И вот чья-то злая душа измыслила черное дело.

Рассказывая мне об этом, отец никогда никого не обвинял прямо, но позже дознались, что навет был выдуман придворным магом, И-Пыном. Он домогался любви госпожи Весенних покоев, но не преуспел в этом. Тогда он задумал погубить госпожу. Не буду пересказывать тебе всех подробностей, они скучны и не имеют значения. Мой отец был обвинен в соблазнении Императрицы, а юный принц — в содействии их греховной связи.

Лишенный всех титулов, земель и богатств, отец мой был сослан и попал в Туран. Принца отправили в одну из отдаленных провинций Поднебесной Империи, но все же участь его была не так жестока, как участь моего отца — он остался в родных краях. Что было делать молодому князю в чужом краю? Никакому ремеслу он не был обучен, но всегда слыл хорошим рисовальщиком. Он нанялся в ученики к прославленному мастеру ковроткачества, и через семь лет стал мастером сам. Его учитель мечтал соткать когда-нибудь чудо из сказки: волшебный летающий ковер.

Он нашел секрет — в чем он состоял, я тебе сказать не могу, потому что не знаю сам. Отец не успел мне его передать. Но летающие ковры учителя моего отца могли поднять в воздух только кошку, и не выше, чем на два локтя от земли. С годами отец сумел преодолеть и это. И раз в год, вычислив благоприятные для такой работы дни, он садился за особый ткацкий станок, сделанный из ствола старого карагача.

Нет ничего легче и летучее тополиного пуха… Он добавлял пух к шерсти, вплетая его в цветную нить, но это была лишь часть секрета…

Юлдуз замолчал, водя рукой по ворсу, в самом деле, необыкновенно мягкому и пушистому. Конан тоже коснулся ковра — и, закрыв глаза, ощутил, как в его ладонь словно ткнулся невесомый комочек тополиного цвета, что в конце весны теплой метелью вьется, подпрыгивает и плывет в воздухе над каждой деревней Турана.

— И что же, он ткал на этом тополином станке летающие ковры?— спросил Конан, не открывая глаз.

— Да, как только созревал новый урожай летучего пуха. Этот сделан в неурочное время, из остатков от прошлых лет, поэтому он такой маленький. Бахрам поставил это непременным условием: мне — Фейру, ему — летающий ковер. Но, отдав ковер Бахраму, отец не сказал, как им управлять — это толстый астролог должен был узнать только после нашей свадьбы. Представляю, как он подпрыгивал на коврике, выкрикивая все заклинания, какие знал!

— Помнится, я и тебя застал за этим занятием,— вставил Конан.— Да не поверил ни единому твоему слову. Кром Всемогущий! Трудно поверить в летающий ковер, если до тех пор не видел ни одного!

Тем временем огни города ползли под ними вбок, ярко освещенный факелами дворец постепенно исчезал из виду. Конан посмотрел ему вслед, и темная ярость снова шевельнулась в его душе. «Благодари своего отца, он спас тебе жизнь этой ночью, — с ненавистью подумал киммериец. — Ho горе тебе, если я еще раз окажусь в Хоарезме».

А Юлдуз продолжал рассказ:

— Один из ковров отца попал в Кхитай, в дом нашего родича. Он узнал в рисунке руку Тай Цзы, ведь каждый художник неповторим, к тому же на ковре был изображен мостик перед нашим домом в провинции Сян. Родич наш стал расспрашивать туранского купца, продавшего ему этот ковер, и выяснил, что благородный изгнанник живет в Хоарезме простым ткачом. Но кем бы ни считали его соседи,— с гордостью добавил Юлдуз, — мне он всегда повторял: «Помни, сын мой, что в твоих жилах течет кровь принцев. Никогда не давай понять этого простым людям, что здороваются с тобою, как с равным, но если доведется встретиться с вельможей — не опускай раболепно глаз. Твой род не ниже, чем у него».

Конан с любопытством взглянул на юношу. Так вот чем объяснялась та отвага и готовность снести голову любому обидчику, будь он хоть сыном Великого визиря! Недаром этот мальчишка выделялся среди его молодцев, как выделяется чистокровный иранистанский жеребец среди обычных боевых лошадей.

