И вдруг рявкнул:

— Тебе ясно?! Если так, то ты, конечно, сам давно сжег тот колдовской ковер, почтенный Бахрам.

Астролог, в котором заносчивость и крикливость уживалась с робостью и раболепием простолюдина, трясся и скулил, едва не валясь на колени перед грозным ун-баши.

— Конечно,— лепетал он,— конечно, погостить… К родичам мужа, да… Я забыл… Я сам вчера собрал ее в дорогу…

— А теперь ступай в дом, потому что солнце печет немилосердно, а ты раскраснелся и весь в поту,— участливо говорил ему тем временем Конан.— Я провожу тебя. Вот так. Обопрись на мою руку, ты едва стоишь на ногах, многомудрый старец!

Он повел онемевшего астролога через двор, мимо прыскающих в кулаки солдат. Едва Конан и Бахрам скрылись за стеной сада, как во дворе послышалось веселое:

— А у почтенного Бахрама сбежал летающий ковер!

Эти слова были встречены дружным хохотом. Астролог вздрогнул и бросил на Конана умоляющий взгляд.

— Надо было покрепче его привязывать!— снова крикнул чей-то голос, и хохот стал громче.

— Это они не со зла, а единственно лишь от молодости и веселости нрава,— утешил астролога ун-баши.— Мы-то с тобою знаем, почтенный Бахрам, что летающие ковры бывают только в сказках!

Сдав все еще трясущегося старика на руки слугам в доме, Конан вышел в сад и вдохнул его тонкие, пьянящие ароматы. Каждое белое деревце с черной косой ствола напоминало ему Фейру в свадебном наряде, он от души смеялся над незадачливым астрологом, потерявшим из-за своей вздорности одновременно и ковер, и дочь.

Шел к концу Десятый день Гадания, свиток был заполнен и запечатан, завтра предстоял опасный, но долгожданный путь домой. Конан истомился в душном безделии дней и темной тревоге ночей, он радовался завтрашней дороге и близости завершения возложенной на него миссии. Чья-то рука тронула его за плечо. Киммериец развернулся, словно ужаленный.

— Я замечтался и не слыхал, как ты подошел, благородный Магриб ибн Рудаз!— воскликнул он с облегчением, увидев перед собой сгорбленную фигуру звездочета.— Дела ваши завершены, мы можем завтра отправляться домой?

— Да, свиток заполнен и опечатан в ларце,— кивнул Магриб. От пристального взгляда его больших темных глаз киммерийцу, как всегда, стало не по себе.

— Но не об этом хотел я с тобой говорить, когда подошел.

— Тогда о чем же?

— Скажи, ты ведь не верхом выехал из Хоарезма этой ночью?

— Нет,— ответил Конан, удивленный вопросом.

— Тогда как же ты оказался у озера ранним утром? Или ты освободился сам, не ожидая, когда за тобой прилетит посланник Огненноликого Эрлика?

— Кто я такой, чтобы за мной прилетали посланцы богов?— напряженно сказал Конан, пытаясь в то же время угадать: шутит с ним Магриб или и впрямь обо всем догадался.— Я освободился сам.

— Я так и думал,— кивнул удовлетворенно Магриб, развернулся и пошел прочь.

Конан недоумевающее пожал ему вслед плечами. Слова и поступки этого человека были непостижимы для простых смертных вроде начальника отряда туранской армии. «Сующий нос в дела мудрецов теряет его вместе с головой», — повторил про себя Конан старую поговорку.

Проверив, сменил ли Харра караул у ларца в саду, Конан еще раз поел, а после забрался поглубже в тень, накрылся попоной и проспал весь остаток дня. Вечером, когда жара сменилась прохладой, а от костров и печей потянуло запахом плова и хлеба, Конан и Харра уселись с кувшином вина и лепешками на крыше казармы и стали держать военный совет.

Киммериец, проспавший до заката и заработавший на этом головную боль, был мрачен. Они с Харрой сидели спинами к дому, но слышали хохот и выкрики, доносившиеся из внутреннего двора: в ожидании праздничного ужина солдаты потешались над расстроенным хозяином. Рассевшись по пестрым коврам во внутреннем дворике, они убеждали хмурого астролога, что теперь, как никогда, необходимо неусыпно и неустанно сторожить и эти, не то потянутся за улетевшим собратом, как, бывает, улетают домашние гуси, увидев в небе стаю диких. Бахрам в бессильной ярости пытался вытолкать воинов пинками, но те только громче смеялись.

