Медведь ослабил хватку и поднял осиное гнездо, которое грохнулось ему под ноги. Я, естественно, почувствовав свободу, тут же ретировался. А из гнезда вылетела целая стая пчел и облепила морду косолапому.
— Так и надо этому уроду, — хихикнул Иван, стоя на дереве. — Скажите спасибо, что в дупле была этакая прелесть.
Обкусанное животное и думать забыло о своих жертвах и помчалось прочь, преследуемое пчелами, которые решили, что далеко не Дураков Иван потревожил их покой.
— Мило, — подытожил программист, — получается, кто-то водил нас кругами по лесу, чтобы вывести вот на это чудо. Получается, кому-то очень не хочется, чтобы мы миновали лес.
Точно, наш неведомый враг вовсе не рассчитывал на то, что ему придется иметь дело с московскими спецслужбами. Максимум, отправивший к нам медведя, думал расправиться с очередными искателями приключений. Слишком простая засада.
— А давайте свернем со стежки, — предложил я, — коли лес заколдованный, и мы ходим по кругу, то виновата в этом тропа, искать нас на внедорожье будет куда труднее.
На том и порешили, сворачивая в малинник. Милли, правда, недовольно фыркнула. Но вскоре обрадовалась тому, что сарафан у нее до пят. Жестокая крапива, облюбовавшая заросли малины, беспощадно жгла. Создавалось ощущение, что мы идем не по высокой, по пояс, растительности, а пробираемся сквозь огонь. Я терпеливый мужчина, и мне не подобает словно девчонке визжать, когда безжалостная крапива хлещет меня по икрам, а еще хуже, по животу. Прикусив губу, я раздвигал руками заросли и шел дальше. Ну и растительность! У меня на родине таких хищных растений не было. Идти намного тяжелее и больнее, нежели по тропе, но и разнообразия в пейзажах поприбавилось, и перестало возникать устойчивое чувство дежа-вю.
— А если мы заблудимся и придем к берлоге того медведя? — вдруг забеспокоилась девочка.
— Да уж, запасного улья в арсенале не имеем, — грустно улыбнулся Иван, — но давай верить в счастье, что мы найдем… например, избушку трех медведей, выспимся, наедимся…
— А чем три лучше одного? — насупилась Янсен.
Но стоило Ивану закончить пересказ истории про девочку Маш-шу, тезку моей любимой, как мы, действительно вышли к большому срубу, стоявшему на полянке, окруженной чащей. Словно сказанное воплощалось в жизнь, мысли материализовались со страшной скоростью.
Курьих ног у избы не наблюдалось, черепов на крыше не висело, указатели тоже никто не удосужился поставить. А вокруг избы раскинулся огород, где между посадок ходило трое баранов.
— Идем внутрь! — радостно крикнула Милли, стуча дверь, на которую хозяева не повесили и замка.
Мы в ужасе кинулись следом, ожидая, что из дома может выйти кто угодно. А гарантии, что этот 'кто угодно' не захочет отобедать одним из нас, нет никакой.
Но ничего и никого страшного в доме не оказалось. В большой комнате у окна сидела дряхлая старуха и, потирая глаза платком, всхлипывала. Она причитала своему не менее дряхлому старику, что свернулся клубком на печке:
— От дедушки ушел, от бабушки ушел, к Лешему на погибель?
— Кхе-кхе, — прокашлялся Иван, чтобы присутствующие обратили на него внимание. — Здравы буде, хозяева.
Войдя в дом, Дураков поклонился в пояс, ожидая ответа от деда с бабкой. Но старик со старухой впялились четырьмя парами красных заплаканных глаз на незваных гостей.
— Вы не о Колобке, случаем? — поинтересовался Дураков, не дождавшись соответствующих приветствий.
— А откуда ты, Ваня, знаешь? — разинула рот от удивления Милли, но сразу же получила ответ: 'Читай сказки, там все написано'.
— Дык ведь, — развела руками бабка, — по сусекам поскребла, по амбарам помела, собрала все до последней крошки, слепила из того, что было, а он, неблагодарный… укатился.
— Спокойняк, гражданочка, — успокоил ее Иван, — наш отдел вам поможет.
