– То есть? – Лариса понемногу успокоилась, разговаривая с бородачом. Нервозность её, беспокойные воспоминания о недавних событиях отступили.

А мужичок с удовольствием рассказывал о своём театре:

– У нас придверные стоят, как в старину, чтобы не выпускать никого, пока не завершатся игрища. Другие выволакивают зрителей к месту действия. Так что увильнуть не получится.

– А чего увиливать-то? – не поняла Лариса. – Разве вы работать тут заставляете?

– Нет. Но кнутом по спине пройтись можем.

– Зачем? Мазохисты, что ли?

– Отнюдь нет.

– Тогда я не понимаю, – сказала Лариса, рассматривая висящие на стенах наряды.

Мужик оперся локтями о стол, чмокнул губами и стал неторопливо объяснять:

– Такие вот гулянья, игрища, так сказать, предназначаются для того, чтобы вызвать определённые эмоциональные переживания и физические ощущения. Так уж повелось издревле. Это же не просто веселье, тут много ритуального. Мы же не для денег устраиваем гулянья, мы по-настоящему. Те, которые приходят просто попялиться на нас, обязательно будут мешать, поэтому я заранее предупреждаю, что каждый может попасть в круг, каждого могут вытащить за руки, каждого могут отлупасить полотенцами за отказ принять участие в игре. Так что… Смысл коляд всегда заключался в том, чтобы заставить участников испытать неподдельный страх, стыд и даже физическую боль. Конечно, мы никому кровь не пускаем, никого не насилуем, мы же просто ряженые. Но в том-то и смысл – рядиться для того, чтобы создать атмосферу раскрепощённости, возбуждения, веселья.

– Вы, если я правильно поняла, сектанты, – сделала вывод Лариса.

– Никак нет, голубушка, – мужичок отрицательно покачал головой.

– Тогда зачем вам это?

– А зачем вам это? – мужичок дотронулся пальцем до золотой серьги в ухе Ларисы.

– В каком смысле «зачем»?

– Ну вы же не просто так нацепили эту безделушку.

– Во-первых, это не безделушка, а очень дорогая вещь, – Лариса сверкнула глазами.

– Дорогая? Чем же?

– Я заплатила за неё большие деньги.

– И всё? В этом вся её ценность? Тогда выбросьте её.

– Вы сошли с ума.

– Ничуть. Вы же можете потерять её? Ну, скажем, чисто теоретически?

– Допустим.

– Вот вы потеряли ваши серьги. Раз – и нет их, испарились, своровали их. Изменится ли ваша жизнь? Станете ли вы смотреть на мир иными глазами? Не думаю. Стало быть, ничегошеньки ваша побрякушка не содержит в себе. С вас могли содрать вдвое меньше или вдвое больше денег за неё, но ценность её от этого не уменьшилась бы и не увеличилась бы. Нужности нет в этой безделушке. А всякая ценность определяется нужностью.

– Пусть так, но при чём тут ваши коляды? – раздражённо спросила Лариса.

– Вы знаете, что такое инициация, что такое посвящение?

– Допустим.

– Коляда и есть инициация, только проходит она в форме неназойливой, не устрашающей, а забавной. Это очень важно.

– И кем же становятся ваши участники после посвящения?

– Собой. Становятся собой и остаются собой. Одним словом, будет желание, милости просим вечером на наш огонёк, – мужик запустил руку в бороду и почесал подбородок.

– Пошли, – Лариса обняла Дениса и вывела его на улицу.

– Мы придём к ним? – спросил он.

– Как хочешь, милый, – тихо ответила она, всматриваясь вперёд.

– Лара, ты боишься? Ты думаешь, что тебя найдут здесь? Прошу тебя, не бойся ничего. Я сумею тебя защитить! – Голос Дениса прозвучал, как звон металла. – Отец хранил здесь ружьё. Я убью всякого, кто посмеет обидеть тебя.

Лариса внимательно посмотрела на своего юного любовника, и губы её дрогнули, словно скрывая улыбку.

***

Лисицын подъехал к Полущёкову и сразу увидел «вольво». Знакомая машина стояла, не дотянув до посёлка сотни метров. Она была заметно припорошена снегом.

«Видно, опять что-то забарахлило, давно, похоже, стоит здесь», – решил Сергей, медленно проезжая мимо запорошённой снегом машины. Он находился в превосходном расположении духа, хотя физически ощущал себя гораздо хуже, чем ему хотелось бы. «Жигулёнок» укачал его, вновь подкралась отвратительная тошнота. Но Сергей успокаивал себя тем, что теперь уже добрался до цели.

