато для свидания.

— Это вечеринка в честь осыпания вишневых лепестков. Энрике ждет меня в клубе «Сальса-сальса». И уже поздно что-либо отменять. — Он немного помолчал и добавил: — Мы могли бы заехать к тебе вдвоем, завезти пару-тройку фирменных коктейлей. Представляешь, водка со льдом, а в каждом кубике заморожены вишневые лепестки! Лед наверняка растает, пока мы доедем до Янаки, зато можно будет плеснуть еще водки!

— Милое угощеньице для человека, которому промыли желудок. — Я даже не старалась скрыть своего раздражения. — Водка меня, пожалуй, добьет без особого труда. Знаешь что, приезжай лучше с пустыми руками и один. Мне нужно поговорить с тобой, неужели не ясно?

— Рей, дорогая, тебе придется смириться с существованием Энрике. Я влюблен до потери пульса.

— Буквально с первого взгляда, не так ли?

— Этого вполне хватило! — Он говорил именно с той невыносимо самодовольной интонацией, которая отличает влюбленных в первые, медовые дни.

— Надеюсь, ты вскоре представишь его кузине Лиле? — Я все еще злилась.

— Не думаю, что она бы с этим справилась. — Ричард немного сник.

Но у меня было еще кое-что в запасе:

— Ричард, твоя кузина — весьма продвинутая женщина. И весьма искушенная. Во многих вопросах. Некоторые из этих вопросов просто вертятся у меня на языке. Лучше я задам их тебе, понимаешь?

— Ну ладно, я мог бы заехать после полуночи. — Он, кажется, начинал понимать. — Но мне придется остаться ночевать у тебя, в Янаке. Поезда в такое время уже не ходят.

— Ничего не выйдет. — Я была к нему на удивление безжалостна. — Мой запасной футон оккупирован тетей. Она вряд ли позволит мне спать с тобой в обнимку, хотя ты, как известно, совершенно безопасен.

— Не квартира, а девичья спаленка в католическом пансионе, — фыркнул Ричард. — Придется что-нибудь придумать. А теперь прощай. Я уже стою в дверях, предвкушая пьяную вишню во льду!

С розами пришлось повозиться, но я справилась. Тетя, однако, все еще не возвращалась. Тогда я занялась пасленом, по-прежнему лежавшим в изящной упаковке на моем тансу. «Не такой уж это и сорняк», — подумала я, расправив тонкие веточки, вьющиеся естественным образом, будто локоны, не нуждающиеся в папильотках. Сначала я соединила их с азалией, присланной госпожой Кодой, но букет получился так себе: на сдержанном фоне паслена крупные цветы азалии казались претенциозными. Заглянув в учебник, я составила букет из одного только паслена. Этот урок — как составить букет только из одного материала — предстоял бы мне в школе месяцев через шесть.

Прошло несколько часов, в квартире сгустились сумерки. Я зажгла лампу и подумала, что зря поторопилась убрать подальше газовые обогреватели: в доме было холодно, вопреки радостным весенним прогнозам. Достать тяжелые железки с верхней полки чулана мне было не под силу, так что я натянула два свитера и еще одну пару шерстяных носков и устроилась поудобнее смотреть вечерние новости.

Грустный репортер сообщил мне, что за последние три дня в Токио отмечено сто пятьдесят случаев отравления алкоголем. Все пострадавшие попадали в больницу после вечеринок, посвященных цветению вишни. Если кто и обрадовался начавшемуся дождю, так это медики — для них он означал передышку. Правда, не долгую — сводка погоды обещала солнечные дни и новые вишневые вечеринки. После новостей началось скучное шоу, где участники напяливали на себя дурацкие колпаки из вишневых цветов, и я нажала кнопку переключения каналов. Час от часу не легче. Документальный фильм о вишневой ферме: камера наезжает на широко раскрытый влажный розовый цветок с отвратительным жуком, копошащимся в середине. Мерзость какая. Я выключила телевизор. Хватит с меня, пожалуй, на сегодня вишневого цвета.

Странный звук привлек мое внимание в наступившей тишине. Кто-то возился за дверью, поворачивая ручку вправо и влево.

«Прекрасно, — подумала я, — тетя Норие возвращается, не прошло и полгода. Хотя нет, у нее есть ключи. Может, она их забыла?»

— Погодите, сейчас открою! — крикнула я, напрягая воспаленное горло. Кое-как поднявшись, я заковыляла к двери. За дверью молчали. Наверное, мой голос был слишком слабым, а на улице — слишком шумно. В узком просвете между дверью и полом показался краешек чего-то белого. Конверт?

Меня пробрала внезапная дрожь. Кто и зачем станет подсовывать письмо под мою дверь? Это могло быть какое-нибудь напоминание от брата господина Ваки, который был председателем сообщества жильцов, но тот обязательно позвонил бы в дверь. Человек, который принес письмо, точно знал, что я дома, но не хотел меня видеть. Я остановилась в задумчивости. Затаиться и не открывать? Открыть дверь и посмотреть? Набравшись смелости, я открыла и посмотрела. Две школьницы на велосипедах, да и те направляются сюда, а не отсюда. Я заперла дверь и положила письмо на стол, под яркую лампу. Надев белые перчатки, хранившиеся у меня для работы со старинными свитками, я вскрыла конверт длинным ножом для писем. Представляя довольного моей аккуратностью лейтенанта Хату, я вынула из конверта — тонкий листок рисовой бумаги, изукрашенный бутонами вишневых цветов. Текст был написан в три строчки, автор хотел, чтобы я все поняла, и использовал азбуку хирагана.

Я знала, что надесико означало «гвоздики», а сакеру означало «цвести».

Остальное я поняла смутно: что-то о сне и камнях. Дикость какая-то. Но, судя по расположению строк, это не что иное, как хайку.

Я доползла до телефона и набрала номер господина Ваки в магазине «Фэмили Март».

— Случилась странная вещь, — сказал он, когда услышал мой голос. — Ваша тетя пришла покупать продукты в мой магазин.

— Я же говорила, что в прошлый раз произошло недоразумение, — уверила я его. — И что же дальше?

— Дальше? Она потребовала яйца, которые хранились в холодильнике. В холодильнике! Кто же это кладет яйца в холодильник?

— Когда она ушла?

— Часа два назад. Хорошо, что на улице прохладно и все продукты будут доставлены домой неиспорченными, или как? — сказал он, передразнивая тетину манеру задавать риторические вопросы.

Мне не хотелось объяснять ему причину своего волнения. Вместо этого я прочитала ему многозначительное хайку о гвоздиках.

— Это же Басе! — обрадовался господин Вака. — Самый знаменитый автор хайку на свете. Я его стихи учил наизусть, когда был еще мальчиком.