Словно железная рука стиснула горло Элиаса. Что они сделали с Натальей? Когда-то ему случилось быть свидетелем жутких картин в Пул-э-Шарки... Он последовал за полковником Тафиком по мрачному коридору в сопровождении двух солдат. Отворили первую же дверь, и Маврос увидел мужчину, скорчившегося на острых каменьях пола. Американский шпион. Очевидно, он претерпел немало мук и едва дышал. Полковник Тафик зло усмехнулся:

– Этот никогда не выйдет из Пул-э-Шарки. Мы расстреляем его, как только он во всем сознается. А для женщины мы устроим открытый суд, так будет лучше. Надеюсь, ты придешь и напишешь толковые статьи!

– Можешь не сомневаться! – с готовностью подхватил Маврос.

Распахнули дверь следующей камеры, такой же точно, как первая. Наталья тоже лежала прямо на полу, скорчившись, дрожа от холода, закутанная в заскорузлое от грязи одеяло. Ее лицо было повернуто к двери, и Маврос увидел окровавленную повязку на ее левом глазу. Полковник Тафик сказал, точно о каком-то пустяке:

– Пришлось немного взбодрить ее! Она созналась только после того, как лишилась глаза. Крепкий орешек!

Не в силах говорить от волнения, Маврос сжимал в кулаки свои большие руки, засунутые в карманы меховой куртки. Все закипело в нем, когда единственный серый глаз Натальи задержался на его лице: она узнала! Греку хотелось встать перед ней на колени и просить прощения. Постаравшись вложить во взгляд все, что чувствовал, он отвернулся.

Подошел стражник и почтительно сказал несколько слов полковнику Тафику. Тот, улыбаясь, перевел гостю:

– Вот уж поистине дикари! Он утверждает, что этой ночью она говорила во сне по-русски!

Мавросу почудилось, что пол заколебался у него под ногами. Тафик, между тем, продолжал, пожимая плечами:

– Этот из племени хазара. Путает русский с английским. Одно слово, дикари!

У Элиаса Мавроса не оставалось сил даже на улыбку. Поднявшись на первый этаж, они вышли на просторный двор.

– Ну вот, через два часа их перевезут в тюрьму, – я жду бумагу, – сказал Тафик. – Машину уже подали.

Он показал на серую "волгу" с высоким шасси, стоящую у входа в корпус, где содержались арестованные и проводились допросы.

– Довольно неосторожно, – заметил Элиас Маврос. – До Пул-э-Шарки путь неблизкий...

Полковник хитро усмехнулся.

– Уж лучше машина без опознавательных знаков с охраной, чем армейский тюремный фургон. Ведь в окрестностях постоянно околачиваются наблюдатели моджахедов. Фургон приметят сразу, а вот такую – нет. Мы часто пользуемся ими для доставки из города подозрительных личностей. За всем им не уследить.

Как раз в эту минуту во двор въехала еще одна "волга". Оттуда вышли три хадовца и вытащили старика в сбившейся чалме. Подгоняя задержанного, они с таким ожесточением принялись его пинать, что он рухнул во весь рост... Полковник окликнул их. Один из хадовцев приблизился и почтительно доложил. Тафик пояснил Мавросу:

– Этот старый мерзавец пригнал с востока караван верблюдов. Во вьюках обнаружили бруски взрывчатки... Ну, ничего, они его хорошенько проучат!

Караванщик упрямо не желал идти. Тогда один из троих начал горстями выдирать бороду старика, визжавшего, как резаный поросенок. Элиас Маврос отвернулся. Ему стало не по себе. Настоящие дикари! Увы, союзников не выбирают. Полковник проводил Мавроса до такси и на прощанье обнялся с ним. Но прежде, чем сесть в машину, грек еще раз взглянул на номерной знак серой "волги".

Чтобы совершить чудо, ему оставалось не более двух часов.

Глава 18

Селим Хан в серо-стальном, по обыкновению, пиджаке, поверх которого была надета пестрая безрукавка «пустин», с отсутствующим видом слушал объяснения Элиаса Мавроса. Глаза с красными прожилками и обросшие щетиной щеки сообщали всему его облику какую-то безысходность. Наклонившись к нему, грек настойчиво что-то втолковывал по-русски, понизив голос едва не до шепота. Он приехал сюда прямиком с проспекта Даруламан. Времени оставалось совсем мало, и то он уже потратил пятнадцать минут, чтобы развеять гашишный дурман в голове Селима Хана. После крушения мечты о грядущем величии тот стал ко всему безразличен. Президентом ему не быть, да и двух с половиною миллионов долларов не видать. Зебе, и той не удавалось вывести его из оцепенения.

Маврос умолк. В горле пересохло, мысли лихорадочно скакали. Ему казалось, что он представил дело в выгодном свете. Однако Селим Хан метнул на него недоброжелательный взгляд.

– Я-то что выиграю, если соглашусь?

Маврос с ненавистью вперился в него:

– Свою шкуру! Если в ХАДе дознаются, что ты собирался захватить власть, Наджибулла не простит тебе. Твои бойцы долго не продержатся против бронетанковой части.

– Откуда они узнают?

Маврос покрутил головой, поражаясь такой наивности.

– Ты что, не знаешь, как в ХАДе допрашивают тех, кто туда угодил? Они как пить дать сознаются, даже Наталья. Но тогда уже будет слишком поздно. Они осадят твой дом и убьют тебя. Этим ведь едва не кончилось в прошлый раз. Ты же знаешь, Тафик ненавидит тебя...

Селим Хан молчал. Безрадостные думы осаждали его. Последнее время приходили одни худые вести. После того, как рухнула надежда стать президентом, а заодно прикарманить два с половиной миллиона долларов, ему оставалось одно: расстаться с беспечной жизнью в Кабуле и вернуться на поле сражения, пока не разбежались его бойцы. Он с трудом подавлял острое желание послать ко всем чертям этого борова Мавроса и вернуться к обольстительной распутнице Зебе, чьи прелести еще не прискучили ему.

– Ну, так что? – не отставал Маврос, чьи нервы были напряжены до предела.

– В котором часу они поедут? – неохотно спросил афганец.

– Около полудня, и через полчаса будут там.

Тюрьма Пул-э-Шарки находилась в двадцати километрах от Кабула, у подножия гор, в стороне от джелалабадской дороги, среди унылой равнины. Ее окружало кольцо военных городков.

– В Москве тебе будет очень хорошо, – гнул свое Маврос. – Коли пожелаешь, можешь взять с собой одну из жен. Перед самым вылетом я пришлю за тобой машину из посольства, в аэропорту никто не станет тебя проверять. Какое-то время спустя за тебя замолвят слово самые высокопоставленные люди, чтооы ты мог вернуться в Кабул с высоко поднятой головой.

Казалось, Селим Хан не слышит его. Впервые в жизни он не мог принять решения. Вдруг в его одурманенной гашишем голове сверкнула мысль.

– Бале, бале! Я сделаю, как ты говоришь. Но что делать с ними, когда их освободят и мои люди перебьют охранников?

– Я буду там, – успокоил его Маврос. – Какое место ты выбрал?

Селим Хан почти закрыл глаза. Он провел ладонью по щетинистой щеке и медленно заговорил:

– Когда повернешь к Пул-э-Шарки и отъедешь с километр от джелалабадской дороги, то по правую руку увидишь радиокомплекс, очень большой, везде торчат антенны. Там никогда никого нет, а до тюрьмы далеко – не услышат.

Маврос глянул на часы. Оставалось не более полутора часов, а кое-что еще нужно было уточнить. Главное – отвести от себя малейшие подозрения. Осаждаемый тревожными мыслями, он поднялся с места. Селим Хан тоже встал, и мужчины обнялись.

– Увидимся в самолете на Москву, – промолвил Маврос. – Инш Алла!

* * *

Алексей Гончаров ждал, сидя перед чашкой остывшего чая в одном из угрюмых салонов "Кабула". Элиас Маврос повалился на стул рядом с ним. Его густые волосы топорщились больше обычного, на лице играла улыбка. – Он согласен!

Офицер КГБ покачал головой:

– Поразительный ты человек. Элиас!

Однако грек не собирался почить на лаврах.

– Погоди, нужно еще решить один вопрос, вернее, два. Во-первых, забрать Селима. Это нетрудно, пошлешь за ним машину. Их тоже надо забрать! Но ни такси, ни наша машина но годятся.

– Ты прав! – согласился Гончаров. – У тебя есть идея?

– Есть. Попрошу моего приятеля Султана Кечманда одолжить мне свою!