Но какого бы мнения она ни была о Чезаре, мысли о нем не покидали ее.

В сентябре из Вьетнама пришло письмо от Ника Орна. Он скромно спрашивал ее, помнит ли она об их встрече, и выражал надежду, что Лари ответит ему. Она сразу же вспомнила его, вспомнила и о том, как любезен был с ней Ник, но некоторые подробности стерлись в ее памяти под влиянием выпитого шампанского. Потом перед глазами возникла сцена прощания, и Лари сделалось стыдно за свой поцелуй. Это был всего лишь порыв, продиктованный сочувствием, ведь он уходил на войну. Может быть, Ник воспринял ее поступок как нечто большее? Значит, поэтому он и написал ей? Дальше в письме излагались его размышления по поводу службы во Вьетнаме. Предполагается, что любая война – ад, писал он, но эта была настоящим «кошмаром самого дьявола». Жестокость и многочисленные жертвы с обеих сторон угнетали Ника, как и необходимость уничтожения древней культуры. В письмо было вложено несколько фотографий, изображающих истощенных вьетнамских детишек, древние каменные гробницы, наполовину разрушенные артиллерийским огнем, каким-то образом заснятые при лунном свете. Лари почувствовала облегчение оттого, что Ник ни словом не обмолвился о поцелуе.

В ответном письме Лари сказала ему, как тронули ее эти фотографии, и предложила попытаться послать их в газеты и журналы. Она написала Нику, что они до такой степени достоверно передают весь ужас войны, что убедят любого, кто увидит их, что эту бойню нужно закончить как можно быстрее.

В следующем письме Ник сообщил, что последовал ее совету и предложил свои фотографии для публикации. Он продал их нескольким европейским журналам. Среди американской прессы желающих не нашлось, так как сотни фотокорреспондентов уже давали материал о военных действиях. Ничто в письме не выходило за рамки простой дружеской признательности.

Поскольку Ник находился на линии фронта и его жизнь постоянно была под угрозой, он писал все более открыто и честно обо многих вещах, которые при других обстоятельствах, возможно, предпочел бы оставить при себе. В третьем письме написанном ночью, перед особо опасным заданием, Ник наконец признался, что боится смерти больше всего потому, что она разлучит их навсегда. В конце была приписка более интимного содержания: «Мне хотелось бы еще раз поцеловать тебя».

Лари не хотела поощрять романтический интерес Ника, ведь она провела с ним всего лишь полчаса. Однако ей ни разу не пришло в голову не ответить ему. Откровенность вызвала у нее желание поделиться своими собственными переживаниями. И она открыла ему истинные причины своего приезда в Ньюпорт.

«Как и ты, – писала Лари, – я оказалась далеко от родины. Меня отправили в Америку из-за этой дурацкой идейной войны между Востоком и Западом».

В следующем письме Ник пообещал, если, конечно, вернется из Вьетнама живым, помочь Лари разыскать ее мать.

Возможно, его слова лишь пустая бравада, подумала Лари, и он предлагает ей помощь только из-за одиночества и потребности в контакте. Однако письмо Ника разбудило в ней желание предпринять такие поиски.

За несколько недель до зимних школьных каникул у нее возникла идея отправиться в Чехословакию вместе с Анитой.

– Разве есть на земле лучшее место для встречи Рождества, чем земля «доброго короля Вацлава?» – спросила она.

– Лари, дорогая моя, – ответила Анита, – обстановка не изменилась со времени нашего последнего разговора. Это было бы безумием! От того, что там не возвели стену, как это сделали в Восточном Берлине, – Чехословакия не перестала быть тюрьмой.

– Я родилась в этой тюрьме и все же вышла из нее! – бесстрастно ответила Лари. – И я не боюсь вернуться. Теперь я американка, они не смогут задержать меня!

– Они способны сделать все, что им будет угодно, – ответила Анита, все больше расстраиваясь. – Разве у них было право держать под замком твою мать?

– Баби, рано или поздно я должна узнать, что случилось с ней! Я не успокоюсь, пока не сделаю этого.

– Но ведь на твои письма ни разу не пришло ответа. Если ты вернешься в Чехословакию, боюсь, тебя ждет… разочарование.

Лари уже не писала на родину каждый месяц, как в первое время после своего приезда в Америку, но все еще отправляла по два-три письма в год.

– Разве я не говорила тебе, что последние два письма, которые я отправила в Союз актеров, так и не вернулись?

– Думаю, там поняли, что ты будешь продолжать забрасывать их своими запросами, поэтому они просто выбросили твои письма в мусорное ведро.

– Или же они каким-то образом передали их ей, – заметала Лари.

– Тогда почему же на них так и не было ответа? Ведь почта из Восточной Европы приходит, хотя и подвергается цензуре.

– Кат отправила меня сюда в надежде на то, что здесь я буду счастлива. Она хотела спасти меня. Поэтому лучший способ держать меня на расстоянии – это не отвечать на мои письма.

Анита грустно улыбнулась. Ее тронуло желание Лари найти в поступке Катарины Де Вари, покинувшей ее, материнскую любовь и самопожертвование. Однако у нее не было причин не поощрять фантазии девушки.

– Если таково было ее желание, вот тебе еще одна причина не ездить туда! – сказала Анита.

Воцарилась долгая тишина.

– Она отправила меня сюда ребенком, баби. Возможно, тогда Кат поступила правильно. Но теперь я выросла, и мне надо дать ей еще один шанс.

Анита хотела отговорить ее от безумной затеи, но решила, что кое-кто сможет сделать это лучшее ее.

– Знаешь, Лари, коммунистические страны неохотно дают визы американцам, особенно в такое время. Если ты приняла окончательное решение, то тебе нужен человек, который сможет использовать свои связи и добиться для тебя разрешения на въезд…

В ответ Лари пристально посмотрела на Аниту. Они знали только одного человека, но говорить с ним об этом было бесполезно.

Ее отец никогда не позволит ей поехать туда!

Лари всегда была в курсе последних новостей, приходивших с ее родины, хотя коммунистические режимы не допускали утечки на Запад подробной информации. С начала пятидесятых годов в структуре власти в Чехословакии произошло мало изменений.

Однако за несколько дней до Нового года поступило поразительное сообщение. Антонина Новотного, который был главой чешских коммунистов с 1953 года и фактически диктатором страны, вынудили уйти в отставку, и должность генерального секретаря партии занял Александр Дубчек. Западные корреспонденты описывали Дубчека как скромного человека, который хотел преобразовать жестокую тираническую сущность коммунистического правления в то, что он называл «социализмом с человеческим лицом».

Когда о Дубчеке и его планах стало поступать больше информации, Лари буквально набрасывалась на все сообщения, которые могла отыскать в местной библиотеке. Дубчек говорил о возрождении общества, в котором будут сосуществовать разные точки зрения, и об амнистии политических заключенных. И Лари поняла, что лучшего момента для начала поисков Кат ей не дождаться.

Позвонив Джину по его домашнему телефону, она сказала:

– Я собираюсь поехать в Чехословакию независимо от того, дашь ты мне разрешение или нет. Но если бы ты помог мне получить визу, это было бы гораздо проще.

– Как только я выясню свое расписание, я приеду к вам и все обсудим.

Лари знала, что подразумевал отец под словом «обсудим». Он постарается отговорить ее от рискованного предприятия. И все же, когда Джин пообещал, что приедет через неделю или две, это уже была маленькая победа. Ведь в прошлый раз, когда Лари о чем-то попросила его, он исчез из ее жизни на многие месяцы.

Джин приехал вечером в следующую пятницу.

Когда они если обедать в столовой, отделанной панелями из красного дерева, Лари поняла, что Анита изо всех сил стремится скрыть от Джина, как сильно она нуждается в деньгах. Мэри приготовила огромный кусок жаркого из грудинки и подала его вместе с йоркширским пудингом собственного изготовления, а Майк спустился в винный погреб и вынес одну из лучших оставшихся бутылок бургундского.