Как только огневой вал чуть отодвинулся, тут же поднял голову: черные тени то снижаясь, то приподнимаясь, шли вверх к нему. Видны даже овалы раскрасневшихся лиц. Что-то орут: рты округлены. Это немцы. Они идут, чтоб взять высоту…

"Ы-ах!" — невольно вырвался крик страха. И Федор сунул руку в рот, закусил до боли, тут же выдернул ее и завопил: "Есть кто здесь?!" Зрачки от бешеной ярости зажглись угольками, глаза зло зажмурились в узкие щели. Не отрывая глаз от идущей лавины, подхватил пулемет. "Начинай справа — там офицер!" Ишь, пистолетом машет — погоняет своих. Сейчас, сейчас…

Пулемет, неистово содрогаясь, выплевывал раз за разом пучки пламени. Исчез офицер, через миг исчезли маячившие рядом с ним тени.

При каждой удаче Федор кричал: "На, собаки…" Вдруг над ухом дружно зажужжали трассирующие пули. Одна из них ударилась об щит, за которым он лежал. "Пушка будет бить", — мелькнуло в голове и он мгновенно скатился вниз, на дно траншеи. Тут же ахнул ужасный грохот. Ослепительная вспышка, затем — мгновенная мгла, жар пепла, пороха и горячей грязи, удушающий запах, комья земли, куски металла, посыпавшиеся на спину. Федор лег, обхватив голову обеими руками. Но, как прошла волна взрыва, задыхаясь и чертыхаясь, встал сначала на колени, неистово замотал головой, затем поднялся на ноги и пошел вперед. Тут же упал от нехватки воздуха, все же двинулся вперед то ползком, то на четвереньках. Замечал ли трупы, по которым полз? Вдруг почуял, как чья-то рука прошлась по бедру и вцепилась в голенище сапог. "Неужто настигли?!" — с этой мыслью выхватив машинально кинжал, обернулся и увидел — свой. Полузарытый на дне траншеи человек в командирской гимнастерке шевелил губами и кистью свободной руки указывал куда-то в сторону. Федор пополз дальше и за поворотом боковой траншеи наткнулся на пулемет. Радость находки мгновенно придала силы и тяжелый универсальный «МГ» вмиг оказался на бруствере.

Немцы шли, но почему-то не прямо, а косо, к левому флангу.

— Хорош! Сейчас поговорим! — Федор удобно устроился и, подбодрив себя протяжным криком "Ы-ыы!", дал длинную очередь. Стали падать один за другим идущие. Это разбудило в Федоре страсть крушить, давить, сметать.

— Не пройдете! — процедил сквозь зубы.

Ближние четыре человека пытались было подняться, но тут же были скошены огнем в упор. На исходе ленты фашисты вынуждены были залечь. "Так-то!" — удовлетворенно воскликнул Федор и поволок пулемет по траншее, теперь уже к левому флангу. По пути увидел, как раненый младший лейтенант приподнял руку — то ли хотел предупредить, чтобы шел, или одобрял его действия, понять было трудно.

Дойдя до более удобного места, немного перевел дух и стал посматривать, что делается на косогоре. И удивился: немцы залегли. Их головы торчали из воронок там и сям. "Заставил же уткнуться носом в сырую землю!" — в который раз подбодрил себя Охлопков, волоча дальше крупнокалиберный немецкий пулемет. Он подался еще ниже.

Огонь артиллерии и минометов стал как бы менее опасным: взрывы взметались где-то позади. "Задержать хотя бы на полчаса! Всего на полчаса…" Повторяя мысленно свое пожелание, Федор отошел метров на двадцать и приподнял голову, чтоб удостовериться, стоит ли останавливаться. "Что это? Кто на немца сыплет мины?" — "Наши!" Нет, оказывается, он не один!

Федор тут же разложил гранаты, кинул пулемет наверх и, глубокими вдохами сбивая душившую одышку, бросил взгляд вниз по косогору. Те самые «кочки», которые раньше торчали из воронок, то удлинялись, то укорачивались, извиваясь ящерицей. Это фашисты ползут.

Пулемет, подпрыгивая на своих ножках, заработал снова против своих прежних хозяев. Его дуло, по желанию нового хозяина направлено именно на ближние гребни, откуда могут забросать гранатами и встать в атаку. "Не давать вставать!", "Не давать вставать!" — Эта мысль сверлила голову стрелявшего из пулемета человека. Соображал ли он отчетливо то, что делал, но контакт с пулеметом был достаточным. Во всяком случае после этой стрельбы фашисты так и не сумели подняться в атаку.

Но так продолжалось недолго. Пулемет, израсходовав всю ленту, замолк.