А для Конана час потехи сменился множеством забот. Опасность нападения не исчезла, она лишь усилилась: ведь Мардуф был убежден, что главная помеха — начальник отряда — теперь устранена надолго. Да и Юлдуз оставил немало хлопот своему командиру.

— Я, конечно, рад за этого проходимца, а еще больше — за его девчонку,— проворчал Конан.— Но скажите мне, во имя всех богов, что я буду делать вот с этим?— И он потряс перед ухмыляющейся физиономией Харры фирманом владыки.— А? Куда подевался новый наемник, скажет мне государь. И какие это триста золотых я должен внести за него в казну Хоарезмского наместника? Ведь придется сказать, что его убили в какой-то стычке, и ее еще нужно будет придумать! Клянусь Кромом, Харра, я сейчас разобью о твою голову этот кувшин, если ты не уберешь свою поганую усмешку!

— Пожалей доброго вина, капитан. Давай лучше выпьем его за здоровье новобранца.— Хитро сощурясь, от чего его плоская рожа сделалась совсем шельмовской,

Харра разлил вино по кружкам.

— За какого новобранца?— взревел вконец разъяренный Конан.— Наш новобранец стал новобрачным и упорхнул в свой Кхитай, пропади он пропадом!

Харра придвинул ему кружку и отпил из своей. Затем придвинулся ближе и заговорщически зашептал:

— Есть у меня младший братец. Живет он с отцом здесь же, в Хоарезме. Рафф, конечно, еще молод, но обещает вырасти редким рубакой, это я тебе скажу точно, мой ун-баши. Купца из него, как и из меня, судя по всему, не выйдет никогда. Так вот, отец готов заплатить за него все четыре сотни, лишь бы пристроить к делу. Пока ты спал, я съездил в город и обо всем с ним договорился. Он прямо-таки засиял весь от радости, когда узнал, что у нас освободилось местечко. Братишка мой на днях набедокурил, и старик будет счастлив сбыть его под мое — а главное, под твое теплое крылышко. Он уж наслышан о нашем отряде. Видел бы ты, как он пыжится перед соседями — оба сына в королевской гвардии!

Конан расхохотался и хлопнул помощника по плечу так, что тот едва не свалился с крыши от неожиданности.

— Хитрец! Ладно, есть такое дело! А сколько лет твоему брату?

— Семнадцать без малого.

— Кром! У нас военный отряд, Харра, а не женская половина дома! Что он умеет, этот сосунок?— нахмурился Конан.

— Кром и Эрлик!— отозвался Харра, обидевшись.— А сам-то ты был намного старше, когда убил первого врага?

— Признаться, я был даже помладше,— смягчился киммериец, припомнив свой первый бой — ему тогда едва сравнялось четырнадцать. Одним глотком опорожнив кружку, он шумно выдохнул и хлопнул ладонью по столу.

— Ладно, твоя взяла. Приводи своего братца. Клянусь Кромом! У меня в отряде снова будет воинов ровно столько же, сколько рогов у Нергала!

— Говорят, это число приносит удачу тем, кто ничего не боится и крепок в вере, — философски заметил Харра, разливая остатки вина.

— Вот и проверим.— Конан енова помрачнел.— Ты не забыл, что нам еще надо привезти свиток владыке в целости и сохранности? Посмотрим, какую удачу принесет нам Нергалова дюжина!

— Этим бритоголовым надо бы ввести еще одну строку в их волшебный свиток,— проворчал первый помощник.

— Какую?— заинтересовался Конан.

— Доедет ли в целости предсказание до государя!

Конан вдруг нахмурился, осененный внезапной мыслью.

— А это мы сейчас выясним,— медленно проговорил он.— Я слышу знакомые шаги за стеной, они направляются к калитке. Скажу тебе по секрету, Харра, летя над дорогой, я видел некоего путника на белом ишаке, ранним утром едущего из Хоарезма. Я не разглядел, кто это был. Но сегодня днем, после того, как Бахрам едва не лопнул от ярости, ко мне подошел в саду благородный Магриб ибн Рудаз и спросил, как же я сумел освободиться. Ибо, не имея лошади, я никак не мог домчаться до Чистого озера так скоро, а это значит, я освободился сам, а не волей наместника Хоарезма. Тогда я ничего ему не ответил, но теперь догадываюсь, кто был тот одинокий путник. И сейчас он направляется прямо к нам.