– Зачем ты это сделал?

– Джекоб уже уехал. Я сказал, чтобы он ждал меня на мосту.

– И ты был один?

Я кивнул в ответ.

– Почему ты не сказал раньше?

Я немного подумал и ответил:

– Я боялся напугать тебя.

– Напугать меня?

– Точнее – расстроить.

Сара ничего не ответила. Она была погружена в свои мысли. Наверное, теперь она думала, насколько менялся план при только что открывшихся ей обстоятельствах. Мне вдруг стало не по себе. Мне показалось, что Сара как будто спряталась от меня, спрятала свои настоящие чувства и эмоции.

– Это так? – спросил я.

Сара взглянула на меня каким-то невидящим взглядом и переспросила:

– Что?

– Расстроилась?

– Это… – начала она, но ей потребовалось время, чтобы подобрать слова. Немного помолчав, она сказала: – Что сделано, то сделано. Прошлого не вернешь.

– Не вернешь?

– Конечно, я бы не хотела, чтобы ты делал это, но раз это случилось… я даже могу понять почему.

– Но ты бы хотела, чтобы я этого не делал?

– Не знаю, – ответила Сара и, подумав, покачала головой, добавив: – Наверное, ты был прав. Иначе мы потеряли бы деньги и Джекоба бы посадили.

Я подождал пару секунд, потом спросил:

– На моем месте ты поступила бы так же?

– О, Хэнк, откуда я могу…

– Я просто хотел бы знать, возможно ли это.

Сара закрыла глаза, как будто пыталась представить себя около тела Педерсона с шарфом в руках.

– Наверное, – наконец тихо произнесла она, – наверное, я поступила бы так же.

Я не мог поверить своим ушам. Уж если Сара поступила бы так же, как я, тогда это действительно было единственное правильное решение. Это были экстремальные обстоятельства, которые требовали именно этого решения. В конце концов, разве в реальной жизни, вне этих обстоятельств, я мог представить, что Джекоб будет бить Педерсона? Или разве мог я представить, что задушу старика шарфом? Нет, конечно, нет.

Я вдруг понял, что не просто был не в состоянии предвидеть предстоящие события, действия других людей – я не мог предвидеть свои собственные поступки. А это было не хорошо… это означало, что мы могли заблудиться, что мы попали в какой-то параллельный мир и у нас не было даже карты.

– Джекоб знает? – поинтересовалась Сара.

– Да, я сказал ему.

– Зачем?

– Джекоб тогда был в ужасном состоянии, он даже плакал. Я испугался за него и подумал, что ему будет легче, если он узнает правду и я разделю с ним груз вины.

– Он использует это против тебя.

– Использует против меня? Как? Если кто-нибудь из нас попадет в беду, то он потянет за собой другого.

– Особенно если ты будешь пугать его. Тогда они с Луи точно составят заговор против тебя.

– Сара, перестань, это уже паранойя. Успокойся, такого быть не может.

– Но у нас же есть секреты от Джекоба, ведь так?

Я кивнул.

– А у тебя с Джекобом есть секреты от Луи?

Я снова кивнул.

– Тогда почему ты думаешь, что у Джекоба и Луи не может быть секретов от нас?

Да, на этот вопрос я ответить не мог.

Поздно вечером, около одиннадцати, из Майами нам позвонила Милли, мачеха Сары. Родители Сары, как и мои, уже были на том свете. Ее мама умерла, когда Сара была еще совсем маленькой, и ее отец женился во второй раз.

Так что Милли стала Саре мачехой, когда она была еще подростком. Они никогда не были близки. Последний раз они виделись на похоронах моего тестя. Раз в месяц они разговаривали по телефону. Это был своеобразный ритуал, который обе женщины исполняли скорее из-за семейного долга, нежели из-за желания поговорить.

Сара выросла в Огайо. Город находился на берегу реки Кентукки. Милли работала медсестрой в больнице, где мать Сары медленно умирала от лейкемии. Там же она познакомилась и с отцом Сары.

Милли была родом из Западной Виргинии, и после десяти лет жизни в Майами у нее появился южный акцент, по которому Сара сразу же узнавала, с кем говорила.

