X

ДВЕ ЖЕРТВЫ

По мере приближения Осипа Федоровича к дому, где жила Ирена Станиславовна, волнение его все увеличивалась и увеличивалось.

Он не шел, а почти бежал от Сенатской площади до Гороховой.

Как это всегда бывает с потрясенными каким-нибудь неожиданным известиями людьми, он потерял всякое соображение в мелочах обыденной жизни и только почти у цели своего бега вспомнил, что мог бы взять извозчика.

Решительно и сильно дернул он за ручку звонка.

Он хотел парализовать этим возникавшую было в его душе мгновенную робость.

Лакей отворил дверь.

Гречихин, не справляясь у него, дома ли Ирена Станиславовна быстро вошел в сени, поднялся по лестнице и проник в переднюю.

Озадаченный лакей посторонился и беспрепятственно пропустил его.

Осип Федорович, сбросив верхнее платье на руки, тоже смущенному его видом и быстротой входа, другому лакею, быстро прошел залу, гостиную и был уже около двери будуара Родзевич, когда на его пороге появилась сама Ирена Станиславовна.

Она не ожидала нечаянного гостя, но смутилась, видимо, только на минуту.

Гордо подняв голову и как-то вся вытянувшись, она смерила его с головы до ног вызывающе-презрительным взглядом.

— Ирена… Ирена… Ирена… Станиславовна… — мог только, задыхаясь, произнести он, тоже неожидавший такой внезапной встречи.

— Что вам угодно?.. — ледяным тоном спросила она.

Осип Федорович опешил и от ее тона, и от взгляда.

— Я слышал… неужели… это правда… Ирена… — пробормотал он.

Он почувствовал, что то напряжение нервных сил, в состоянии которого он находился несколько часов, сразу исчезло.

Он был слаб и беспомощен.

Нервные спазмы сжали ему горло, из глаз невольно потекли слезы.

— Что такое вы слышали? — еще более презрительно-холодным тоном продолжала Ирена.

Замеченное ею состояние ее противника придало ей еще большую смелость.

— И какое мне дело, что вы что-то где-то слышали?

— Вы жена Оленина? — воскликнул он.

— К вашим услугам… — насмешливо уронила она. — Что же, однако, вам от меня угодно… от жены Оленина?

Она подчеркнула последнюю фразу.

— Но, Ирена, ведь я… — совершенно растерявшись, начал он.

— Что вы! — почти крикнула Ирена Станиславовна. — И как вы смеете называть меня полуименем?.. Вам, кажется, известно, что меня зовут Ирена Станиславовна…

— Простите, но я думал… наши отношения…

— Что-о-о?.. — удивленно воскликнула Ирена. — Вы с ума сошли!.. Какие это наши отношения?.. Какие отношения могут быть между женою капитана мальтийской гвардии и сенатским чиновником? Я спрашиваю вас: какие?

Гречихин молчал, подавленный нахальством стоявшей перед ним красавицы.

— Чего смотрят люди, пуская в комнаты всех без разбора и… даже доклада… — пожала она плечами.

— Ирена, ты шутишь, дорогая, ненаглядная моя… — двинулся он к ней.

Она отступила, окинув его деланно-недоумевающим взглядом.

— Повторяю вам, вы сошли с ума… Прошу вас оставить сию минуту мою квартиру и навсегда… Иначе я буду принуждена позвать людей…

Она двинулась по направлению к висевшей на стене сонетке и схватила рукой вышитую ленту.

— Это твое… ваше… последнее слово? — задыхаясь, спросил Осип Федорович.

— Последнее, — сказала она, продолжая держать в руке сонетку.

— Ты не позовешь никого, ты объяснишь мне… — в порыве какой-то отчаянной решимости схватил он ее за левую руку и потянул к себе.

Она изо всех сил дернула сонетку. Раздался оглушительный звонок. Из двух дверей, выходящих в гостиную, появились люди.

Гречихин отпустил ее руку, не потому, что смутился посторонних, но вследствие мгновенно озарившей его ум мысли о неблаговидности физической борьбы с женщиной.

— Выведите его вон! — крикнула вне себя Ирена. — И никогда не пускать его!..

Она быстро скрылась за дверью.

