– Ты хочешь сказать, что более независима?

– Скажем, я привыкла полагаться только на себя.

– Ерунда. Тебе нужна семья, как и любому человеку.

– Может быть. Но не такой ценой, которую готовилась заплатить за семейную идиллию Мара. И мне не требуется столь глубинного проникновения в другого человека. До смерти Мары я была вполне довольна собственной жизнью.

– Но тебе нравится, что Сами рядом.

– Гм. Просто я испытываю своего рода удовлетворение, зная, что в состоянии дать девочке любовь и заботу, пока агентство подыскивает ей настоящую семью.

– А если они так никого и не подыщут?

– Подыщут. Это всего лишь дело времени.

– А тем временем ты еще больше к ней привяжешься. Меня не проведешь, Пейдж. Я-то вижу, как ты тихонько пробираешься к ней в комнату, когда она засыпает.

– Я просто хочу убедиться, что с девочкой все в порядке.

– Временами ты простаиваешь над ее кроваткой по пятнадцать, двадцать минут без движения. Признайся, дурочка, ведь она тебя зацепила, эта крошка?

Пейдж поднесла ладошку Сами к губам. Она поцеловала ее маленькие пальчики, а потом приблизила ручку девочки к своему подбородку.

– В своих письмах Мара писала о том, что значит быть приемной матерью. Она, в частности, высказала мысль: есть риск, что приемный ребенок от тебя уйдет или найдутся его настоящие родители. Но она также заметила, что удовлетворение, которое получает приемный родитель то того, что помогает ребенку, стоит любого риска. Я помогла Сами. С моей помощью у нее получится неплохой старт в Америке. Мне вполне достаточно и этого.

– А боль от разлуки? Или ты гарантирована от нее?

– Когда настанет время прощаться, мы об этом узнаем. Нонни ничего не ответила Пейдж, а та решила не поддерживать разговор на эту тему. В конце концов, сегодня день ее рождения. Пейдж хотелось, чтобы сегодня все прошло гладко, а главное – без ссор.

Она поиграла с Сами, затем отнесла ее наверх в спальню, где умыла ее и переодела, но когда она собралась с девочкой на прогулку, снег повалил с новой силой.

Вместе с Нонни они снова подошли к окну.

– Похоже, что погода ухудшается.

– Так ты говоришь, толщина снежного покрова достигает двух дюймов? – спросила Пейдж.

– Пожалуй, тут целых три. Вряд ли ты сможешь катить коляску по такому снегу.

– Да уж. Жаль, что у нас нет санок. Может быть, закутать девочку в одеяло и вынести на руках?

– Тогда она ничего не увидит.

– Можно время от времени открывать капюшон и давать ей оглядеться. А еще лучше залезть в машину и поехать в Хановер прямо сейчас. В машине снег для нас не помеха.

Нонни посмотрела на нее и выразила согласие взглядом. Потом неожиданно в ее взгляде появилась печаль.

– Ах, Пейдж, Пейдж. Что ты делаешь! Ты повторяешь все то же, что и раньше, – ну, может быть, с известными изменениями. Только твои уловки не изменились. Ты всегда предпочитаешь находиться вне дома, зная, что телефон не зазвонит. – Нонни выглядела в этот момент постаревшей и опечаленной. – Родители не позвонят, Пейдж. Разве через две недели. Или через пять. Боюсь, они просто-напросто забыли дату твоего рождения. Вот так.

Пейдж смотрела, как за окном падал снег.

– Вот уж чего я никогда не могла понять. Было бы у них восемь детей – тогда понятно. Тогда простительно перепутать даты. Но я – их единственный ребенок. Моя мать дала жизнь только одному существу. Одному-единственному. Неужели для нее это ничего не значит?

– Значит. Только они воспринимают все по-своему. Скажем, не так, как я или ты, если бы у тебя было существо, которому ты дала жизнь.

– Я бы начала готовиться к этому дню заранее. Я устроила бы вечер и продумала все до мелочей. Что мой ребенок любит больше всего? И он бы получил все это.

– Потому что ты – это ты. Но Хлоя, твоя мать, – совсем другой человек, и вряд ли она переменится.

Пейдж обдумала слова бабушки, потом улыбнулась и потрепала ее по плечу.

– Значит, ты все-таки надеешься? – спросила та. Улыбка Пейдж приобрела иронический оттенок.

