ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДЕМОНАКТА
Перевод Н. П. Баранова
1. Суждено, видно, было и нашему веку оказаться не вовсе лишенным мужей, достойных похвального слова и общей памяти, но, напротив, явить образцы чрезвычайной телесной мощи и высочайшей философской мысли. Говоря это, я имею в виду беотийца Сострата, которого греки называли Гераклом и действительно за такого почитали, но главным образом Демонакта, философа. Обоих я видел и, увидев, проникся к ним уважением, a сo вторым, с Демонактом, долгое время был близко знаком. Что касается: Сострата, то о нем говорится в другом моем произведении: там описаны и рост его, и необыкновенная сила, и жизнь под открытым небом на горе Парнасе, где трава служила ему ложем, а дикорастущие плоды — пищей, и подвиги его, вполне согласные с прозвищем, — все, что он совершил, истребляя разбойников, прокладывая дороги в местах недоступных, настилая мосты через непроходимые пропасти.
2. Теперь же справедливо будет поговорить о Демонакте, и притом с двоякой целью: чтобы образ его, насколько это в моих силах, мог сохраниться в памяти лучших людей и чтобы юноши из самых знатных родов, стремящиеся к философии, могли настраивать себя в лад не с одними только древними образцами, но, имея перед глазами высокий пример из наших дней, подражали бы этому философу, лучшему из всех, мне известных.
3. Родом Демонакт был с Кипра, и притом происходил не от последних граждан по знатности и по достатку. А впрочем, и превыше этого всего вознесся он, избрав достойнейший и наипрекраснейший удел, устремившись к занятиям философией. Однако, Зевсом клянусь, не Агатобул и не Димитрий, еще до него, и не Эпиктет пробудили Демонакта. Правда, все названные философы были близки с ним, а равно и Тимократ из Гераклеи, человек мудрый, красноречием и глубокомыслием в высшей мере украшенный, — но Демонакт, как я сказал, не был привлечен к деятельности словами кого-нибудь из упомянутых философов, — он был движим собственной устремленностью к прекрасному и с малолетства присущей ему любовью к философии.
Презрев все, что люди почитают благом, всецело отдавшись независимой мысли и свободному слову, Демонакт до конца дней своих и сам вел жизнь праведную, чистую, безупречную и всем, кто видел или слышал его, подавал пример своим образом мыслей и обнаружением подлинной истины, достойной настоящего философа.
4. Однако Демонакт, отнюдь не по пословице: "ног не умывши", приступил к этим занятиям, но предварительно с поэтами сроднился, так что большую часть их творений знал наизусть, и в искусстве речи приобрел навыки, и с различиями философских школ познакомился не поверхностно, "кончиком пальца коснувшись", по пословице, и тело свое упражнял, закалив его и сделав выносливым, и вообще поставил себе целью — ни в чем и ни в ком не нуждаться; поэтому, когда он, Демонакт, увидел, что уже не хватает у него сил на себя самого, он добровольно ушел из жизни, оставив по себе громкую славу, так что лучшие из эллинов долго еще будут о нем говорить.
5. Что же касается философского направления, то он не ограничил себя каким-нибудь одним, отрезав остальные, но соединил многие в одно целое, так что не очень-то легко было различить, какому же из них Демонакт отдает предпочтение. Но, по-видимому, ближе всего он все же был к Сократу, хотя во внешности и в легкой простоте жизни явно ставил себе образцом синопского мудреца, не доводя, однако, подражания его обиходу до подделки, лишь бы привлечь на себя удивленные взоры встречных, нет, он, Демонакт, ел и пил вместе со всеми, был прост в обращении, лишенный малейшего самомнения, держал себя как рядовой член общества и гражданин государства.
6. Демонакт не пользовался сократовской иронией, но всегда разговоры его были полны аттического изящества, и никто после беседы с ним не имел оснований смеяться над низменным слогом учителя или спасаться бегством от его брюзгливых укоров — напротив, все и всегда уходили от него веселыми и внутренне гораздо более упорядоченными, со светлыми лицами и благими надеждами на будущее.
