– Ха! А как же… – начала было Инес, но вовремя опомнилась.

Она едва не ляпнула: "А как же Гренн?" Но это было бы уже чересчур. Все равно, что прямо признаться Моок, из чьего она гнезда. Тогда определить, что за "человеческий детеныш" ведет с ней долгие вечерние беседы, для старой паучихи не составило бы никакого труда. Не нужно сюда ходить, уже не в первый раз подумала Инес. Ни к чему все эти разговоры. Ох, не доведут они до добра!

– Что? – тут же насторожилась Моок.

– Ничего. Все, что ты тут болтала о людях, конечно, самая настоящая ерунда. Но даже если бы и так, все равно не понятно, почему Богиня не считает людей своими детьми. Если у матери одна дочка здоровая, а другая, к примеру… слепая, она больше заботится о той, которая в этом нуждается.

И опять Инес чуть было не брякнула лишнее. Она хотела сказать не "слепая", а "хромая", потому что имела собственный опыт того, о чем говорила. Мама почти никогда и ни за что не ругала ее, не то что Трейси и Ланту. А когда в прошлом году у Инес воспалилась и разболелась нога, мама ни днями, ни ночами не отходила от нее, исполняла все ее капризы и даже носила на руках, хотя Инес было тогда уже восемь лет. Мама… Да ладно, о чем тут говорить? Инес не сомневалась в своей правоте – как и в том, что даже одно-единственное случайно оброненное слово могло навести сообразительную Моок на нежелательные догадки.

– Что же это у вас за богиня такая? – с вызовом продолжала Инес. – Сильным, значит, помогает, а на слабых ей наплевать?

– Не клевещи на нашу Богиню, – впервые в голосе Моок зазвучали жесткие, даже угрожающие нотки. Не тебе ее судить, крыска, которая на самом деле жалкий человеческий детеныш. А что касается людей… Может, дело вот в чем. Представь себе дерево, на котором растут очень красивые, сочные плоды. Ты видишь, как их с удовольствием клюют птицы, и думаешь: "Дай-ка и я попробую". И тут выясняется, что тебе эти плоды кажутся горькими и совершенно несъедобными. Что ты будешь делать дальше?

– И что же? – спросила заинтересованная Инес.

– А ничего. Просто не станешь обращать на это дерево никакого внимания. Для птиц оно существует, дает им корм и силы, а для тебя его как бы нет, понимаешь? – Моок помолчала. Инес тоже не произносила ни слова, переваривая услышанное. – Не знаю, почему так. Богиня очень добра. И очень сильна. У нее хватит доброты и силы на всех, кто может ее слышать. Но уж если кто не может… Ладно, теперь моя очередь спрашивать. Расскажи-ка, что такое сны?

– Сны? Ты не знаешь, что такое сны? Разве вы, когда спите, не видите снов?

– Как это можно одновременно спать и видеть? Или вы…

Вот так они беседовали часами. Каждый раз, возвращаясь домой, Инес говорила себе, что надо прекратить эти разговоры, что Моок слишком умна, хитра и, может быть, извлекает из ее слов гораздо больше, чем сама Инес догадывается. И, главное, зачем ей это, зачем? К чему вся эта пустая болтовня со старой паучихой, которой и жить-то осталось всего ничего?

Однако что-то толкало девочку возвращаться сюда снова и снова. Может быть, то, что Моок казалась ей сейчас совсем не такой, как раньше? Не такой злой, свирепой, кровожадной; напротив, по-детски любопытной и в то же время как будто страдающей от одиночества и не слишком счастливой. Но почему, почему? Ведь здесь столько ее сородичей, с кем она может мысленно общаться сколько и когда вздумается? Зачем ей эти разговоры с "жалким человеческим детенышем", то есть, с одним из тех существ, которых пауки презирали и, уж конечно, не считали равными себе? Может быть, Моок чуть-чуть не такая, как остальные пауки, и поэтому у нее нет среди них настоящих друзей? Вот как у самой Инес: другие девочки никогда не понимали ее, считали воображалой или даже тупицей. Она, чувствуя это, тоже держалась от них подальше, и постепенно вокруг нее возникла как бы некая пустота, мостик через которую сумел перекинуть разве что только Антар. Не считая мамы, конечно; та всегда понимала Инес, болела за нее всей душой.

