Готов спорить на что хотите, он прятался от предполагаемой Тилли Парсонс. Он только мельком видел ее в полутемном павильоне, да и то издали, а позже видел только ее голову и плечи сверху, со второго этажа дома врача, когда было почти совсем темно… Да-а! Теперь вы. – Г.М. ткнул кончиком сигары в Тилли. – Какого цвета у вас волосы?

– Сделайте одолжение, – отозвалась Тилли, – называйте их золотыми.

– Вы их обесцветили перекисью, так?

– Господи! – Тилли покачала головой. – Ах вы, старый льстец! Ладно, старый моряк. Да, я крашусь перекисью.

– А как вы обычно стрижетесь?

– Коротко.

– Верно. Теперь внимательно посмотрите на мисс Стэнтон, заметьте, какого цвета у нее волосы и какая у нее стрижка. Мне бы также хотелось знать, какую одежду вы обычно носите. Я не имею в виду небесно-голубое нечто, которое надето на вас в настоящий момент, – объяснил Г.М., тщательно подбирая выражения, так как Тилли все больше пунцовела, – я говорю об одежде, которую вы носите всегда. Костюмы – правильно? Строгие костюмы серого или синего цвета. Верно? 23 августа на Монике Стэнтон был серый английский костюм.

Запомните: Джо Гагерну ужасно не повезло. Если бы он удосужился как следует рассмотреть мисс Стэнтон, если бы он увидел ее лицо не только при свете спички, он бы ни за что не принял ее за вас – это так же невозможно, как спутать серафима работы Микеланджело со старым пустынником работы Джорджа Белчера. Но он не удосужился ее рассмотреть. И даже если бы он случайно услышал ее голос, он тоже мог бы заподозрить неладное. Но он мог услышать ее голос только в переговорную трубу! Через нее и верхняя октава Патти слышится кряканьем Дональда Дака в бурю; так что, сами понимаете, иллюзия была полная.

Глаза у Тилли заблестели.

– Не понимаю, в чем тут дело, – заявила она. – Самая мелкая лесть мужчины сводит меня с ума. Если я выживу после всех гадостей, которые вы мне тут наговорили, я постараюсь всегда быть милой со своими друзьями.

Но она храбрилась. Тилли вдруг вздрогнула; в комнате повеяло холодом.

Билл Картрайт ничего не замечал. Он вспоминал, как Гагерн после всего стоял у окна в кабинете врача и с сияющим видом оглядывал подоконник. Билла переполняла вполне объяснимая злость.

– И я, – вслух заявил он, – намерен высказаться, чтобы облегчить душу. Вот вы сейчас уверяете, что все мои предположения о виновности Гагерна – над которыми, если помните, вы так потешались – оказались правдой?

– Верно, сынок.

– Так почему же вы ни словом мне не намекнули?

Г.М. сокрушенно развел руками:

– Дело в том, сынок, что мы занимались очень важными вещами. Я ничего не мог сказать. Мне надо было убедиться, что Джо не участвует ни в каком шпионском заговоре. Нет, я не считал, будто он работает на немецкую разведку. Что касается шпионажа, я уверял Кена Блейка, что Джо совершенно чист. Но в отношении другого… лопни мои глаза! Вина Джо чувствовалась издалека. Пришлось кинуть ему веревку и посмотреть, какую игру он ведет.

Джо думал, что ему без труда удастся обвести старика вокруг пальца. Сравните даты. Середина августа: на студии решили выписать Тилли Парсонс из Америки. Середина августа: Джо Гагерн предлагает свои услуги мне на случай войны. Причина? Хо-хо! Сами догадайтесь. Скоро (очень скоро) жена, от которой он сбежал, заявится в «Пайнем». Он намерен помешать ей раскрыть свое истинное лицо. И ему хватило наглости – а наглец он первостатейный – предположить: если его уличат, он сможет обратиться за помощью ко мне! Ко мне! Тогда я объявлю, что он – мой агент, и прикрою его. Он…

Г.М. замолчал и посмотрел на Тилли:

– Кстати, как его звали, когда он на вас женился? Мне назвали его фамилию, когда я в среду общался по телефону с полицией Лос-Анджелеса, но я что-то позабыл.

Неожиданно для нее самой Тилли вдруг разразилась слезами.

– Фриц фон Эльбе, – выпалила она, шумно сморкаясь в платок. – Он не был бароном. Он сказал, что в Первую мировую служил уланским майором. Ну, знаете… уланы… они носят такие смешные шляпы.

– И что?

