Со стороны единоверцев не последовало никакого отклика на этот ответ на их "Обращение". Но епископ Андрей Уфимский напечатал в московских газетах "Открытое письмо к старообрядческим епископам Белокриницкой иерархии". Титулуя их "возлюбленными братьями о Христе" и "братьями-святителями", он предлагает им весьма упрощенный способ взаимного объединения старообрядцев и новообрядцев: "Иерархи Белокриницкой иерархии должны идти великим крестным ходом в святой Московский Кремль, к московским чудотворцам, а навстречу им из Кремля со всеми святыми древними образами должны идти всем собором православные иерархи. Встретившись на Красной площади, все участники обоих крестных ходов падают в землю друг другу и взаимно испрашивают друг у друга прощение за вольные и невольные двухвековые прегрешения. После взаимного братского лобзания старообрядческий первосвятитель совершит Божественную литургию в Архангельском соборе с епископами Андреем Уфимским и Иоанном Углицким[583], и первосвятитель новообрядческий с двумя епископами старообрядческими будет литургисать в Успенском соборе". Епископ Андрей прибавляет, однако: "Все это должно произойти в согласии со всем верующим народом обеих сторон". В этом-то и вся суть: как создать это "согласие всего народа обеих сторон". Одними крестными ходами его не установишь. Для народа нужна прежде всего искренность и подлинная правда всего дела объединения Церквей. Этого именно и требует ответ старообрядческого московского Совета Архиепископии. Епископ Андрей далее соглашается, что "потом мудрость объединенной иерархии должна на общих соборах (может быть, на многих) чрез общие молитвы объединить все свое стадо церковное и в обряде". В заключение он просит старообрядческих епископов: "Постарайтесь свершить объединение церкви православной со старообрядцами. Да укрепит Господь вас на этот великий подвиг!"[584] Однако этот благой и славный порыв епископа Андрея никто не поддержал со стороны его собратьев - новообрядческих епископов. Старообрядческая печать отметила, что "епископ Андрей в стремлении своем к единению своей церкви с нашей древлеправославной Христовой Церковью является совершенно одиноким. И это одиночество его особенно заметно из того, что письмо написано им от себя лично"[585]. Состоявшийся в 1917-1918 гг. в Москве первый за два с половиной столетия всероссийский собор новообрядческой церкви, обсудив старообрядческий вопрос, пришел к следующим заключениям: "1) дорогие для старообрядцев богослужебные книги и обряды сами по себе православны; 2) держащиеся этих книг и обрядов в общении с церковью являются чадами единой святой соборной и апостольской Церкви; 3) все суждения, несогласные с выраженным (настоящим всероссийским собором) взглядом о старых обрядах, встречавшиеся в издававшихся с разрешения церковной власти и в некоторых других церковногосударственных актах прежнего времени, собором отменяются; 4) клятвенные запреты, изреченные отдельными святителями и соборами 1656 и 1667 гг., поскольку в этих запретах усматривается возбранение самого употребления старых богослужебных чинов и обрядов, собор отменяет".

Это решение всероссийского собора можно признать лишь первым серьезным шагом в некотором повороте никонианства к святой старине, в боязливом сближении его с древнерусской православной Церковью. Но собор ничего не сказал по существу ни о смысле бывших соборных клятв на древние церковные предания, богослужебные чины и обычаи, ни о самой никоновской реформе, ни о произведенном ею расколе Русской Церкви. Постановления всероссийского собора так же, как и единоверческое "Обращение", отличаются неполнотою, неясностью и неопределенностью. Они не удовлетворили даже единоверцев, и они выделились из новообрядческой церкви в самостоятельную церковь со своей независимой иерархией. Вскоре и вся новообрядческая церковь распалась на целый ряд новых расколов и церквей. В революционном же огне, охватившем всю великую страну, погибла и вся Российская империя. "Золотой" период истории старообрядчества снова сменился полосой мрака и ужасов, на этот раз для всего русского народа.

На старую дорогу

Золотой век истории старообрядчества не был вполне золотым, много было в нем всякого рода примесей: наряду с полученной свободой шли и прогрессивно укреплялись принуждения, насилия и преследования за религиозные верования, деяния и факты. Господствующая церковь никак не хотела расстаться с былыми гонениями на старообрядчество и все сворачивала на старую дорогу - первониколаевскую, когда старообрядцы в своем родном отечестве не имели никаких прав.

Законодательство по старообрядчеству. Высочайший манифест 17 апреля об укреплении начал веротерпимости, который сам император определил, как "дело мира и любви", иерархия новообрядческой церкви встретила враждебно и с ненавистью, а некоторые иерархии - с ужасом и отчаянием. Варшавский архиепископ Николай с трибуны даже Государственного Совета весьма цинично заявил, что акт царской милости к старообрядцам "есть тяжкое оскорбление православной церкви, ничем не заслуженное. Представьте себе, - восклицал Николай, - какое впечатление такой акт правительства мог произвести на сынов и дщерей православной церкви?! Государство берет под свою защиту и покровительство врагов церкви - мятежников и революционеров![586] Раскольники радовались, торжествовали, а мы плакали"[587]. Эта речь архиепископа Николая была напечатана в официальном органе правительствующего Синода - "Церковных ведомостях" и в миссионерских журналах. Ей аплодировало все "ведомство православного исповедания". Другой архиепископ, более авторитетный, Антоний Волынский (впоследствии митрополит Киевский, а в эмиграции - председатель Синода Зарубежной церкви), - на киевском миссионерском Съезде 1908 г. сделал такое признание: "Когда я приказал прочесть Указ 17 апреля в церкви моему протоиерею, он от ужаса впал в обморок: вот каков этот Указ"[588]. В другом случае тот же архиепископ сослался уже на народ православный: "17 апреля возбуждает усиленный ропот православного народа, более громкий, нежели все прочие узаконения, пошедшие вразрез с народным духом, с народным бытом"[589]. В таком же духе высказались и другие архипастыри синодской церкви: Флавиан, митрополит Киевский, предшественник Антония; Кишиневский Владимир; Симбирский Гурий и многие другие[590]. Руководящий журнал всей "православной" миссии - "Миссионерское обозрение" провозгласил: "Указ 17 апреля был для церкви ошеломляющим. Он железным ударом разбил знамя миссии"[591]. Он "был первым предательским законодательным актом в отношении благочестивого царя - помазанника Божия"[592]. Миссионерский орган бесстыдно утверждал, что совсем не царь даровал старообрядцам свободу, а "масонское международное правительство"[593].

Как мы отмечали, Высочайший Указ 17 апреля не давал старообрядцам даже тех прав, которыми уже пользовались в России еще до этого акта инославные и даже иноверные исповедания: магометанское, иудейское и языческое. Но против этих прав не протестовал ни Синод, ни иерархия, ни миссионерство, ни церковь. Полученные же старообрядцами скудные права всех их приводили в трепет и ужас, и начался отчаянный поход против них [старообрядцев] с первого же года их обнародования.