Туфли чуть выпирали с платформы. Под ними красовалась табличка. "Рауль Мертвокот", — значилось на ней.

Слева, на ступеньке пониже, установили Крушилу. Как и всегда, его лицо прикрывали очки. Но на деревянных стёклах неведомый скульптор позабыл вырезать глаза. И беззащитно-детские, и жестоко-стальные. Слепо смотрел Крушило. Но если и не видел, то чуял всё, что здесь происходит. На это намекала хитрая ухмылка. Мантия Крушилы притягивала взор широченными рукавами. Оттуда, сквозь прорези, высовывались руки-худышки. Правая сжимала гарпун, левая книгу. Деревянную книгу с причудливой резьбой. Ни единого слова не выгравировали на обложке. Лишь дудочку, перечёркнутую крестом. И каждый, прочитавший книгу, знал, что в этой жизни тот, кто ставит на одну палочку и девять дырочек, получит лишь вторую в довесок, а к ней могильный холмик и вечный покой в придачу.

На этой ступеньке готические буквы таблички складывались в надпись "Крушильон Котомор".

Правая ступенька была ещё ниже, чем занятая Крушилой. Она пустовала. Отсутствовала и табличка. Лишь две аккуратные дырочки, чтобы неведомые мастера могли немедленно привернуть её, когда пьедестал займёт достойная личность.

"Что, Ирисочка, твоё место не в этом ряду?" — прошелестел в спину коварно подкравшийся Ванабас.

Девочка оборачиваться не стала. Знала, что не ей предназначена третья ступенька. Если Ириска когда-нибудь заберётся по этой странной лестнице, то не остановится на полпути. Её место рядом с Раулем. И только там.

Ванабас шумно дышал в спину. Где-то каркала ворона. Смеялись маленькие часики и сплёвывали жёваные кожурки варёного лука на новые Ирискины кроссовки.

Потом снова всё поменялось. Ириска теперь знала, что стоит не в заброшенном храме, а в подвале Капки-Стрелки. Только в тех местах, где ещё не бывала. Вместо ниши перед ней простиралась широкая лестница. Высокие деревянные ступени были густо исцарапаны когтями. На лестницу мягко лилось золотое сияние. Лестница вела наверх. На следующий этаж. И какие правила ни придумывай, тот этаж уже никто не сможет назвать подвалом.

Путь открыт. Лишь ступи на лестницу и поднимайся.

"Если хочешь, иди, — грустно сказал Ванабас голосом Рауля. — Ты не в Клане. Тебе ничего не грозит. Вдруг тебе там понравится, а? Ступай, девочка. Только меня забудь. Ты же знаешь, мне туда ход закрыт. Мой горизонт на плоскости, а не над уровнем моря".

"Ступай, ступай, — ухмылялся Ванабас голосом Крушилы. — Поверь мне, Ирисочка, тебя там давно заждались. Тебя там встретят с почётом, дабы многое сказать из тех вещей, что очень тебе не понравятся".

Лестница манила, как забытая детская сказка, которая кажется реальной только в редких хороших снах. Она звала попробовать. Притягивала сладостью неизведанных маршрутов. Покалыванием шанса, который и бывает всего раз за всю жизнь.

Ванабас молчал. Молчал, как Зинга, который уже ничего не мог сказать. Зинга, покинувший этот мир. Но только не было его ни на лестнице, ни за ней.

Теперь за спиной протянулись Переулки. Девочке не надо было оборачиваться, чтобы удостовериться. Но право зайти туда она так и не заработала.

Ванабас в последний раз грустно вздохнул и ушёл по направлению к Переулкам. Он хотел пройти хотя бы один из них. Он страстно желал дослушать до конца хотя бы одну песню. И стать ей.

Светящаяся лестница, а у подножия маленькая девочка, невыносимо довольная собой.

Ириска улыбнулась. Она знала, что поднимется. Сначала на следующий этаж. А потом дальше. Так высоко, что станет выше всех. Даже Ванабаса.

И тут, как это обычно бывает, щёлкнул выключатель.

Проснувшаяся Ириска прищурила глаза, прогоняя резкую боль несвершившегося. За окном разгоралось самое обыкновенное утро.

Глава 37. Провода

Коробки многоэтажек неприступно чернели. Меж ними в узкой щели будто плавился металл. Солнце пыталось пробиться к Ириске, но силы уже сдавали, и оно проваливалось всё ниже и ниже. Сероглазый не смотрел на солнце. Он смотрел вверх. Туда, где темнотой наливалось небо, перечёркнутое бесчисленными проводами.

