Мне вспомнилось, как это произошло — мне вспомнилось, как еще несколько минут назад его тороидальный корпус покоился на наклонной поверхности маленького холмика, обволакиваемый плазменным туманом. Я вспомнил, как за несколько секунд до его исчезновения по нему пробежала нарастающая дрожь, как после этого его вдруг сильно тряхнуло, и он исчез. Бесследно испарился, лишний раз напомнив о неимоверной силе солнечного излучения. Оно разбило на отдельные частицы его атомы и в мгновение ока унесло их ввысь, в бездонное космическое пространство.

Подумав об этом, я воздал хвалу человеческому разуму, сумевшему совладать с солнечной стихией и сотворить генератор равного ей по мощи и оберегающего теперь меня грависила.

Я еще раз оглянулся. Место, в котором я находился, было, наверное, самым спокойным на Солнце. Где-то в тысячах километрах отсюда извергались протуберанцы, клокотала, рвалась и дыбилась поверхность, а здесь было лишь слабое колыхание относительно «холодного» плазменного грунта…

Я пробежался взглядом по растрепанной солнечной поверхности, словно в поисках чего-то.

«Меня здесь ждут, — подумалось мне. — Где-то здесь в солнечных недрах работают люди». Я отчетливо представил себе (опять вспомнил!) искусственно созданную в солнечной толще пещеру-лайкуну, домики исследователей, лаборатории. Они держали связь со мной с самого начала моего полета, и скоро где-то рядом на поверхности должна появиться встречающая меня капсула.

Я снова бросил взор наверх. Здесь не было привычного для планет черного небосвода с сияющими звездами. Надо мной гигантским шатром смыкались беснующиеся сполохи. Где-то за их огненной дымкой осталась межпланетная станция, от которой я отчалил на Транспортнике. Сейчас эта станция быстро удалялась, выходя из опасной зоны. Я оставлен здесь, один на громаднейшей бурлящей поверхности раскаленной звезды, словно крохотная, невидимая песчинка, поглощенная бушующим океаном огня…

Мне невольно подумалось о первых людях, высадившихся сюда, о том, как они так же, наверное, смотрели наверх — вслед удаляющемуся кораблю, и, наверное, ощущали в своих душах комочек инстинктивного жутковатого страха: за их спинами рвалась ниточка, связывавшая их с остальным, безопасным миром, оставляя их во власти огненного исполина…

— Постойте! — воскликнул я, пристально посмотрев на собеседника. — Вы мне что рассказываете?!

Рассказчик запнулся.

— Это же не сон! — сказал я. — Такое присниться не может!

— Д-действительно, не может, — сказал он упавшим голосом. — Однако же, — он неотрывно посмотрел мне прямо в глаза, — приснилось!!!

Слово «приснилось» было сказано таким внушительным шепотом, что у меня перехватило дыхание.

Чтобы сбить волнение, я взял прут и начал ворошить вяло горящие угли. Они застрекотали, и над ними вскинулись новые язычки огня.

— Приснилось же вам хождение по облакам! — произнес мой собеседник.

— Но это… совсем не то, — сбивчиво проговорил я.

Мой собеседник опять откуда-то из-за спины достал сухие ветки и подбросил их в костер. Они вспыхнули. Разыгравшееся пламя вернуло меня в относительно нормальное состояние. Я немного успокоился и стал гадать, кто же передо мной сидит.

— Да, — сказал незнакомец, — это не то. Но и в вашем сне много странностей. Ощущение холодка на спине, например.

Я ничего не ответил, и он, не дождавшись моей реакции, тихо спросил:

— Ну, мне продолжать?

Я смешался, во мне боролись два чувства: с одной стороны — сильное недоумение, а с другой — разыгравшееся любопытство. После недолгого молчания я выдавил:

— Да, продолжайте. Только скажите, как вас зовут.

— Там, на Солнце, меня называли Даром, зовите меня так же.

И мой ночной собеседник продолжил свое невероятнейшее повествование.