Она не сводила полных надежды глаз с высокого стройного парня в расшитой белой рубашке. Как вовремя, однако ж, забрел в их забытый всеми дом странник из тридесятого царства. Да и старик слез с печи и уселся неподалеку. Он достал из ящика в столе чертежи: 'Колобок — вид спереди, сбоку и сверху'. Он внушал нам, что с этим наглядным пособием будет легче найти их единственное любимейшее дитя.
— Эй, — одернул я товарища, — зачем нам еще одно дело, у нас и своих невпроворот.
— А чего не помочь добрым людям? Кстати, в итоге мы, может, лису на воротник поймаем… А еще… нам бы искупаться не мешало…
В этом Дураков абсолютно прав! От нас несет кислым молоком, у меня вся одежда в корочках от киселя, а руки Ивана — в грязи от улья. Увлекшись поисками верной тропы в лесу, мы совсем забыли об этом. Ради возможности искупаться в теплой ванне да одежду постирать, я готов любого колобка по виду в профиль отыскать, бантиком перевязать и торжественно вручить пожилым людям.
— Согласны, — вышел я вперед с невозмутимым выражением на лице, свысока окинув взглядом хозяев, — вернем вам Колобка, если вы подскажете, где б нам помыться с дороги.
— Баньку, да, истопить бы, — подхватил мою мысль Дураков, а Милли как-то подозрительно жалась у косяка.
Баня — это русская народная помывочная. Такого у нас в Кемете отродясь не было и быть не могло по одной простой причине: духота у меня на родине почти всюду, и мытье в душном деревянном домике способно не лучшим образом повлиять на здоровье. Старики построили свою баню на берегу небольшого притока молочной реки, что брал свое начало на вершине горы имени Добрыни. Ее кристально чистые воды бешеной струей летели в низину, а тут, среди леса, успокаивались и размеренно бежали до водораздела с молочной рекой, который, к счастью, находился несколько дальше обиталища бабки и деда.
Не кинься мы в домик, а пройди немного, можно было б искупаться в освежающей воде без общения с лесными отшельниками. Не пришлось бы Колобка искать. Но когда я познал русскую баню с ее березовыми и пихтовыми вениками, я готов был бабке целую роту Колобков привести в благодарность! Но обо всем по порядку.
Как только старик прикрыл дверь бани, закутанная в белое полотенце Милли уселась на скамеечку, рассматривая деревянные ковши и березовые веники, развешенные на стенах.
— А мы с мамой были в сауне, — похвасталась она, — только там не было веников. Зачем они тут? Чтоб этими паршивыми березами воняло?
Пока она рассуждала о том, как ей надоели одинаковые белоствольные деревья, она не заметила, что Иван сорвал березовый веник со стены и взглядом показал мне на хвойный. Ну, просит, возьму. Дальше я беспрекословно слушался знатока русской бани, Дуракова. Не по-доброму сверкая глазами, похлопывая веником по ладони, Иван направился в сторону девочки.
Я тоже хлопнул распаренным веником по руке. Как ни странно, совершенно не больно, даже приятно. Главное, противного покалывания от крапивы на тыльной стороне ладони как не бывало. И я, повторяя действия товарища, направился к Милли.
— Ч…что вы хотите? — заикаясь, спросила девочка, впечатывая спину в горячую от пара сосновую стенку.
— Ляг на животик, а… — ласково сказал Иван, оскалившись, — … мы тебе русскую баньку покажем…
Испуганная девочка залезла на скамью вместе с ногами и сорвала висящий над ее головой ковш. Не собирается сдаваться без боя, ну и славно. Подеремся!
— А заодно, — коварная улыбка расползлась по лицу Дуракова, — мы тебя выпорем… за все хорошее.
— Не подходить, убью! — взвыла девочка, занеся ковш над головой для удара.
Но Милли случайно наступила на лежавшее на скамейке мыло и полетела на спину. Охнув, я бросил веник и подался вперед, еле успев схватить девочку. Не то б поранилась еще.
Зато теперь она была в нашем с Иваном плену. Ее уложили на скамейку, спустили простыню до ягодиц и принялись колотить вениками. Я закрыл глаза, изучая эмоции девочки. Сомнительным мне кажется это удовольствие хлестать друг друга. Сначала я обнаружил следы боли, да и Милли вопила как резаная, ныла, будто ее убивают, но вскоре, когда ее кожа распарилась, то хлеставшие по бокам прутья превратились в ласкающие нежные ленты.