— Вечер, — сказала Ириска. Просто так, чтобы не молчать.

— Знаешь ли ты, почему приходит вечер? — алюминиевые глаза ухватили Ирискин взгляд.

Ириска знала. Потому что вращается Земля. Так было в забытом учебнике природоведения. Но для тех, кто вступал в Клан Мёртвого Кота, простые законы побоку. Простые законы для тех, кому положено учиться и получать хорошие отметки. Чтобы шагнуть дальше. И снова учиться, учиться и учиться. А потом найти себе хорошую работу. И работать, работать, работать. До той ночи, когда Панцирная Кошка выест им глаза. В учебниках природоведения ничего не говорилось о Панцирной Кошке. Значит, можно уже забыть о них, о законах, шуршащих ненужными прошлогодними листьями. Скукоженными. Рассыпающимися в прах от одного прикосновения. Вечер наступал из-за вращения Земли лишь для обычных людей. Для того, кто имел глаза алюминиевого цвета, вечер наступал по иным причинам. Ириска не знала их, поэтому и молчала, смиренно дожидаясь ответа.

— Вечер начинается там, где тянутся провода, — сказал обладатель алюминиевых глаз. — Даже от одного провода, небо темнеет. Ненамного. Почти незаметно. Чем больше проводов, тем быстрее наступают Сумерки. Их уже не остановишь. С каждой секундой провода тянутся всё дальше и дальше. Люди не могут без проводов, постепенно загоняя в них свою жизнь, и очень этим довольны. А потом провод обрывается, и жить становится незачем. Вот так.

Над его головой полыхало: "Компьютерный Клуб CyberRats". Алюминиевоглазый сделал шаг назад. Вглубь подвала. Шеренга экранов за его спиной бледно мерцала. Казалось, что свет изгибался и обволакивал фигуру, озарённую мертвенными сполохами. Контрасты чёрного и белого пропахали лицо складками усталости и печали. И Ириске вдруг до ужаса захотелось разбить все зеркала, потому что она вдруг поверила, что тоже выглядит старой и страшной.

Но такими были все из подвальчика, обернувшегося компьютерным клубом. Сумрак, мерцающие экраны, озаряющие бледные лица умирающим северным сиянием.

Двадцать компов, соединённых в сеть и подключённых к И-нету.

Ближайший пацанчик впился в экран, на котором призывно раздвигала ноги пышноволосая красотка без грамма одежды. Белели три незагорелых треугольничка: между ног и на кончиках высоких грудей. Красотка смотрела высокомерно, словно она здесь была настоящей, а не парень, руки которого чуть подрагивали. Курсор мышки, превратившийся в короткопалую пятерню, оглаживал обнажённую девицу по всем изгибам. С уголка рта зрителя, смотревшего свой собственный фильм, скатилась тонкая ниточка слюны. Его уже не было здесь, как не было и этой красавицы, знавшей, как подать себя максимально выгодно и эффектно.

Ириска повернулась к хозяину. Тот смотрел не на Ириску. Он смотрел на экран, но не на сам экран, а сквозь него. Сквозь красотку, сквозь монитор, сквозь стену. Наступал вечер. Красотки сменяли одна другую и исчезали прочь, а вечер оставался. Вечер — единственное настоящее.

На экране уже хозяйничала другая девица. Брюнетка с длинными волнистыми волосами. Она смотрела искоса, но так призывно, что пацанчик не решался кликнуть левую клавишу мыши. Ниточка слюны расширилась и покрылась маленькими шариками, словно во рту зрителя сидел маленький гномик и быстро-быстро плёл фенечку из матового бисера.

Ириска знала, что фильмы эти крутятся в голове и без всяких картинок. Если кто-то готов платить деньги за картинки, непременно найдётся и тот, который придёт за деньгами. Этот человек сейчас стоял рядом с Ириской, хотя его здесь тоже не было. Вот только был он не в сети, а в неведомых местах, где начинается вечер.

— А я видела тебя, — сказала Ириска и, не дождавшись привычного "А где?", продолжила, — в башне кошачьей королевы.

— Меня много где можно увидеть, — хозяин здешних мест не возражал, но и не поддакивал.

— Только там ты был другим, — не сдержалась девочка. — Наполовину скелет, наполовину терминатор.