– Возможно, как-нибудь, из-за причудливого поворота судьбы, что-то случится, и они вдруг вспомнят, что у их дочери день рождения. – Она снова взглянула на снег за стеклом. – Но ты права. Нет нужды убегать из дому. Тем более в такую погоду. Как ты смотришь на то, что я зажгу камин и достану карты? Может, сыграем? – Игра отвлекла бы Пейдж от бессмысленного ожидания звонка от родителей.

Нонни скорчила гримаску.

– Ты все время выигрываешь.

– Я специально для тебя проиграю кон или два.

Нонни согласилась. Равно как и Сами, которой доставляло большое удовольствие разглядывать яркие картинки.

Пейдж, как обычно, выиграла, но, признаться, мысли Нонни были заняты уже другим. Она подумывала, что подать на полдник.

После еды Сами отнесли в спальню, а Нонни прикорнула на диванчике в гостиной.

Устроившись в кресле рядом с горящим камином, но так, чтобы ей не было видно телефона, Пейдж принялась за вязание. Она решила довязать крошечный свитерок из ангоры, который Мара начала делать для Сами. Вполне красивая вещь, которую будет не стыдно отдать в виде приданого вместе с ребенком, когда для девочки найдется хорошая семья. Так сказать, подарок от Мары с участием Пейдж.

В гостиную неслышно вошла кошка. Как обычно, Китти провела утро, обследуя дом. Во время своего обхода Китти иногда дремала на подоконниках или играла с какими-либо предметами, хотя бы отдаленно напоминавшими птичку или мышь.

Кошка уселась у ног Пейдж и принялась внимательно смотреть, как движутся у нее в руках спицы и разматывается нить из клубка. Время от времени, когда нить провисала, Китти бросалась на нее и начинала играть. Получив легкий шлепок от Пейдж, она выпускала шерстинку из зубов и снова смотрела, как вращался клубок и разматывалась нить.

Пейдж отложила в сторону вязание и взяла Китти на колени. Та определенно выросла, и шерсть стала гуще и мягче. Пейдж нравилось чувствовать тепло, исходящее от этого пушистого комочка, когда она по вечерам укладывалась в кровать. Стоило погладить кошечку, как в ответ раздавалось мурлыканье. Это действовало успокаивающе.

– От нее ты тоже собираешься избавиться? – спросила Нонни. Она уже проснулась, но так тихо, что Пейдж не заметила этого.

Пейдж почувствовала, куда клонит ее бабушка, задавая вопрос. Особенно ее покоробило слово «тоже».

– Вопрос не в том, чтобы избавиться от кошки, а в том, чтобы найти для нее нормальных хозяев, любящих животных.

– Значит, ты все еще ищешь?

– Чисто теоретически. Все время забываю спросить у людей, не нужен ли им котенок. Она так мало требует заботы.

– Хочешь оставить ее себе?

Пейдж погладила кошечку по шее. Китти закрыла глаза и подняла мордочку, ожидая продолжения.

– Может быть, так и следует поступить. Ведь она у меня прижилась. Думаю, может, действительно проще оставить ее у себя, чем подыскивать людей, готовых ее взять. – Тут она пристально взглянула на Нонни. – Знаю, о чем ты сейчас думаешь, только учти, что все сказанное не имеет никакого отношения к Сами. Ребенка нельзя заводить по недоразумению. Сами – хоть маленький, но человек. Чем больше она становится, тем больше возрастает ответственность ее близких.

Нонни промолчала, но и не отвела взгляд.

– Я педиатр, по горло загруженный работой. – Протестующим жестом Пейдж подняла руку.

– Сейчас не по горло, коль скоро вы нашли четвертого врача.

– Значит, на три четверти. Плюс Джилл. Плюс помощь в организации социальной службы на добровольных началах в Маунт-Корте. Плюс дежурства, как только лыжники начнут кататься с гор. Плюс чтение. Плюс вязание. Как видишь, – я нарасхват, Нонни. И в мои планы не входит заводить ребенка. По крайней мере, пока. Не навсегда.

Нонни продолжала лежать на диване, рассматривая Пейдж во все глаза, словно никогда ее раньше не видела. От ее пристального взгляда Пейдж стало не по себе. Она даже опустила котенка на пол.