Их разговоры представляли собой длинные монологи. Милли рассказывала о своей жизни, делах, новостях и друзьях. Все чаще она жаловалась на то, что Майами быстро приходит в упадок и что квартира уже требует ремонта. В конце своего монолога она, как правило, добавляла пару коротких историй о покойном муже.

Сара же рассказывала о беременности, обо мне, о холодной погоде, о том, что недавно прочла или увидела по телевизору.

Они никогда не задавали друг другу вопросы. Они не чувствовали связи между собой.

Так женщины говорили примерно минут двадцать, а потом прощались, как будто время для разговора было ограничено именно этими двадцатью минутами.

В тот день Милли позвонила, как раз когда мы собирались ложиться спать. Как только я понял, кто звонит, я шепотом сказал Саре, что пойду вниз что-нибудь перекусить. Я не любил находиться в комнате, когда она разговаривала по телефону, потому что мне начинало казаться, что я подслушиваю.

Я спустился на кухню, налил себе молока и сделал сэндвич. Я ел в темноте, стоя у стола. В окне был виден соседский дом, который был примерно в десяти ярдах от нашего. По планировке он был точной копией нашего дома. В спальне соседа работал телевизор – я видел разноцветные блики в окне.

Я простоял в темноте несколько минут. Доедая сэндвич, я думал о нашем последнем разговоре с Сарой. Я был очень доволен ее реакцией на мое признание. Я боялся, что ее напугает правда, что она будет считать меня каким-то моральным уродом и монстром, а все оказалось совсем не так страшно. Теперь мое восприятие происшедшего и отношение к себе совпадали с мнением жены. Связь, которая соединяла нас, понимание и доверие не были разрушены. Мы по-прежнему были вместе и поддерживали друг друга. Да, конечно, Сара испытала шок, но он, к счастью, прошел без последствий, и она поняла меня. В ней снова проявился ее прагматизм. Вопросы, которые волновали ее, были основаны на все том же прагматизме – она спрашивала о том, знал ли Джекоб правду об убийстве, ее волновало, как это повлияет на отношения между мною, Луи и Джекобом. Оправившись от шока, Сара уже была абсолютно невозмутима и спокойна. И это не могло не радовать меня. Она сказала, что надо двигаться дальше, думать о будущем, а не о прошлом. И теперь я знал, что если что-то пойдет не так, если наш план провалится, Сара поддержит меня и поможет довести дело до конца.

В соседнем доме все еще работал телевизор. Я допил молоко и поставил пустой стакан в раковину.

Поднимаясь наверх, я заметил, что дверь в столовую была приоткрыта. Я включил свет и заглянул в комнату. На деревянном столе были разбросаны какие-то брошюры.

Я слышал, как наверху Сара еще говорила по телефону. У нее был тихий и спокойный голос, как будто она говорила сама с собой.

Я полностью открыл дверь, зашел в столовую и тихо подошел к столу, как будто боялся, что Сара услышит, что я был там.

Брошюр казалось очень много, по крайней мере точно не меньше тридцати. Это были туристические рекламные листовки с картинками и фотографиями женщин в ярких бикини; семей, катающихся на лыжах и лошадях; мужчин, играющих в теннис и гольф; столов, полных экзотической пищи. «Добро пожаловать в Белиз!» – читал я. «Весенний Париж!», «Крит, остров Богов!», «Путешествуйте по Тихому океану вместе с нами!», «Непал, земля, потерянная во времени!»

Все брошюры были очень яркими и привлекательными. С каждой фотографии на меня смотрели счастливые, улыбающиеся лица. Все предложения заканчивались восклицательными знаками.

Кроме брошюр на столе лежали еще журналы – Conde Nast Traveler, Islands, The Caribbian, The Clobetrotter's Companion. Они содержали ту же информацию, только были больше форматом.

На краю стола я увидел блокнот. Он был открыт на страничке, исписанной почерком Сары. На верхней строчке было написано «Путешествия». Ниже были перечислены города и страны со всего света. Все они были пронумерованы, как я понял, номер зависел от предпочтения того или иного места. Под номером один был Рим, под вторым – Австралия. Следующая страничка имела заголовок: «Научиться». Здесь были перечислены такие вещи, как плавание, катание на лыжах, плавание с аквалангом, езда на лошади. Список был длинный и занимал целую страницу.