На мозги многих молодых ученых, обучавшихся в вузах по упрощенным, зато приближенным к нуждам социалистического строительства программам, неизгладимое впечатление произвел партийный клич 20-х годов: сделать советскую науку «диалектич-ной»!

Они быстро уразумели, что их час пробил, ибо теперь отсутствие предметных знаний они с легкостью восполнят рассуждениями с позиций «марксистско-ленинской диалектики». Это был вирус, который размножился с невероятной скоростью и оказался очень полезен большевистскому режиму, поскольку, заразив науку «диалектической проказой», власти смогли без всякого труда избавиться от инакомыслия в интеллигентской среде.

Искать непременно начальную точку отсчета этой идеологической патологии – занятие праздное и ненужное. Запомним лишь главное: в годы взбесившегося ленинизма, да и позднее свободная мысль советского ученого занимала лишь крошечное пространство между двумя цитатами из классиков марксизма.

Марксисты-диалектики взяли советскую науку в оборот еще в 1923 г., когда было создано Общество воинствующих материалистов. В 1924 г. организовали Государственный научно-исследова-тельский институт изучения и пропаганды естественнонаучных основ диалектического материализма. Когда же в 1927 г. сторонниками А.М. Деборина было сформировано Общество материалистических друзей (? – С.Р.) гегелевской диалектики, ученым и вовсе стало невмоготу, – бить теперь их могли все, кто того пожелает, кто мог, не читая Гегеля, отхлестать противника цитатой из немецкого диалектика.

Любые научные дискуссии уже в 20-х годах без апелляции к диамату не обходились. Причем ссылались на него не только предметные недоучки, но и ученые первоклассные. Они просто поняли, что без этой прокладки теперь не обойтись. Даже В.М. Бехтерев доказывал, что разработанная им рефлексология должна стать основой марксистской социологии. Как пишет Э.И. Колчинский, «представи-тели четырех соперничающих в физиологии школ (И.П. Павлова, В.М. Бехтерева, А.А. Ухтомского, В.А. Вагнера) предлагали свои услуги марксистской социологии, доказывая, что каждая из них лучше всего может быть использована для объяснения общественных и психических процессов» [315]. Риторика, конечно, заведомо конъюнктурная, но с ее помощью умные люди ограждали свои институты от наскоков нахрапистых, безграмотных диалектиков. Точнее, думали, что ограждали…

На время нэпа большевики оставили науку в покое. Не до нее. Наука за эти годы сделала поразительные успехи. А главное, ученые хоть некоторое время могли независимо мыслить. Однако как только большевики прихлопнули нэп, они тут же вспомнили и об интеллигенции. Наскоро слепленные процессы «Шахтинского дела», «Промпартии» и «Трудовой крестьянской партии» поставили научную интеллигенцию на место.

24 мая 1930 г. по праву может быть назван днем «диалекти-ческого маразма». В этот день на совместном заседании Института философии Коммунистической академии и московской организации Общества воинствующих марксистов-диалектиков порешили подчинить «науки о природе методологическому руководству марксизма», а любые научные проблемы теперь могли считаться решенными, если полученные результаты проходили проверку методами диалектического материализма [316]. Конечно, вся эта псевдофилософская возня была насквозь циничной: ученые понимали, что будет приятно их партийным хозяевам, и старались изо всех сил угодить им, сражаясь в то же время за деньги на исследования, за тематику, привилегии и т.д. Но такой разворот вопроса делает его еще более грустным.

…В 1934 г. арестовали слависта академика В.Н. Перетца. Из саратовской тюрьмы он пишет Л.Б. Каменеву: «Всегда и везде я являлся последовательным сторонником советской власти, осуществляющей тот строй, о котором я мечтал в юности». Сообщает также, что до ареста трудился над «новой конструкцией истории древней русской литературы на принципах марксо-ленинской методоло- гии» [317]. Это, конечно, не более чем ритуальные слова. В.Н. Перетц был слишком крупной научной фигурой, чтобы нагибаться до марксистской методологии.

На самом деле, многие разрабатывавшиеся в советские годы концепции, теории и даже целые научные направления лишь на словах подпитывались идеями марксизма-ленинизма. Чаще всего это были вполне «нормальные» научные разработки, в которых «пра-вильные» слова играли роль прикрывающей ширмы – не более. Причем с одних и тех же позиций сначала обосновывались, а затем ниспровергались одни и те же теории [318]. Нельзя сказать, что подобные диалектические упражнения были конъюнктурными реверансами. Нет. Чаще, к сожалению, диалектический вирус на самом деле поражал мозги ученых, и они искренне думали, что с помощью законов единства и борьбы противоположностей, притяжения и отталкивания, выделения специфических форм движения материи они решают самые сложные проблемы своей науки. Достаточно открыть, к примеру, учебник М.М. Тетяева «Основы геотектоники» [319], чтобы убедиться в справедливости этих слов.

Академики Д.И. Блохинцев и В.А. Фок, очень крупные физики, много лет и сил потратили на то, чтобы обосновать квантовую механику и теорию относительности с позиций марксистской философии [320]. Марксизм, само собой, не мог быть содержательной основой работ психолога Л.С. Выготского, биолога А.И. Опарина, математика А.Н. Колмогорова. Но они вполне искренне считали иначе [321]. То был необходимый им для большей социальной устойчивости эмоциональный позыв. Ученые, таким образом, начинали, как говорят итальянцы, «съезжать с червелы». Нужная большевикам советская наука уже была ими притащена, а потому нет ничего удивительного, что в нее впряглись и потащили этот воз самые крупные ученые.

Постановление ЦК ВКП(б) от 25 января 1931 г. требовало беспощадной борьбы со всеми антимарксистскими и антиленинскими уклонениями в науке. Оно разлилось бальзамом по идеологически чистым душам многочисленной армии научных горланов, они спешно примкнули штыки к своим марксистским перьям и двинулись на войну с наукой. Вскоре из их среды выросли и свои генералы, и свои маршалы, все дарование которых сводилось к умению одной-двумя цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина пригвоздить к позорному столбу диалектически ублюдочную теорию недоразоружившегося профессора или академика буржуазной выучки.

Наибольших успехов в этом деле достигли на редкость виртуозные перья академиков Б.М. Митина, Б.А. Келлера, профессоров Э. Кольмана, Х.С. Каштоянца, Н.И. Нуждина, И.И. Презента и еще сотен других. Они всегда шли строго по генеральной линии и никогда не сбивались с диалектической поступи.

Э. Кольман настойчиво вдалбливал в головы ученых: «…философия, естественные и математические науки так же партийны, как и науки экономические или исторические». Он воодушевлял их тем, что наука на Западе не просто загнивает, но загнивает «прогрессирующе», она, по его твердому убеждению, уже не в состоянии «разрешить ту или иную конкретную проблему», по зубам это только советским ученым, вооруженным… и т.д. Он возмущался, что лидеры отечественной физики – С.И. Вавилов, А.Ф. Иоффе и И.Е. Тамм – типичные «антиленинцы и махисты», а Я.И. Френкель, Л.Д. Ландау, Д.Д. Иваненко и еще многие другие физики – вообще «неприкрытые наши враги»; в голове же академика Н.Н. Лузина, как выяснил этот диалектик, исключительно «черносотенные мысли» да еще с «современной фашистской окраской»; патофизиолог академик А.А. Богомолец оказался чистым виталистом, взращивающим «на-стоящую опухоль на диалектике» [322]…