— Родич наш — а он приходится мне двоюродным дядей — поспешил собраться в дорогу и выехал в Хоарезм вместе с караваном купца, к тому времени распродавшего свой товар и закупившего кхитайские шелка и шитую парчу, что так ценятся в Туране. Здесь, в Хоарезме, он нашел своего брата с домом, женой и ребенком, и возрадовался, что отец мой жив и ни в чем не терпит лишений. К тому времени полных двенадцать лет прошло с черного года. Воспользовавшись изгнанием наследного принца, злокозненный И-Пын задумал извести и самого императора, чтобы на трон сел его другой, малолетний сын. Тогда бы ничто не помешало чародею править за его спиной, ибо все считали этого лукавого человека мудрым и преданным советником государя. И-Пын преподнес Императору в Праздник Урожая дюжину кувшинов лучшего вина со своих виноградников, подсыпав в каждый алмазной пыли. Это самый изощренный яд, ибо от него умирают медленно, словно от застарелой болезни. Но когда государь стал жаловаться на рези в желудке, его лекарь, не найдя иных возможных причин, догадался процедить подаренное вино сквозь десять слоев тончайшего шелка — и обнаружил драгоценный яд. Злодей был разоблачен и подвергнут пыткам, дабы выяснить, не успел ли он посеять семена иных черных дел. Не знаю, ведомо ли тебе это, но во всем подлунном мире нет более изощренного в дознании истины народа, чем мой…

— Да,— кивнул Конан. — Я слыхал о пытках кхитайцев. Рассказывают, что они могут даже камни заставить заговорить, не то, что имеющих язык.

— Итак, колдун был подвергнут пыткам, и открылись все его злодеяния, в том числе и навет на Императрицу. Госпожа и ее сын ко всеобщему ликованию вернулись во дворец, был объявлен всенародный праздник. Принц немедленно разослал во все земли гонцов на поиски своего изгнанного друга, но те вернулись ни с чем. И вот случай, наконец, помог родным отыскать моего отца.

Я помню приезд дяди, хотя был тогда лишь восьми лет отроду. Он долго уговаривал отца вернуться в родные места, но тот отказался. Моя мать не хотела покидать Хоарезм. Она удивилась и испугалась, когда узнала, что ее муж, простой ткач, родился в княжеском доме. И уговорила его остаться тем, кем он всегда был для нее: мастером Таем.

Но мое сердце возликовало при мысли о том, как близки были мои предки к императорскому дому. Заметив это, отец стал поощрять во мне жажду узнать как можно больше о его родине. Сидя рядом с ним за своим маленьким станком, который он заказал специально для меня, я учился у него мастерству и слушал его долгие рассказы о Нефритовой Империи и ее столице, городе Тысячи Драконов. И понемногу, не сразу, постепенно, я начинал сознавать, что в жилах моих течет кровь пятнадцати поколений высокородных князей Кхитая. Я, как и мой отец, словно разделился на двух человек: один, сын мастерового, прилежно учился ткать ковры, а другой, сын князя-изгнанника, постигал науки, учил языки и часто вынимал из ножен отцовский меч, когда думал, что его никто не видит. Но отец видел и вскоре взялся обучать меня верховой езде и владению оружием.

Год спустя, весенним вечером, когда по крыше барабанил веселый теплый дождь, в наш дом постучался гонец из Кхитая. Он привез письмо от принца. Принц писал, что старый Император умер, и по прошествии года траура состоится церемония возведения на престол нового Императора, то есть его, принца Ясу Вэй Суня. Он просил отца присутствовать на празднике и заодно представить двору сына и наследника. В письме он обращался к отцу полным именем и титулом, что означало восстановление во всех правах и возвращение всех земель. И через год мы отправились в Кхитай. На границе нас встретила присланная принцем свита, и по родной земле мы ехали со всеми почестями, какие положены прибывшему на коронацию князю. Юлдуз вздохнул и мечтательно улыбнулся. — С того сказочного путешествия мною овладело горячее желание поселиться там, на родине предков.

Мой отец пообещал новому Императору, что после своей смерти он отпустит меня в столицу Поднебесной Империи, а до той поры удержит при себе. С кончиной моей матери некому было скрасить его одиночество, я не мог оставить старика. Но раз в год, когда там, на моей истинной родине, зацветала дикая слива, мы с отцом получали письмо от Императора, полное привета и заботы. Он помнил о нас и не оставлял надежды увидеть снова.