Похоже картина прояснилась. Взаимное влияние звезд А и Б воспрепятствовало формированию гигантских планет. Все летучие материалы, которые в Солнечной системе были собраны воедино и сформировали газовые гиганты, здесь так и остались разобщенными. Мейленфант, который пол-жизни доказывал необходимость разработок космических ресурсов, почувствовал, что у него чешутся руки при виде этих громадных облаков, этих парящих в космосе сокровищ. Здесь их осваивать гораздо проще, подумал он с некоторой грустью.

Но это место явно не было предназначено для человечества, и вполне могло навсегда остаться таковым. Теперь программа выставила крошечные синие флажки. Все они находились на окраине системы. Это были точки гравитационных фокусов или седловые точки. Здесь их было гораздо больше, чем в простом гравитационном поле однополярной Солнечной системы. На этих пыльных тропинках, проложенных на окраинах звездной системы было заметно движение света — повсюду вспыхивали крохотные ярко-желтые искры кораблей-цветков Гайджин.

По сравнению с этим, Солнечная система выглядит довольно убого, подумал он. Да, именно в этой части космоса жизнь била ключом. Альфа Центавра была усеяна таким количеством седловых точек, что напоминала большую пересадочную станцию, а по ее небосводу проплывали летающие рудники. Он был ошеломлен и унижен, словно бедный родственник, приехавший из деревни в большой город.

Внезапно, на экране мелькнул какой-то расплывчатый силуэт.

Он отвел взгляд от экрана, и попытался рассмотреть невооруженным глазом, что происходит за пределами его пузыря.

Это был робот, который включая двигатели маневрирования, дергался то в одном, то в другом направлении. В лучах Альфы переливались кристаллы отработавших газов. Наконец он угомонился и неподвижно повис в пространстве. Его вытянувшиеся вперед конечности находились не более, чем в десяти метрах от пузыря.

Оттолкнувшись, Мейленфант подплыл к той части стены, которая была ближе всего к роботу. Он прижался лицом к мембране, а затем отвел взгляд.

Робот явно проявлял настороженность. Хотя быть может, Мейленфант вновь наделял машину человеческими качествами.

Его массивный центральный двенадцатигранник должно быть имел пару метров в поперечнике. Он сверкал панелями, которые состояли из множества компонентов. В серебристой обшивке имелись отверстия, внутри которых мерцали какие-то непонятные механизмы. Этот робот имел множество дополнительных приспособлений. Целый лес этих придатков, длина которых не превышала нескольких сантиметров, вздымался над каждой гранью центральной части корпуса. Они напоминали жесткие волоски меха. Но две конечности были длиннее — каждая из них достигала примерно десяти метров. Они состояли из соединенных шарнирами суставов, и были похожи на манипуляторы, которые имелись на старых шаттлах. На конце каждой из них находился комплекс какого-то оборудования. Он заметил, что по всей длине конечностей размещены маленькие дюзы двигателей коррекции курса. В целом, этот аппарат чем-то напоминал старый космический зонд — то ли Вояджер, то ли Пионер. Он имел столь же массивную и прочную на вид центральную часть и столь же хрупкие выносные фермы. Так же как и старинный космический зонд, он был похож на стрекозу.

Потрепанный внешний вид робота говорил о его солидном возрасте: расположенные в центральной части корпуса панели были помяты, а какой-то похожий на антенну выступ, весь был покрыт оспинами и шрамами, вероятно оставшимися после метеоритного дождя. Один манипулятор, видимо получивший в прошлом серьезные повреждения, теперь был залатан куском более нового на вид материала. Это старый аппарат, подумал Мейленфант, и наверное он странствует уже в течение невероятно долгого времени. Ему захотелось узнать сколько звезд опалили своим светом его хрупкую обшивку и сколько раз пылевые облака рассеивались, наткнувшись на его тонкие выносные фермы.

Сейчас оба манипулятора были подняты вверх. Словно о чем-то умоляя, они придавали роботу очертания буквы W. Такие же манипуляции проделывал и самый первый робот, которого увидел Мейленфант.