Когда пулеметчик повернул в обратный путь, у него, кроме двух гранат, ничего не было.

Уйти? Нельзя. За эту высоту дерутся целых шесть дней и только этим утром и заняли. А сколько погибло… Федосеев, получив тяжелое ранение, отправлен в госпиталь. Командир роты Ровнов подорвался на мине и Павел Трофимович, как сам сказал, подарив одну ногу богу войны, также отбыл в тыл на лечение. А вчера погиб Борукчиев.

Это случилось на подножье высоты. Парень должен был принести обед для отделения. Вышел из опасной зоны, встал и давай бежать в сторону полевой кухни. Разве такую вольность потерпит фашист? Два-три взрыва минного снаряда было достаточно, чтобы исчез Борукчиев. Сначала Федор не поверил своим глазам. Как же так? Разве можно: мгновение и нет человека. Может, он успел залечь? Или просто засыпало его? Когда выходили из передовой, обшарил все три воронки и случайно в одной из них увидел куски кишок, один ноготь и каблук сапога. А парень мечтал попасть в институт, мечтал о встрече со своей девушкой…

Взрывы снова участились. И Федор шел, нагибаясь, по развалинам траншеи. По пути нашел немецкий автомат. Еще добыл 5–6 гранат и тут же покидал их вниз по косогору. Перед выходом в боковую траншею выпрямился и увидел, как на косогоре снова появились немцы. До передних шагов пятьдесят. "Пускать дальше нельзя, забросают гранатами", — Федор лег на бруствер. Сперва короткую очередь пустил влево, затем дал длинную вправо. Когда над ним стали свистеть пули, понял, что это значит и оттолкнулся в траншею и, отойдя немного, вынырнул снова на бруствер. Постреляв с минуту, вновь изменил позицию. Скоро он оказался на том же самом месте, откуда начал. Так он пытался не попасть на мушку меткого стрелка и'стара лея создать впечатление, будто отсюда ведет огонь целая группа. Ствол автомата раскалился. У самого пот лился градом, колени тряслись так, что еле держится на ногах, в горле пересохло, в носу щекочет от дыма и гари, от нехватки воздуха. Грохот боя уже не доходит до него. А он не останавливается. Не остановился даже тогда, когда близко от него разорвался снаряд. Шатаясь, в очередной раз изменил позицию. Теперь идущие к нему казались невероятно большими или куда-то удалялись, расплываясь по колыхающейся поверхности косогора. Все же заставил пулемет изрыгать огонь по атакующим.

Что это? Почему немцы отходят с той стороны, а не с этой? Странность эту Федор заметил в тот момент, когда поверхность косогора перестала колыхаться. Еще заметил, как свои с обеих сторон от него ведут огонь. Двое-трое бойцов пробежали мимо него. Тут-то Федор, опустив автомат, повернулся спиной к стенке траншеи и скатился вниз. Сидя на развалине, с силой вдохнул несколько раз и тыльной стороной ладони вытер с лица пот: "Уу-у_ пришли же_ наконец-то_ уу-у-"

От усталости и нервного напряжения тряслись руки, ноги. Пытаясь унять дрожь в теле, хватался за колени, прислонялся спиной к стенке траншеи. А тут кто-то взял за плечо, крепко поцеловал его. Открыл глаза — над ним командир. Что-то говорит — губы шевелятся.

— Молодец! — командир, опустившись на колени, крикнул в ухо. — Ты Охлопков?

— Собери своих и иди в тыл! Тебя командир полка дожидается! Там! Ждет тебя! Иди!

Командир встал, улыбнулся _и, похлопав по плечу, побежал к своим.

Его ждут… Значит, надо вставать. Федор встал. Как же иначе? Он ведь жив! Первым делом дошел до раненого младшего лейтенанта. Очистил от навалившейся земли, встав на четвереньки, взвалил его на спину. Теперь надо идти. И он тронулся, не видя огненных шатров взрывающихся снарядов, не слыша грохота боя.

Сначала ему казалось, что идет быстро. Спускаясь по косогору, прошел несколько боковых траншей, отрытых немцами. На каждой — ячейки для минометов и пушек, проволочные заграждения. Ячейки для пушек иной раз такие глубокие и объемистые, что, видимо, поместился бы блиндаж командного пункта. Еще и забетонированы. Зато не было ни дзотов, ни дотов. Если все это увидел бы в более спокойное время и в нормальном состоянии, то, наверняка, ужаснулся бы тому, с какой обстоятельностью все это сооружено. А сейчас ему надо быстрее дойти, напиться и лечь. Да, как дойдут, отдохнуть бы…