– Значит, вот что вас тревожит? Боитесь потерять лицо?

– Похоже, страх – основная движущая сила в моем характере, – бодро проговорила я. – Мое главное достоинство.

– Не страх. Всего лишь неуверенность в себе. – Он поднялся и подошел к шкафчику. – Может, по стаканчику мадеры?

– Разумеется.

Я задумалась над его словами. Да, наверное, мне на самом деле не хватает уверенности в себе. Я наблюдала за Джоссом: он разливал напитки у каминной доски. Рядом с его локтем стояла фотография жены. Да уж, ей уверенности не занимать. Это была черно-белая студийная фотография: она сидела, подперев рукой подбородок, надув полные губки, глядя прямо в камеру загадочными глазами. О да, она уверена в себе, и даже с перебором. Можно сказать, сверх всякой меры. Я заглянула в ее прямолинейные, горящие глаза и подумала: неужели люди такими рождаются, уже из утробы выходят, излучая уверенность в себе, или же становятся такими, потому что стоит лишь войти в комнату, и все падают к твоим ногам? Красивым людям так легко живется, не правда ли? Жизнь становится простой, как дважды два. Элементарной.

– Надеюсь, она не слишком вас извела?

Я очнулась. Джосс опять сидел напротив меня и следил за моим взглядом.

– Н-нет. Вовсе нет, – пробурчала я, потянувшись к бокалу.

– Такая уж у нее манера. Не принимайте близко к сердцу.

– Я и не принимаю, – ответила я и подумала: да уж, грубость свойственна и мне, но вот «уверенность» – нет.

Я взяла ложку и лениво повозила остатки мороженого по тарелке. Вдруг я ощутила свое ничтожество.

– Наверное, она скоро вернется.

– Завтра утром, в самую рань. К сожалению, она смогла попасть только на ночной рейс. – Он горько усмехнулся. – К сожалению для нас. Увы, от крепкого виски она становится немного раздражительной.

Тоже мне новость, вяло подумала я.

– Она очень популярна? – (Не знаю, с чего я решила об этом заговорить и как вообще умудрилась направить разговор в столь катастрофичное русло, как его жена.)

– Да, безусловно, в ее области.

Что это за область? Что угодно, лишь бы приносило доход, стервозно подумала я.

– Поэтому она иногда и бывает такой… – он замялся… – непростой в общении. Увы, с успехом приходит стресс.

– Надо же, какой кошмар.

Он рассмеялся:

– Просто у нее такая манера, Рози. Она привыкла быть звездой и переступает черту, сама того не замечая. Насколько я понимаю, она подрядила вас девочкой на побегушках на Рождество. Мне очень жаль.

– Ничего страшного. Я не против помочь ей с покупками, хотя в будущем вынуждена отказаться покупать вам контрацептивы.

– Что?

– Ну… ничего.

– Какие контрацептивы?

– Ну, просто она… послала меня за презервативами.

Он нахмурился:

– Мы не пользуемся презервативами.

Я уставилась на него. Думаю, до нас дошло одновременно.

– Так-так, – протянул он, – значит, вот какую игру она затеяла. – Он глухо рассмеялся. – Что ж, стоило бы догадаться.

Я опустила глаза в тарелку. Боже мой, презервативы предназначались не для него! Значит… у нее роман? Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. О боже, как ужасно. И как я только додумалась ляпнуть такое? И, наверное, теперь выгляжу образцовой стервой – ну надо же, так просто, невзначай обронила! Но мне вообще не пришло в голову, что презервативы были не для него!

Над камином медленно тикали часы. В огне треснула щепка. Я взглянула на циферблат. Всего несколько секунд до полуночи. Джосс поднял глаза, как раз когда стрелки приняли вертикальное положение.

– Двенадцать часов, – угрюмо проговорил он. – С Новым годом, Рози.

– С Новым годом, – пролепетала я.

– За старую любовь, – подняв бокал, с горечью в голосе проговорил он. – И чтоб забыть о ней.[29] – Он опрокинул вино одним залпом и поставил бокал на стол. Без всякого выражения уставился на него. – За счастье прежних дней… да-да, за счастье прежних дней…

Я пристально посмотрела на него. Похоже, он впал в транс, уставившись в одну точку на столе, рядом с винным бокалом. Он явно был в шоке. И это я во всем виновата. Мы сидели в вымученной тишине. Потом тишину прорезал крик.