– А то, – проворчала Тилли. – Он подделал мою подпись на чеке на пятнадцать тысяч долларов и дал тягу. Вот как ему удалось… впрочем, не важно. – Она убрала платок. – Однажды я говорила Биллу Картрайту, как я ненавижу врунов и обманщиков. А уж он был всем врунам врун!

Г.М. кивнул.

– Также очень странно и очень примечательно, – продолжал он, – что за два дня до прибытия Тилли Парсонс (настоящей Тилли Парсонс) Гагерн свалился в озеро и слег с гриппом. Он сам, видите ли, откровенно признавался мне, что никогда не встречался с вами лицом к лицу. Но я опять забегаю вперед. Когда он вылил кислоту в трубу…

– А как же его алиби? – возмутился Билл.

– То есть, – подобное выражение лица у любого, кроме Г.М., можно было бы назвать злодейским, – что он делал в то время, когда считалось, будто он разговаривал со мной по телефону?

– Да…

– Его алиби, – заявил Г.М., – было сплошным обманом. Он надутый, самовлюбленный болван. Он действительно позвонил мне и пытался уверить меня, что сейчас-де десять минут шестого. Боже правый! Что за нахал! Пытается обвести вокруг пальца человека, в чьем кабинете четко слышится бой Биг-Бена! Любой, кто проделывает столь жалкий трюк, напрашивается на такие неприятности, что я даже не представляю.

На самом деле он позвонил мне, когда еще не было пяти. Но я подумал, что будет полезно и целительно для души, – Г.М. откинулся на спинку кресла, – поддержать его игру и посмотреть, что будет дальше.

Тогда он решил, что все готово. Он написал на доске: «Передайте даме, которая пришла с мистером Картрайтом…»

– Моим почерком! – пробормотала Тилли.

– Вашим почерком. Правильно! Джо Коллинз-Гагерн решил, что придумал великолепный ход. Он собирался выжечь вам глаза кислотой, а записка на доске должна была быть написана именно вашим почерком!

А что же потом? Что он увидел с далекого расстояния, в полумраке? Он видит (как ему кажется), как две его жены сидят на раскладных стульях и мирно болтают, словно две подружки!

– То есть, – встрепенулась Моника, – он увидел меня и мисс Флер?

– Он видел вас со спины, только и всего. Кажется, я точно воспроизвожу ваши слова: вы утверждали, будто Фрэнсис Флер «обернулась через плечо», вдруг неожиданно вскочила с места и, извинившись, ушла.

Билл Картрайт не вскочил с места и не извинился. Он взвился со стула и исполнил воинственный танец ненависти.

– Тысяча чертей! – ревел Билл. – Аваддон, владыка бездонного ада! Так, значит, я и здесь оказался прав? Он поманил Ф.Ф., отправил ее подальше с каким-то пустяковым поручением, чтобы его «другая жена» осталась одна?

– Пусть она сама скажет, сынок, – ответил Г.М.

Казалось, на мисс Флер рассказ не произвел такого же ошеломляющего впечатления, как на Тилли. Но в ее прекрасных глазах время от времени мелькал страх.

– Мужчины… такие странные, – жалобно проговорила она.

– О боже мой! – воскликнула Тилли.

– Они и правда странные. Таким был мой первый муж. Бедный Ронни, – продолжала мисс Флер. – Корчил рожи горничным и все такое. По-моему, ничего страшного, если это не выходит за порог дома. Но когда он начинает корчить рожи чужим слугам в окно… нет, в самом деле.

Тилли слушала ее с благоговейным ужасом.

– Дорогуша, – заявила она, – на одно ты пожаловаться не можешь. Твою семейную жизнь скучной не назовешь. Если в третий раз попадется пироман или душитель, будет полный комплект. И потом…

– Правильно, – задумчиво проговорила мисс Флер. – Ведь на самом деле я не замужем, верно?

– Верно, – кивнула Тилли не без презрения. – Тебя обманули, ты падшая женщина, вот ты кто. Ты жила в грехе. Фу!

Мисс Флер обдумала ее слова.

– Я – нет, – возразила она, – а вот бедный Курт – да. – Она помолчала. – Знаете, я еще тогда подумала, что тут что-то не так, когда он отозвал меня от Моники и велел изучить курительный салон «Брунгильды», иначе я, мол, неправильно сыграю. Я отвернулась на минутку, а потом увидела, как он сунул за дверь домика в декорации тысяча восемьсот восемьдесят два пивную бутылку. Когда он отошел, я взяла бутылку, и она зашипела. Я не знала, что в ней – я до сих пор не знаю, – но решила, что все в порядке, потому что так сказал Курт. Поэтому я успела поставить бутылку на место, и он не застал меня на месте преступления.