7. Ни разу не видели Демонакта кричащим или чрезмерно возбужденным, или проявляющим раздражение, даже когда приходилось ему кого-либо порицать; нет, на ошибки он нападал, но к ошибающимся был снисходителен и пример брать считал нужным с врачей, которые исцеляют недуги, но гнева против недужных не применяют, ибо убежден был, что человеку свойственно ошибаться, а богу или тому, кто ищет стать равным богу, надлежит исправлять споткнувшихся.
8. Ведя такую жизнь, Демонакт, конечно, ни в чем не нуждался для себя самого, но друзьям в подходящих случаях оказывал содействие, причем тем из них, кто был счастлив и верил в свою удачу, он напоминал, как кратковременны и призрачны блага, которыми они превозносятся, а сетующих на свою бедность или тяготящихся изгнанием, или на старость либо на болезнь жалующихся он с усмешкой утешал, спрашивая, неужели они не видят, что скоро прекратится то, что их удручает, и немного спустя забвение земных благ и бед и длительная свобода охватят всех.
9. Старался Демонакт братьев враждующих успокаивать, был первым в делах примирения жен с их мужьями. Иногда и перед мятущимися народными толпами держал пристойное слово и очень многих из них убедил работать на пользу отечества, соблюдая умеренность. Таков-то был склад философии Демонакта: кроткий, приветливый, ясный.
10. Одно лишь огорчало Демонакта: болезнь или смерть друга, так как наибольшим, пожалуй, из доступных человеку благ он почитал дружбу. А потому сам он был другом всем, и каждого, без исключения, считал близким своим именно потому, что он — человек. Правда, общаясь с людьми, Демонакт к одним проявлял больше расположения, к другим меньше, но совершенно отстранялся лишь от тех, чья порочность, казалось ему, не оставляла уже никакой надежды на исправление. И все, что Демонакт делал или говорил, было так изящно и любовно, так проникнуто Харитами и Афродитой, что, по выражению комического поэта, всегда "сама Убедительность пребывала у него на губах".
11. Вот почему и весь народ афинский, и сами власти необыкновенно уважали Демонакта и всегда смотрели на него как на одного из самых лучших. Правда, вначале со многими из жителей у него происходили столкновения, и толпа возненавидела его не меньше, чем Сократа, за прямоту речи и независимость мысли. И против Демонакта поднялись разные Аниты и Мелеты, выставляя те же обвинения, какие в свое время возводились на Сократа: Демонакта будто никогда не видели приносящим жертву, и он один из всех граждан не был посвящен в элевсинские таинства. Тогда Демонакт с большим мужеством, возложив на себя венок и надев чистый плащ, явился в народное собрание и произнес речь в свою защиту, причем говорил частью совершенно спокойно, а частью даже, вопреки своему обыкновению, более жестко. На то, что он никогда не приносил жертв Афине, Демонакт сказал: "Не дивитесь, люди афинские, если я раньше не совершил ей жертвоприношения; не думал я, что богиня в моих жертвах нуждается". На второе же обвинение, по поводу мистерий, Демонакт ответил, что причина, по которой он не принял посвящение в них вместе с прочими гражданами, заключается в следующем: если плохи окажутся таинства, он не умолчит о том перед непосвященными, но постарается отвратить их от этих оргий; если же хороши, он всем выдаст их из любви к человеку. И кончилось тем, что афиняне, у которых уже и камни для него были в руке принесены, стали кротки и почувствовали к нему расположение, и с той поры начали ценить Демонакта, чтить и в конце концов восхищаться, несмотря даже на то, что, начиная свою речь, он сделал довольно-таки резкое вступление: "Люди афинские, — сказал он, — смотрите: вот я перед вами, венком увенчанный. Что же? Приступите, принесите и меня в жертву, ибо в той первой вы не имели удачи!"
12. Теперь я хочу привести несколько замечаний Демонакта, метких и в то же время ничуть не грубых. Начну с Фаворина и с прекрасного ответа, данного ему Демонактом. Дело было так. Фаворин услыхал от кого-то, что Демонакт подсмеивается над его выступлениями и в особенности над необычайно трогательными виршами, которые их сопровождали, находя стихи плоскими, чересчур женственными и совершенно неподобающими для философии. Фаворин, подойдя к Демонакту, спросил его: кто он такой, что решается вышучивать его речи?