Диван скрипнул, две руки обвились вокруг шеи Карлы, она почувствовала, как к ее щеке прижалась мокрая от слез щека матери.

— Скажи честно! Как ты думаешь, он снова полюбил эту женщину? — плачущим голосом спросила она.

— Но кого? — в растерянности сказала Карла. На плечо ей давила рыхлая, вздымающаяся от рыданий грудь матери. Она не знала, что делать дальше, ей казалось противоестественным и неприятным утешать мать. «Хоть бы перестала плакать», — подумала она.

— Лизу… — всхлипывая, ответила Мариаграция. — Разве ты не видела, что вчера вечером они ушли вместе? Я уверена, да, уверена, что между ними снова любовь! Ах, как я несчастна!

«Он не Лизу, а меня любит», — хотелось ответить Карле. Но так ли это? Ей вдруг стало противно все, что происходило вокруг.

— Что я сделала ему плохого? — продолжала плакаться Мариаграция. — Чем я заслужила такое к себе отношение? Я пожертвовала ради него всем лучшим в жизни… И вот теперь, видишь, как он ко мне относится.

Карла предпочла бы быть сейчас в тысяче миль от дома.

— Ничего я не знаю, — ответила она наконец. И уже собралась высвободиться из материнских объятий, как вдруг, словно кто-то повернул выключатель, зажглись две лампочки на рояле.

Тьма поредела. Инстинктивным жестом Мариаграция мгновенно отстранилась от дочери, наклонилась и стала сморкаться в платок. Карла поднялась.

— Я очень растрепана? — спросила Мариаграция и тоже встала. — Лицо, конечно, все красное?

Карла посмотрела на нее — щеки побледнели, волосы растрепались, нос покраснел, глаза слезились, точно она сильно простыла.

— Да нет… у тебя отличный вид.

Они пошли в столовую. В коридоре уже тоже горел свет. Мариаграция подошла к одному из круглых зеркал и, как могла, привела себя в порядок. Потом — впереди Карла, за ней Мариаграция — они вернулись в столовую. И здесь было светло. Лео и Микеле, сидя напротив, мирно беседовали.

— В делах, — поучал Лео собеседника, — преуспеть нелегко. Тот, кто в них не разбирается, отдает свои деньги в руки того, кто в этом разбирается. — Но едва он увидел Карлу и Мариаграцию, как прервал разговор на полуслове. — Надеюсь, мы снова друзья, не правда ли, синьора? — сказал он, поднявшись и идя Мариаграции навстречу.

— В известной мере, — подчеркнуто холодно ответила Мариаграция и села на прежнее место.

Конец ужина прошел в молчании. Каждый был погружен в свои мысли, никто так и не проронил ни слова.

«Убиралась бы ты к дьяволу», — в растерянности думал Лео, глядя на Мариаграцию. Его совершенно не волновало отношение к нему Мариаграции, но неожиданная ярость ее нападок не предвещала ничего хорошего. Мариаграция же искала способ отомстить бывшему любовнику, боль прошла, но осталось терпкое чувство обиды. «Он хочет, чтобы я именно ему продала виллу, а я продам ее на аукционе», — наконец торжествующе решила она. Она не знала, ни какую выгоду ей это принесет, ни истинной стоимости виллы, но смутно догадывалась, что не только досадит неверному любовнику, но и получит таким образом на несколько тысяч лир больше. Карла в смятении думала о надвигающейся ночи. «Неужели я дала ему обещание? — спрашивала она себя. — И сегодня ночью должна прийти к нему?» Что же касается Микеле, то он испытывал острое недовольство собой. Ему казалось, что его поведение во время спора между матерью и Лео было верхом равнодушия. «Упущена еще одна отличная возможность поссориться с этим типом, навсегда порвать с ним все отношения», — думал он.

VIII

Наконец все встали из-за стола и неторопливо вышли из столовой. В коридоре закурили, украдкой взглянули на себя в зеркала и перешли в гостиную.

— Сегодня;- сразу сказал Лео, сев рядом с Мариаграцией и скрестив ноги, — я бы с удовольствием послушал классическую музыку… Карла, — обратился он к девушке, — сыграй нам что-нибудь — Бетховена или Шопена, лишь бы это была музыка тех старых времен, когда еще не существовало джаза, от которого потом адски болит голова… — Он добродушно засмеялся.

— Да, Карла, — поддержала его Мариаграция, она страшно обрадовалась неожиданной возможности свободно, без помех поговорить с любовником под звуки музыки. — Да, сыграй нам что-нибудь. К примеру… ту фугу… чью же?! А, вспомнила — Баха… Она у тебя звучала необыкновенно красиво.

Микеле идея послушать музыку тоже очень понравилась. Он испытывал усталость, раздражение, и обычное представление о мелодии как о сладостной реке, в которую стоит только погрузиться и сразу все забываешь, показалось ему удивительно верным. «Послушать музыку, — подумал он, закрыв глаза, — и к черту все пошлые заботы… Лишь бы это была настоящая музыка».

— Я уже давно не играла, — предупредила Карла. — Так что не будьте ко мне слишком строги. — Она подошла к роялю, перелистала ноты.

— Фуга Баха, — объявила она наконец.

Зазвучали первые аккорды. Микеле закрыл глаза и приготовился слушать: одиночество, разговор с Лизой пробудили в нем огромное желание найти друга и любовь, возродили надежду, — среди всех людей на земле отыскать женщину, которую он мог бы полюбить искренне, без снисхождения, без глухого отчаяния. Настоящую женщину, чистую душой, не фальшивую, не глупую и не порочную — подумал он. Найти ее… и все сразу образуется. Пока он ее не нашел, и даже не знал, где искать, но уже носил в душе ее образ. Она была и идеалом, и женщиной во плоти и сливалась в его воображении с образами других женщин из того фантастического мира, где царят искренние чувства и в котором он хотел бы жить. Музыка поможет ему воссоздать образ возлюбленной… И вот после первых же звуков, скорее из-за экзальтации и страстного желания, а не благодаря музыке, этот образ в самом деле возник… То была чистая, невинная девушка, — это угадывалось и по гибкости ее тела, и по глазам, по каждому ее движению. Необычайно грациозная, она повернулась к нему и смотрела на него пристально, без обещания любви, без тени сладострастия, о, в этом он мог бы поклясться, но с любопытством девочки, с тем откровенным и острым любопытством, с каким дети смотрят на своих сверстников. «Моя подруга», — подумал он. И в облаках его неудержимой фантазии уже проплывали видения: вот она махнула ему рукой, улыбнулась, они обнялись, слились в поцелуе, а потом, когда неизбежное свершилось, — прогулки вдвоем, долгие беседы в ночи… как вдруг густой шепот вернул его из мира иллюзий к действительности.

Это был голос Мариаграции, которой наконец-то удалось под звуки музыки возобновить спор с Лео.

— Если хотите, Мерумечи, — ядовито глядя на Лео, сидевшего с задумчивым видом, сказала она, — можете сразу же идти на этот ваш прием… Вы вовсе не обязаны со скучающим видом слушать музыку… Никто вас не держит… Идите… идите же… Ведь вас ждут.

Лео внимательно смотрел на свою бывшую любовницу. Он не испытывал ни малейшей охоты ссориться с ней. Показал рукой на Карлу, точно желая сказать: «Не сейчас… сейчас мы слушаем Баха».

— Да нет! — не сдавалась Мариаграция. — Вам скучно… И не вздумайте возражать. Я сама, своими глазами, видела, как вы зевнули… Мы нагоняем на вас скуку, но ведь не можем же мы пуститься в пляс, лишь бы вас повеселить… Так отправляйтесь же туда, где вас встретят с распростертыми объятиями… И где никто не будет играть на рояле, мешать вам… идите, Мерумечи…

В течение всей этой тирады она неестественно улыбалась, — при одном воспоминании о Лизе у нее от ревности снова начала кружиться голова.

— К тому же было бы верхом неприличия не пойти на вечер к Смитсон… Там, верно, будет тьма интересных людей… Должно быть, она заказала специальный поезд, чтобы все приглашенные успели попасть в Милан.

Лео готов был все отдать, лишь бы она оставила его в покое. Он стряхнул пепел с сигары и спокойно повернулся к Мариаграции.

— Если я и солгал, — сказал он, — то лишь из уважения к вам, чтобы вам не показалось, будто мне у вас скучно. На самом деле сегодня вечером я не иду ни на какой прием, а просто лягу спать… Последнее время я работал до поздней ночи и сильно устал… Сегодня я хочу лечь спать пораньше.