Может быть это тот же самый аппарат? А может быть я снова наделяю роботов человеческими качествами? Может быть я страстно желаю найти отдельную личность там, где она не может существовать? В конце концов, эту штуковину невозможно спутать с чем-то живым. Уже одно отсутствие симметрии (одна его рука на целых два метра длиннее других) вызывало какое-то подсознательное неприятие.

Но все же он уступил своей сентиментальности.

— Кассиопея, — сказал он, — так я тебя буду называть.

А почему женским именем? Потому что эта штуковина несомненно обладает утонченностью и изяществом манер. Значит, Кассиопея. Он поднял руку и приветственно помахал.

Он наполовину был уверен в том, что манипуляторы робота махнут ему в ответ. Но они не пошевелились.

… И все же, кое-что изменилось. Предмет, который вне всяких сомнений был чем-то вроде объектива телефотоаппаратуры, выдвинулся из щели расположенной в передней части двенадцатигранного туловища Кассиопеи и повернулся в сторону Мейленфанта.

Возможно, осознав необходимость в такого рода аппаратуре, Кассиопея изготовила ее в какой-нибудь нанофабрике, расположенной в ее собственных внутренностях, размышлял Мейленфант. Хотя, скорее всего, технология гораздо проще и эта «камера» собрана из имевшегося в запасе набора деталей. Быть может, Кассиопея является чем-то вроде швейцарского армейского ножа, подумал Мейленфант. Она не может до бесконечности менять собственную структуру, но располагает набором инструментов, которые можно употребить для решения множества задач.

А потом он снова испытал страх — на этот раз причиной его испуга оказался шум, источник которого находился где-то внутри пузыря.

Мейленфант понял, что это верещит радио. Источником пронзительного визга было переговорное устройство, которое он бросил в шлем.

Он схватил шлем, и вытащив устройство, приложил к уху один наушник. Визг был очень громким и неприятным. И хотя ему показалось, что он обнаружил в этом сигнале признаки какой-то упорядоченности, в нем все же не было ничего даже отдаленно похожего на человеческую речь.

Он снова перевел взгляд на робота. Как и прежде, Кассиопея стояла у самой стенки его пузыря.

Она пытается установить связь, подумал он. Многие годы мы направляли в пояс астероидов радиопослания и другие сигналы, но ее коллеги оставляли их без внимания. И вот теперь, она решила, что я представляю такой интерес, что со мной стоит поговорить.

Он ухмыльнулся. Ты достиг своей цели, Мейленфант. По крайней мере, ты заставил их обратить на нас внимание.

Да, все верно, подумал он, но в данный момент от этого мало проку. Сигнал который ему передавали мог содержать неимоверное количество ценнейших сведений, которыми располагала межзвездная цивилизация, но он не мог его расшифровать, не прибегнув к помощи сверхмощных компьютеров.

Они все еще не понимают с кем они здесь имеют дело, подумал он, и насколько ограничены мои возможности. Наверное мне повезло, что они не попытались направить на меня лучи сигнальных лазеров.

Если мы намерены поговорить, то нам придется воспользоваться английским языком. Быть может они сумеют это понять, ведь мы достаточно долго забрасывали их словарями и энциклопедиями. И мне наверняка придется потратить немало времени, чтобы их понять.

Порывшись в кармане, вшитом в штанину скафандра, он извлек толстый блокнот и свинцовый карандаш.

Теперь надо было переходить к следущему этапу контакта: обмену первыми словами между человеком и чужаком. Словами, которые, как он предполагал, будут помнить даже после того, как забудут Шекспира. Если конечно, об этой встрече вообще когда-нибудь узнают.

А что собственно он должен сказать? Прочитать стихи? Предъявить территориальные претензии? Произнести приветственную речь?

Промычав что-то невнятное, он наконец, выдвинул свинцовый грифель и написал два слова большими печатными буквами: