- Стойте! Как это может быть, что в моей кассе не осталось денег? Это невозможно! Подайте мне кадастровую книгу с описанием всех состояний, известных в Лионской Галлии.

И снова обратился к игре, то и дело бормоча себе под нос:

- Ах вот как? Значит, вы богатые, а Цезарь бедный? Ну хорошо… хорошо же…

Потом он неожиданно крикнул:

- Ну, где эти кадастровые книги? Может, их вообще нет?

- Подожди еще немного, мой божественный Гай, - попробовала успокоить его Цезония, сидевшая рядом с супругом, - сейчас тебе принесут списки, которые ты просишь.

Наконец, он получил все регистрационные записи и оторвавшись от игры, принялся с особым вниманием изучать их. Просмотрев все перечни и подчеркнув имена наиболее состоятельных владельцев, он передал регистры Протогену.

- Помеченные мной горожане должны быть преданы смерти, а их имущество должно быть конфисковано для пополнения оскудевшей имперской казны, - сказал он слуге и, оглядев всех остальных, хмуро добавил: - Может, вы хотите знать, в чем провинились те кого я лишаю жизни? Они осмелились быть богаче меня - разве этого мало? Или вам известно более дерзкое преступление, чем оскорбление Цезаря, достоинство которого эти негодяи унижают собственным богатством?

И хотя все сделали вид, что полностью согласны с его словами, он гневно выпалил:

- Что, не понятно? Не нравится? Тогда я вам самим докажу справедливость моих приказов!

Он смерил свирепым взглядом каждого из присутствующих и, помолчав, произнес спокойным тоном:

- Ладно, больше к этому не возвращаемся. Возобновляем нашу игру.

В тот же день Калисто, как обычно, встречался с Бринионом и, к своему немалому удивлению, узнал, что в предыдущий вечер тот совершенно случайно оказался свидетелем того, как Ливилла, стараясь остаться незамеченной, осторожно постучала, а потом вошла в дом Аникия Цериала, потомственного всадника, служившего трибуном в двадцать первом легионе. На багровом лице центуриона, рассказывавшем о своем печальном открытии, было написано такое отчаяние, вызванное мучительной ревностью и жалостью к себе, какого Калисто даже не подозревал в этом мужественном человеке, способном, по его мнению, сохранять невозмутимость в любой ситуации. Однако, еще больше его, как и Бриниона, изумила та инфантильная безрассудность, с которой Ливилла - застигнутая легионером на месте свидания с трибуном - принялась в присутствии своих мужчин рассуждать о враждебных замыслах против Гая Цезаря, вынашиваемых ею, ее сестрой, Лепидом и Гетуликом. Последнее не давало покоя Бриниону, который не доверял Аникию Цериалу и боялся, что тот обо всем донесет императору. Тем не менее либертин постарался приободрить его и посоветовал не отступать от своего, то есть продолжать посещать Ливиллу новая интрига которой была все-таки маловероятной, наблюдать за заговорщиками и рассказывать ему обо всех их действиях. Со своей стороны, он тоже будет следить за Гетуликом, Лепидом и Агриппиной. Как бы то ни было, даже если произойдет худшее, и Калигула прознает о готовящемся покушении на него, то с помощью Калисто и его денег батав сумеет избежать гнева Цезаря, скрывшись на правом берегу Рейна.

Воодушевив Бриниона этими обещаниями и расставшись с ним, Калисто принялся перечитывать недавно полученное письмо Мессалины, в котором она писала о том, что разделяет мысли юноши и тоже думает, что в случае смерти Гая Цезаря, нового императора будет избирать сенат, преторианцы и народ, а не германские легионы, как полагают несчастные сестры Калигулы. Валерия Мессалина соглашалась и с тем, что Рим, безусловно, предпочтет Лепиду Клавдия, единственного наследника, в чьих жилах течет кровь Августа и Германика, поэтому она предлагала незаметно подливать масло в огонь заговора, чтобы ускорить развязку.

Таким образом, события близились к неминуемой катастрофе. И отчасти она наступила даже раньше, чем рассчитывала супруга ничего не подозревавшего Клавдия.