– Это Айво! – Я резко подскочила, опрокинув стул.

Я вылетела из комнаты и побежала наверх через две ступеньки, свернула в коридор, обрадовавшись случаю улизнуть. Сердце неистово колотилось. Айво стоял в колыбельке: глазки блестят, улыбка до ушей. Я подняла его и сразу же поняла, что он испачкал подгузник. Черт. Придется идти в коттедж и принести новый. Взяв его на руки, я засомневалась. Положить его в кроватку и уйти – не могу же я вручить вонючего младенца Джоссу? Тогда он заплачет. Или пойти в коттедж вместе? Айво совсем проснулся, и у меня появился предлог улизнуть из дома, а что мне еще делать? Принести подгузник, переодеть Айво, спуститься вниз и снова сесть напротив Джосса? Или попросту тайком пробраться в коттедж, как осведомитель, выполнивший свою работу? Причем на ура? Победила трусость. Ничего не поделаешь, придется улизнуть. Я обернула Айво одеялом и спустилась вниз. Джосс все еще сидел за столом. Похоже, всего одной фразой я умудрилась его парализовать. И он обратился в камень.

– Послушайте, Джосс, я не взяла подгузники, и мне придется отнести Айво в коттедж.

– Не говорите ерунды, – внезапно проговорил он. – Идите и принесите этот чертов подгузник. Вам необязательно идти спать.

– Послушайте, Джосс, – начала я, взявшись за дверную задвижку. – Мне очень жаль. Я правда не хотела…

…И осеклась, чуть не разрыдавшись при виде его лица. Взвинченное, бледное лицо; на щеке пульсирует мускул. Я вдруг с ужасом поняла, что он пытается перебороть слезы. В горле застрял страшный комок, и, не раздумывая ни секунды, я выбежала на улицу и захлопнула за собой дверь. Минуту постояла в темноте, потрясенная, потом побежала к машине. Посадила Айво на детское сиденье и запрыгнула внутрь. Мы понеслись к коттеджу; сердце стучало молотком. Зайдя в дом, я отнесла Айво в его комнату, переодела и быстро уложила под кучу одеял, не обращая внимания на его возмущенные вопли. Вернулась в свою комнату, разделась и легла в постель, натянув одеяло на голову. Поджала колени к подбородку и крепко их обняла, дрожа, свернувшись калачиком в темноте. О боже, какой кошмар! Я вспомнила его лицо: сначала ошеломленное, потом перекошенное от боли. Меня передернуло. В голову пришла шальная мысль: ведь теперь он захочет от нее отделаться, теперь, когда ему все известно, он свободен для меня; но я отогнала ее, вспомнив его посеревшее лицо. Не обманывай себя, Рози: в его глазах ты не выдерживаешь рядом с ней никакого сравнения; и уж точно не можешь держать свечку! Я представила, как он сидит в прихожей и осушает свой графинчик, напиваясь в хлам у потухающего камина, думая о том, чем она занимается в многих милях отсюда. В чужой постели. Интересно, в чьей? Он терзает себя, сгорает от страсти к ней и ненависти ко мне. Я тихонько заплакала; мне хотелось уснуть, чтобы укрыться от всего этого…

Меня разбудили страшные крики и грохот, раздававшиеся снизу. Я испуганно села на кровати. Кто-то кричал на улице и ломился в дверь. Я выпрыгнула из кровати и подбежала к окну. На улице была тьма кромешная, но внизу, чуть левее крыльца, виднелась расплывчатая фигура в длинном темном пальто и шляпе. Это явно был мужчина, но кто именно – разглядеть невозможно. Черт, а что, если это Джосс? Пришел обвинить меня во лжи, или решил сам изменить Аннабел, чтобы насолить ей, или… Я не знала, зачем он пришел, но все равно схватила халат и побежала вниз.

– Рози! Впусти меня! – позвали из-за двери. Голос был хриплый, и я его не узнала, но сразу же поняла, что это был не Джосс.

С трепещущим сердцем я подкралась к двери.

– Кто там? – прошептала я.

– Черт возьми, да открой же ты!

Я поколебалась минутку, потом протянула руку и отодвинула засов. Мне даже не пришлось поворачивать ручку: дверь сама распахнулась. И тотчас же кто-то, от кого сильно воняло алкоголем, навалился на меня, чуть не удушив. В следующую секунду я узнала его: