— Ну так как, имя Лори Дун вам ни о чем не напоминает? — поинтересовался Гутри.

— Мистер Лэмб, я делаю множество видеозаписей, — нетерпеливо произнес Фарлей. — Я не могу помнить всех своих заказчиков по именам.

Гутри подумал, что фотограф выражается, словно царствующий монарх.

Но говорить этого он не стал.

— Во время войны в Персидском заливе, — продолжал тем временем Фарлей, — мне приходилось делать сотни видеозаписей. В январе девяносто первого, когда там действительно стало жарко, я просто со счету сбился.

Уж не знаю, как солдаты просматривали эти записи и где они брали в пустыне видеомагнитофон. Но ведь зачем-то все эти женщины шли к фотографам, чтобы сделать видеозапись — значит, их можно было посмотреть, как вы считаете? Здесь побывали девицы, которые хотели потолковать со своими дружками о сексе, жены, которые хотели напомнить о себе мужьям, и даже матери, которым хотелось отправить сыновъям нечто более личное, чем письмо на бумаге. И все они шли ко мне.

— Это было не во время войны в Персидском заливе, — возразил Гутри.

— Я понимаю. Я просто вам объясняю.

— И Лори Дун к вам не приходила.

— Не приходила? Тогда почему?..

— Это вы приходили к ней.

Фарлей снова посмотрел на детектива — на этот раз его взгляд был уже более пристальным.

— Вы что, из полиции? — настороженно спросил он.

— Нет, не из полиции, — сказал Гутри, вытащил из кармана бумажник и показал свою карточку частного детектива. — Я работаю в частном порядке, — и он подмигнул, в точности так же, как подмигивал Фарлей, упоминая некую гипотетическую невесту из Сеула. — Вся наша беседа останется сугубо между нами.

Фарлей не стал подмигивать в ответ. Он просто хмыкнул, каким-то образом ухитрившись вложить в этот краткий звук весь холод норвежского фиорда.

— Возможно, я смогу освежить вашу память, — сказал Гутри.

— Я бы не возразил.

— Лори Дун демонстрировала модельное дамское белье в салоне, именуемом "Шелковые тайны". Салон расположен на Сауз-трэйл — правильно?

Заканчивать надо вопросом, чтобы расшевелить клиента.

— Не знаю такого, — отрезал Фарлей.

— Вы не посещали его в марте?

— Я его вообще не посещал.

— Вы пришли туда как-то вечером…

— Никуда я не приходил.

— …и спросили, не согласится ли она позировать для видеокассеты, которую вы снимали — так? Вы сказали, что заплатите ей тысячу долларов…

— Это мне платят за съемки, а не я плачу.

— Заплатите ей тысячу долларов, — невозмутимо продолжал Гутри, — если она…

— Чушь! — …согласится мастурбировать перед камерой в течение получаса.

— Вы ошибаетесь…

— Впоследствии вы ее засняли.

— Извините, но вы ошибаетесь.

— На этой кассете засняты еще три девушки, мистер Фарлей.

— Мне ничего не известно об такой кассете.

— У меня есть имена этих девушек. Все они работают на фирму «Лютик». При желании я могу их найти.

Фарлей помолчал, подумал, и, наконец, спросил:

— Чего вы хотите, мистер Лэмб?

— Я вам уже сказал. Информацию.

— Тьфу, черт. А я уж подумал, что вам нужны деньги.

— Неверное предположение.

— И какая информация вам нужна?

— Сколько копий этой кассеты вы сделали? Сколько продали? Оригинал по-прежнему находится у вас?

— Это все не ваше дело.

— Совершенно верно. Но мисс Дун сказала, что одной из девушек, заснятых на этой кассете, всего шестнадцать лет.

— Мне об этом неизвестно.

— Так вы припоминаете эту кассету?

— Сколько вы хотите, мистер Лэмб?

— Еще один такой вопрос, и я сочту его оскорблением.

Фарлей снова посмотрел на детектива.

Гутри кивнул, подбадривая его.

Фарлей посмотрел и вздохнул.

Гутри ждал.

— Я сделал и продал пятьдесят копий, — наконец сознался фотограф.

— И сколько стоит копия?

— Двадцать баксов. За получасовую ленту это нормально.

— Да, пожалуй.

— За профессионально сделанную ленту — попрошу заметить.

— Что, кто-то остался недоволен?

— Я. Я рассчитывал продать пятьсот копий.

— Вы сделали только пятьдесят копий, но рассчитывали…

— Я делаю копии по мере поступления заказов. Я, может, и дурак, но не настолько же! Я потратил на эту ленту четыре тысячи долларов — по тысяче каждой девушке, которая там снималась. Плюс стоимость чистых кассет, затраченное время и стоимость виниловых коробок. Я сам печатал фотографии на обложку. Если сложить все расходы, это, наверное, будет пять тысяч. Я рассчитывал, что если я продам пятьсот копий, то получу стопроцентную прибыль. Многие получают в десять раз больше.

— Кому вы продали копии?

— Понятия не имею. Я просто поместил объявления в некоторых журналах. А, черт, я еще забыл приплюсовать стоимость этих чертовых объявлений. Пожалуй, я потратил тысяч шесть, если не семь.

— Все эти копии разошлись в здешних местах?

— Нет, не думаю.

— Так да или нет?

— Мне нужно свериться с записями. Я совершенно уверен, что большинство заказов поступало из всяких глухих штатов. Вы просто не поверите, сколько дурных наклонностей таится в американской глубинке.

— Хотите отчасти возместить ваши расходы? — спросил Гутри.

— Каким образом?

— Продайте мне оригинал за себестоимость.

— Ну уж нет.

— А за сколько?

— Семь штук.

— И почему мне все вспоминается эта шестнадцатилетняя девочка?

— На этой кассете нет никаких шестнадцатилетних девочек.

— А как насчет Канди Лэйн?

— Семь тысяч — вполне разумная цена.

— А по-моему, пять — куда разумнее.

— Пусть будет шесть.

— Заметано.

— Наличными.

— Забудьте.

— А что, ей и вправду всего шестнадцать? — поинтересовался Фарлей.

— Я не знал, какую сумму я могу предложить, — сказал мне Гутри, — и не хотел прерывать разговор, чтобы посоветоваться с вами.

Я подумал, что бы он стал делать, если бы это были его собственные деньги.

— Все в порядке, — сказал я. — Я вас попросил добыть оригинал кассеты, и вы его добыли.

Тогда я еще не знал, что с кассеты было сделано пятьдесят копий.

А вот теперь узнал.

— Ну… — протянул Гутри и пожал плечами.

Шесть тысяч долларов. И еще пятьдесят копий гуляют по стране.

— Он их сплавлял по двадцать баксов за штуку, — сообщил Гутри.

— Лучше бы он сперва поговорил с нами, — не выдержал я.

— Что?

— Тогда он мог бы продать нам всю партию, и еще Бруклинский мост впридачу.

— Мне показалось, что шесть тысяч — вполне приемлемая цена, — обиженно сказал Гутри. — Если бы эта пленка попала в суд, мисс Камминс пришлось бы туго.

— А что, если в суд попадет копия?

— Это маловероятно.

— Но возможно.

— Вовсе нет. В суде можно предъявить что угодно. Вопрос — стоит ли. Особенно если учесть, что в Калузе была только одна копия.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что в Калузе была только одна копия.

— Откуда вы это знаете?

— Я взял у Фарлея список.

— Список чего?

— Список людей, заказавших эту кассету. Заявки со всей страны, даже несколько штук от женщин. Из Калузы был только один покупатель.

— Можно посмотреть список?

— Да, конечно, — Гутри вытащил из внутреннего кармана пиджака несколько сколотых вместе листков бумаги и протянул их мне. — Я там подчеркнул того, который вам нужен.

Я просмотрел первую страницу. Около двадцати напечатанных на машинке фамилий и адресов. Ни одно имя не подчеркнуто.

— Это на третьей странице, — пояснил Гутри.

Я открыл третью страницу.

— Там сверху, — сказал Гутри.

Фамилия была подчеркнута желтым фломастером.

— Какой-то испанец, — сказал Гутри.

Роберт Эрнесто Диас.

@STARS * * *

"Вечерняя песня-II" был одним из старых малоэтажных кондоминиумов, построенных на рифе Сабал лет двадцать назад, когда еще действовали разнообразные ограничения, и строители еще не начали рваться к небу. Крытое гонтом двухэтажное здание располагалось в зеленой зоне и было окружено каналами и рукотворной бухтой. Оно вызвало у меня ощущение спокойствия и безмятежности, чем-то напоминая старинный монастырь. У причалов покачивались яхты. Бриз оставлял легкую рябь на воде. Вдоль дорожки, ведущей к секции 21, прогуливалась белая цапля.