Смеркалось. Впереди мерцали жёлтые сполохи.

– Что у них такое происходит? Неужто пожар? – забеспокоился Лисицын.

Но вместо пожара он увидел на противоположном конце улицы три громадных костра и пляшущих вокруг них людей. Помимо танцующих, стояло множество зрителей. За фигурами людей различались очертания нескольких автомобилей.

«Туристы, что ли, какие? – удивился Лисицын. – Что они позабыли в этой глуши?»

Он медленно проехал вдоль улицы ближе к кострам и остановил автомобиль. При его приближении люди стали быстро исчезать с улицы, словно утекая толпой внутрь просторного дома.

Сергей вышел наружу, оставив ключи в замке зажигания и не заперев дверь. Он намеревался лишь спросить, в каком из домов сейчас жил кто-либо, надеясь таким образом без труда вычислить, где затаилась Лариса. Но все, кого он только что видел, быстро исчезли за дверью. Он прошел между кострами и обратил внимание на то, что возле каждого из них было воткнуто в землю по длинной метле.

– Да это у них тут спектакль какой-то… Колдуют или гадают…

Он не успел предположить ничего больше, как в доме поднялся визг. Лисицын прошмыгнул внутрь, и в ту же секунду за его спиной лязгнул тяжёлый засов.

– А вот и покойничек подходящий!

На Сергея навалились со всех сторон, свалили с ног и ловко спеленали по рукам и ногам простынями.

– Вы что вытворяете, сволочи?

– Потерпи, красавчик, мы всех предупреждали, что праздник на широкую ногу поставлен, – кто-то жарко дышал в ухо Сергею.

– Вязать-то зачем? Разве я убегу?

Чьи-то руки ловко ослабили ремень на джинсах Лисицына и расстегнули «молнию».

– Какого хрена? Штаны-то зачем снимаете? – начал возмущаться Сергей, но ему в рот затолкнули толстый солёный огурец, и ему осталось только мычать.

– Покойнику полагается молчать, братец, – пояснил кто-то за спиной. – А штаны мы не снимаем, чуток приспустим только для забавы… Мазните-ка ему лоб и щёки мёдом.

Распоряжение было исполнено в считанные секунды. Поверх мёда налепили солому, лицо Лисицына исчезло.

Лёжа неподвижно на доске, он был не в силах что-либо предпринять. Его подняли и понесли из сеней в просторную и шумную горницу.

– А вот мы покойничка доставили, целовать-прощаться девок сейчас заставим! Выходи какая помоложе да понеопытнее! Мертвяк не жадный, что хошь пощупать даст, ничего для девки не пожалеет! Клянусь моей бородёнкой!

Поднялся жуткий визг.

Сквозь стебли соломы Сергей видел, что вдоль бревенчатых стен громадной горницы стояли длинные деревянные лавки, плотно заполненные зрителями. Виднелись и грубые табуреты, из которых состоял первый ряд, своего рода партер. Люди повскакивали со своих мест, смеясь и крича, причём шумели все искренне. Со всех сторон к зрителям метнулись причудливо разодетые фигуры. Одни из них были сильна размалёваны, другие прятали свои лица под масками. Ряженые принялись беспардонно хватать за руки молоденьких девушек и выволакивать их на открытое пространство.

– Подходи, налетай, расхватывай, красавицы, покуда разрешаем!

Сергей почувствовал, как в его расстёгнутые штаны проникла мягкая холодная ручонка. Она сопротивлялась, но чья-то более сильная рука заставляла девичью ладонь ощупывать мошонку Лисицына.

– Уж какой славный у нас покойнишек, ядно загляденье, приговаривал хрипловатый бас с театрально-деревенскими интонациями. – Няужто тябе, красуха, не по нраву евойное хозяйство? А ты всё ж ядно обзнакомься получше! Пошшупай яво, он у нас волшебный.

Отовсюду гремел дружный хохот. Краем глаза Сергей видел сквозь стебли соломы раскрасневшееся личико совсем молоденькой девушки. Одежда на ней была отнюдь не деревенская, а из какого-то очень дорогого столичного магазина. Впрочем, в доме было много людей, носивших модные костюмы. Исходя из этого, Лисицын сделал вывод, что публика собралась богатая; значит, и представление для неё устраивалось не обычное.