А может быть, Моок просто очень хорошо умеет притворяться. Может быть, ей уже доподлинно известно, с кем она подолгу беседует вечерами, и если Инес пока никто не трогает, то только ради того, чтобы паучиха могла побольше вытянуть из нее. Может быть…

Тогда зачем она сказала: "Ты моя Смерть"? И к чему все ее остальные откровения? К примеру, те, которые касаются недостатков пауков?

От таких вопросов и предположений у кого угодно голова кругом пойдет. Все это было непонятно, и сбивало с толку, и пугало. Не стоит ходить сюда, ох, не стоит, снова и снова твердила себе Инес.

Она пошла медленнее, но заставить себя повернуть назад так и не смогла. Дойдя до края ложбины, в которой стоял дом Моок, девочка остановилась. Фиделя нигде видно не было. Даже огонек в доме, и тот сегодня не горел. Неужели безумный звонарь и его мать уже спят? Небо хмурилось, тонкий серпик луны лишь слабо просвечивал сквозь темные облака, и девочка не сразу заметила среди теней смутный силуэт, который появился слева из-за кустов и неслышно заскользил в ее сторону. А когда, наконец, это произошло, было уже слишком поздно бежать.

– 3

Инес оцепенела. Ну вот, доигралась! Наверно, Моок решила выследить ее и расставила тут повсюду пауков. Но тогда как получилось, что Инес не почувствовала, что они здесь? Едва у нее мелькнула эта мысль, как тут же нахлынуло чувство огромного облегчения.

Нет, нет, это был человек! Точнее говоря, женщина, незнакомая женщина. Незнакомая? Откуда на острове могла взяться незнакомая женщина? Ведь здесь в каждом доме живут пауки, способные почувствовать присутствие постороннего человека, тут же насторожиться и отправиться выяснять, кто он и что здесь делает, а то и попросту сразу "спеленать" его своей могучей волей.

Незнакомка, между тем, подошла совсем близко к Инес, наклонилась, приложила палец к губам и поманила ее за собой. Двигаясь совершенно бесшумно, она обогнула дом и пошла дальше, в сторону скалы Эй, Постой-ка. Девочка уже догадалась, что появление женщины как-то связано с Антаром, и сердце у нее бешено заколотилось. Смущало то, что, попытавшись проникнуть в сознание незнакомки, она не ощутила ничего, кроме гулкой пустоты. Очень похожей на ту, на которую, как она надеялась, наталкивались пауки, когда ковырялись в голове у нее самой. Может быть, эта женщина тоже придумала себе защиту вроде птички в клетке, на которую накинут черный платок?

Незнакомка начала подниматься в гору, но вскоре остановилась, поджидая Инес. Из-за больной ноги девочка отстала, а потом, когда дорога круто пошла вверх, и вовсе остановилась, с трудом переводя дыхание. Внезапно за спиной что-то зашуршало. Она замерла, обратившись в слух. Но нет, все было тихо. Крыс, наверно, подумала Инес. Вечно они, как стемнеет, шныряют по городу. Когда она догнала женщину, та повернулась к ней и еле слышно прошептала:

– Давай-ка я понесу тебя. Так будет быстрее.

Инес не успела даже слова вымолвить, как сильные руки подхватили ее. Бережно прижимая девочку к груди, женщина начала быстро карабкаться вверх по склону, который с каждым шагом становился все круче. Когда она опустила Инес на землю, оказалось, что они уже стоят у самого зева темной пещеры, которую за долгие годы ветер прогрыз в толще скалы.

Инес ужасно удивилась – она никак не думала, что за такое короткое время, да еще с ношей на руках, женщина сумела подняться так высоко. И притом она даже ничуть не запыхалась.

Пещера была огромна и даже вход в нее – выше любого из домов города. Незнакомка вошла внутрь, Инес за ней. Сначала ей показалось, что там темно, как безлунной ночью, но потом наверху и слева, у самой стены, она заметила несколько тускло горящих синеватых огоньков. Они были похожи на светлячков, только чуть-чуть покрупнее и поярче. В их призрачном свете Инес разглядела незнакомого мужчину и рядом с ним большие, отсвечивающие серебром ящики.

Мужчина выглядел чуть старше папы, женщина казалась гораздо моложе.