— Неожиданно я заметил, как недалеко от меня из тумана всплыл небольшой золотистый шар размером с баскетбольный мяч. Покачиваясь, он поплыл в сторону, оставляя за собой след, вихрящийся на тумане. Вдруг он вздрогнул, подпрыгнул в половину своей высоты и упал, скрывшись в желтой плазме. Спустя мгновение он снова выпрыгнул, теперь уже раза в три повыше. Раздался громкий хлопок. Шар исчез. Он просто лопнул. Поверхность тумана разом встряхнулась, и по ней заметались маленькие волны. В тот же миг прямо у моих ног всплыл еще один шар, величиной с ладонь. Переливаясь бегающими по его поверхности золотистыми струйками, он поплыл в сторону только что лопнувшего его собрата. Я протянул к нему руку. От соприкосновения шар вздрогнул и сжался в размере. Я попытался ухватить его, но он выскользнул из моих рук, точь-в-точь как в воде выскальзывает из-под пальцев мыло. Через миг он исчез в поглотившем его плазменном тумане и больше не появлялся.

Мне вспомнилось, что эти шары и шарики представляют собой малоисследованные устойчивые плазменные образования, что-то вроде нашей земной шаровой молнии. Называют их здесь квуолями. Они по-своему реагируют на поле грависила, отталкиваясь от него, как однополюсный магнит.

Вдали показалась искрящаяся точка. Это была вышедшая мне навстречу капсула. Вынырнув из клубящегося тумана и сделав разворот вокруг своей оси, она двинулась в мою сторону. Искрящаяся точка — так на Солнце издалека должен выглядеть любой объект, защищенный грависилом…

Спустя некоторое время сквозь искрение начал просматриваться контур капсулы.

Она была вроде груши, лежащей на боку и двигающейся тупым концом вперед. Сквозь ее прозрачные стенки был виден силуэт человека. Здесь меня вновь посетило мимолетное смятение. Я опять подумал, что все происходящее — какой-то потрясающий сон. И даже не фигура человека меня поразила, а ощущение, что когда-то такую картину — сидящего в капсуле человека — я уже видел. «Искрение, — в моей голове словно всплыли фразы из какого-то учебника, — неизбежный спутник работающего защитного поля — чисто оптическое явление, наблюдаемое только на расстоянии. Чем ближе предмет, тем оно слабее. В двух шагах его практически уже не видно, лишь едва просматриваемые струйки можно наблюдать на поверхности находящегося рядом предмета. А издалека цибель напоминает непричесанный сноп».

…Капсула (цибель! — мелькнуло в моей голове ее название) остановилась неподалеку от меня. Из раздвинувшихся створок вышел человек невысокого роста в мешковатом блестящем комбинезоне, усеянном маленькими темно-красными ромбиками.

Я узнал его! Мне вспомнился этот человек! Его звали Бэрб. «Неплохой малый, — закрутилось в моей голове, — но чересчур замкнутый тип…» Мне вспомнилось, откуда я его знаю. Мы с ним долгое время работали в стационаре практически на задворках солнечной системы…

Стоп!

Мне вспомнились эти задворки, вспомнилась космическая станция и темная холодная планета. Мне вспомнился Плутон!

Я напрягся, собирая в кулак разбегающиеся мысли. Во мне вновь шевельнулись сомнения. В сознании опять пронеслись видения, посетившие меня в момент погружения в анабиоз. Стол, бумаги, окно, восходящее солнце, однако ум тут же стал выдавать иные зрительные образы: твердый и холодный мертвый грунт, стартовая площадка, куполообразные павильоны, темно-серые дневные сумерки, небо, на котором днем видны звезды, и среди этих звезд одна такая же маленькая, но непривычно ослепительно яркая — далекое Солнце.

Стационар Плутона!.. Сознание стало стремительно заполняться новыми видениями, которые выстраивались в новую систему. И через несколько секунд я уже удивлялся своим сомнениям. Мне вспомнились и Бэрб, и стационар далекого Плутона, и моя предыдущая поездка сюда, на Солнце. Да, однажды я уже здесь бывал…

Стараясь улыбаться как можно шире, я протянул Бэрбу для пожатия руку. Бэрб ответил мне на приветствие, и скованная улыбка скользнула по его лицу.

«А он ничуть не изменился со времени нашей совместной работы на Плутоне», — подумалось мне. Там суровость его натуры вполне соответствовала условиям вечных сумерек, царящих на краю Солнечной системы. Рядом с ним даже самые ворчливые субъекты ощущали себя жизнерадостнейшими оптимистами. Сухой педант, он был совершенно невыносим в нерабочей обстановке. Кто-то в шутку предложил отправить его в командировку на Солнце, чтобы растопить его натуру, однако на это шутливое предложение совершенно серьезно отреагировали психологи. И вот он здесь.