Вечером пятого дня перед календами января Ливилла позвала Бриниона в комнату Агриппины, где уже находились Гней Корнелий Лентул Гетулик, Марк Эмилий Лепид и Аникий Цериал. Там, после краткого разговора о необходимости торопиться с осуществлением их замысла, было решено, что завтра в полдень Гней Корнелий Гетулик войдет в покои Цезаря, якобы для сообщения какой-то важной новости, касающейся легионов. К этому времени в прихожей императора уже будут Агриппина и Ливилла, которые скажут, что хотят повидать брата. Чуть позже к ним присоединятся Бринион и Лепид. Как только все будут в сборе, в комнату вбежит Аникий Цериал, во все горло крича, что дом горит и всем нужно срочно спасаться. Было ясно, что в таком случае все придворные бросятся к входным дверям: одни для того, чтобы тушить пожар, а другие - чтобы звать на помощь. Среди всеобщей паники Лепид и Бринион, вооруженные кинжалами, кинутся в комнату Гая Цезаря и вместе с Гетуликом покончат с ним, а Агриппина, Ливилла и Аникий будут стоять у двери, не впуская никого из посторонних. Когда дело будет сделано, Гетулик отправится в лагерь легионеров, среди которых он пользовался большим авторитетом, и склонит их к тому, чтобы провозгласить императором Лепида, объявившего себя мужем Агриппины. Таким образом, заговорщики выполнят все, что от них зависело. Остальное будет решать фортуна.

Приблизительно в два часа той же ночи Калисто проснулся от осторожного стука в дверь своей комнаты. Несмотря на возраст, юноша, измученный неутоленной любовью к Мессалине, спал плохо. Поднявшись с ложа, он прямо в ночной рубашке подошел к двери и спросил, кто там. Узнав голос батава, он впустил его, и Бринион пересказал либертину Калигулы все, что слышал в покоях Агриппины. В заключение он добавил:

- Что же делать? Как мне быть? К тому же, сам не знаю, почему, но я никак не могу поверить Аникию Цериалу.

- Пусть тебя не тревожат эти сомнения, по крайней мере, сейчас, - ответил Калисто и, опустив голову, надолго задумался.

- Выслушай меня, Бринион, - наконец, сказал он, подняв свое бледное лицо и внимательно посмотрев в темно-синие зрачки центуриона. - Я не думаю, что Цериал хочет выдать своих сообщников по заговору. Его чувства к Ливилле должны препятствовать ему совершить такой поступок. Но, в любом случае, допуская, что все может произойти, будем готовы к самому худшему. Если Аникий все же собирается открыть тайну заговора и спасти Гая Цезаря от смерти, нависшей над ним, то он сможет это сделать не раньше, чем завтра утром и, конечно, никак не позже того часа, на который назначено исполнение вашего плана. Сейчас для меня важнее всего, чтобы в случае несчастья я смог бы помочь тебе спастись - я больше верю в поддержку людей, чем фортуны - и поэтому нам нужно согласовать все наши действия.

Ты должен сохранять спокойствие и с самого рассвета быть в перистилии дома, занимаемого императором, в то же время, оставь какого-нибудь преданного человека с быстроходной колесницей у ворот Ренана. Как только Цезарь проснется, я буду находиться возле него. Если не произойдет того, чего ты опасаешься, и я не дам тебе знать об этом, то в условленный час ты сможешь смело войти в прихожую и исполнить уготовленную тебе роль. Если же Цериал раскроет заговор или тебе будет угрожать какая-нибудь другая опасность, то я немедленно пошлю к тебе в перистилий моего верного раба Докомофена, который произнесет всего одно слово: «Агафокл». Он скажет его не тебе, а так, словно ищет раба, служащего в конюшне императора. Этот раб там действительно служит, и его имя не вызовет подозрений. Но услышав этот пароль, ты поймешь, что твоя жизнь висит на волоске. Тогда тебе нужно будет не потерять присутствия духа и как ни в чем ни бывало пройти через таблий, спокойно добраться до ворот Ренана, а потом, опрометью доскакав до замка Уби, скрыться на том берегу. А чтобы твое спасение было более верным, вот тебе двести тысяч сестерциев. С ними, с твоим конем и мечом тебе как истинному германцу будет нетрудно найти надежное убежище за Рейном.

Насмерть перепуганному Бриниону пришелся по душе план, предложенный либертином. Горячо поблагодарив его и спрятав на груди кошелек, битком набитый викториалами и золотыми, батав почувствовал себя намного увереннее и спокойнее. Однако Калисто, мнительный, как все греки, выпроводив позднего (миновало три часа после полуночи) гостя, спешно оделся и тотчас последовал за ним, чтобы разузнать о его дальнейших действиях.