Осип Федорович, как окаменелый стоял посреди комнаты и смотрел на затворившуюся за «его Иреной» дверь. «И это „моя Ирена“», — с горечью подумал он.

— Пожалуйте, господин! — подошел к нему один из лакеев, пришедших несколько в себя от неожиданной для них сцены.

Гречихин молчал.

Лакей дотронулся до его локтя.

— Пожалуйте!

Это прикосновение слуги заставило его вздрогнуть.

Он бессмысленным взглядом обвел комнату, стоявших около него слуг, и быстро вышел из гостиной и прошел зал.

В передней накинули на него верхнее платье, и он вышел на улицу.

На дворе стоял январь в начале 1799 года.

Резкий ветер дул с моря и поднимал, и крутил с земли снег, падавший из темносвинцового неба.

Гречихин пошел машинально тою же дорогой, которой шел час тому назад, дошел до Сенатской площади, прошел ее и спустился на лед Невы.

На реке ветер был сильнее и вьюга крутила по всем направлениям.

Несчастный не замечал непогоды и, повернув влево вдоль реки, пошел, быстро шагая по глубокому снегу.

Невдалеке чернелась широкая прорубь, огражденная двумя вехами.

Осип Федорович шел прямо к ней.

На краю он на секунду остановился, как бы в раздумьи, затем, не двигая ногами, подался всем телом вперед и исчез в глубине.

— Гляньте, братцы, человек нырнул! — послышались возгласы людей.

Это были три водовоза случайно приехавших за водой.

Двое из них остались у проруби и с беспокойным любопытством смотрели на ее гладкую поверхность, за минуту поглотившую человеческую жизнь, а третий, оставив свою лошадь под присмотром товарищей, побежал в ближайшую на берегу полицейскую будку, известить начальство.

Спустя некоторое время, прибыл будочник и бегавший за ним водовоз с багром.

Они вчетвером стали шарить в проруби и после нескольких попыток багор зацепился за что-то мягкое, и на поверхности воды, а затем на лед был вытащен оконевший труп несчастного самоубийцы.

Будочник побежал докладывать своему ближайшему начальству, квартальному.

Водовозы, налив бочки водой, уехали развозить ее по домам.

У проруби, на снегу, осталась лежать темная масса, бывшая за какой-нибудь час тому назад человеком, полным сил, страстей и надежд.

Осип Федорович Гречихин нашел свой покой в буквально холодных объятиях смерти.

Ирена Станиславовна, избавившись от неприятного ей посетителя, вошла к себе в будуар и села, чтобы перевести дух.

Сцена с Гречихиным, несмотря на выказанное ею наружное спокойствие, взволновала ее.

Среди происшествий последних дней, она совершенно было забыла о своем капризе отнять жениха у сестры ненавистной ей Зинаиды Похвисневой.

Последняя была теперь для нее не опасна и она забыла и думать о всем и всех, что было связано с ней.

Неожиданное появление Осипа Федоровича заставило ее решиться разом покончить с злой шуткой, которую она продела над этим «влюбленным чиновником», как она заочно называла его.

Она не задумывалась о последствиях разрыва. Какое ей было до этого дело?..

Она слишком умно вела себя с ним, чтобы оставить у него в руках какие-либо доказательства их близости. Она могла ему в глаза отказаться от всего, что она и сделала.

Его голословное утверждение сочтено будет хвастовством отвергнутого поклонника, бредом сумасшедшего, влюбленного в нее человека.

Он не раз говорил ей, что умрет, если она прогонит его.

«Пусть умрет… — хладнокровно решила она. — Не достанется, по крайней мере, этому отродью Похвисневых…» — со злобой думала она.

Ей было не до него.

Она знала о решении государя, о судьбе, постигшей Эберса, и о признании ее брака с Олениным законным, но до сих пор она еще не решалась вступить в права жены и спуститься вниз, к назначенному ей и Богом, и царем мужа.

Она собиралась это сделать как раз перед тем, как появился Гречихин.

Ирене Станиславовне было известно, что Виктор Павлович нынче утром снова был призываем во дворец к государю и всего с час, как вернулся домой.

Ей предупредительно доложил об этом через ее горничную Франциску камердинер Оленина Степан.