Изменить стиль страницы

Они вошли торжественно, наподобие процессии. Позже события того вечера вспоминались Сандерсу четко и ясно, как бывает посреди бессонной ночи. Он видел пол, покрытый коричневым ковром. Роскошную гостиную, фрески и бра на стенах. Мрачноватую прихожую, обшитую панелями. На фоне деревянной обшивки выделялись меха двух дам. Сандерс подметил непривычную резкость, с какой Блайстоун поставил зонтик в стойку. Он помнил даже приглушенный шум машин, доносящийся с улицы, и тихое гудение холодильника в кухне.

— Пора, — шепнула Марша. — Наш ход!

Гости шли вереницей. Первой появилась Бонита Синклер, за ней леди Блайстоун. Возможно, в этом что-то крылось? Обе дамы держались друг с другом подчеркнуто дружелюбно.

Леди Блайстоун, мать Марши, весело спросила:

— Куда повесить шубу, милый Панч? Знаешь, я ведь здесь впервые…

— В спальню, — поспешно ответил Блайстоун. — Я все унесу.

Избавившись от мехового манто, которое она, неточно рассчитав, сбросила прямо на голову мужу, леди Блайстоун вошла в гостиную уверенной походкой с оживленной улыбкой на лице, фальшивой, как вставная челюсть. Миссис Синклер передвигалась словно в замедленной съемке. За дамами на ощупь двигался Блайстоун — с меховым манто на голове.

Сандерс не успел понять, какую аллегорию они собой являли, однако ему стало не по себе. Леди Блайстоун подошла к ним. Должно быть, ее успели просветить, что он вовсе не инспектор уголовного розыска, так как она смерила его неодобрительным взглядом.

— Марша, тебе не мешает причесаться, — механически заявила леди Блайстоун. — Доктор Сандерс, не так ли? Муж рассказал мне, кто вы такой. Здравствуйте. — Она не спрашивала, она утверждала. — О, миссис Синклер! Подойдите сюда, пожалуйста. Не знаю, знакомы ли вы. Это моя дочурка Марша. — Она протянула руку и погладила дочь по голове, отчего ту передернуло.

— Здравствуйте, — произнесла Марша. — А вот мой будущий муж. Мы собираемся пожениться.

Сандерсу невольно подумалось: его невеста вряд ли могла выбрать более неподходящий момент для того, чтобы объявить об их решении. Поскольку он был человеком порядочным, то механически принялся перебирать в уме всякие скучные вещи, например размер своего годового дохода, на тот случай, если его спросят, как он намерен обеспечивать семью.

— Неужели, дорогая? — рассеянно проговорила леди Блайстоун, оглядываясь через плечо. Голова ее явно была занята чем-то другим. — Деннис, иди же сюда! Ты бываешь таким копушей! Миссис Синклер, вы не находите, что мой муж несколько медлителен?

— Никоим образом, — отозвалась миссис Синклер.

Хотя она улыбнулась Марше, лицо у нее было печальное, в отличие от леди Блайстоун. Мать Марши выглядела, как всегда, величественно и горделиво — хоть сейчас фотографируй ее для светской хроники. Однако на ее лице было написано и кое-что другое. Вскоре Сандерс понял: она была неподдельно счастлива.

— Марша, чуть не забыла сказать, — продолжила леди Блайстоун. — Боюсь, тебе придется какое-то время пожить без нас. Мы с твоим отцом уезжаем в круиз, в длительное путешествие, возможно в кругосветное. Мы так решили сегодня вечером.

— Правда?! — обрадовалась Марша. — Вот здорово!

— Да, милая. Отец боялся, как бы из-за того, что произошло, с нас не взяли подписки о невыезде. Но сейчас он уверен, что нас не задержат. В любом случае у него очень большие связи. Мы отплываем на следующей неделе и пробудем в путешествии почти полгода.

— Отлично, — заявила Марша. — В таком случае вы вернетесь как раз к свадьбе.

— К чему, милая?

— К свадьбе. К моей свадьбе! Ты что, не поняла? Я выхожу замуж за доктора Сандерса. Вот за него.

— Чушь!

Сандерс достал из кармана блокнот, в который успел записать несколько замечаний.

— Я надеялся, — начал он, — объявить о важном событии в более подходящее время, но раз уж так вышло… В первую неделю сентября мы с Маршей поженимся. Боюсь, тут уже ничего не изменишь. Однако я считаю, вам следует знать, что… — Он говорил примерно полторы минуты, затем захлопнул блокнот, сунул его в карман и посмотрел в глаза будущей теще. На секунду ему показалось, что леди Блайстоун сейчас заломит руки и начнет стенать. Однако деловитость будущего зятя, видимо, пришлась ей по душе. На лице леди Блайстоун снова заиграла радостная улыбка, хотя было в ней и нечто жалкое.

— Радость моя, — обратилась она к Марше, — если ты настаиваешь на замужестве, я не могу тебе помешать, но необходимо все как следует обсудить. Поговорим об этом позже. Во всяком случае, мы с твоим отцом не намерены ломать наши планы из-за…

— Разумеется! Я просто хотела довести до вашего сведения, что выхожу замуж, вот и все, — подвела черту под разговором Марша.

Судя по всему, леди Блайстоун никак не могла решить, радоваться ей или горевать; однако ей удалось подавить обуревавшие ее чувства.

— На следующей неделе, — повторила она. Потом на редкость грациозно обернулась к миссис Синклер и спросила: — А вы когда-нибудь совершали кругосветное путешествие?

— Нет, — улыбнулась Бонита.

— Наверное, вы были слишком заняты. Уверена, мы с мужем будем наслаждаться каждой минутой!

— Я тоже в этом уверена.

Что-то промелькнуло между женщинами, а может быть, пошло не так, как было задумано.

— Ваш муж, миссис Синклер, — ведь вы, кажется, замужем, не так ли?..

— Нет, — спокойно ответила Бонита. — Мой муж умер вчера. Не стану притворяться, будто мне его жаль. Но он умер, его убили. Из-за этого мы здесь и собрались, верно? А вы… если вы можете гордиться победой подобного рода, что ж, радуйтесь!

Наступило молчание. Джону Сандерсу нравилось, как держится миссис Синклер. Она нравилась ему вопреки всему, вопреки тому, что, скорее всего, была нечиста на руку, вопреки тому, что Марша называла ее ханжой, и просто потому, что миссис Синклер говорила то, что думает.

Внезапно гостиная начала заполняться народом.

Из спальни вышли сэр Генри Мерривейл, старший инспектор Мастерс и сэр Деннис Блайстоун. Из прихожей появились Бернард Шуман и человек с прилизанными черными волосами, покатыми плечами и землистого цвета лицом; Сандерс догадался: должно быть, это и есть помощник-египтянин.

— Voici le cadavre, — негромко произнес последний, ухмыляясь и хлопая себя по груди. — Le tete de morte, c'est moi. Je prendrai ma place au pied de la table.[2]

Шуман, одетый в смокинг, как и Блайстоун, приложил шляпу к сердцу и кивнул.

— Надеюсь, мы не опоздали? — спросил он. — Представляю вам моего помощника, мистера Эль… того самого, о котором мы говорили днем.

— Нет, сынок, вы не опоздали, — ответил Г. М. — Мы еще не начали. — Он неуклюже протопал на председательское место и шумно шлепнул о столешницу «Логовом дракона». Ничто не выдавало его волнения — разве что он все время постукивал по кончику сигары, словно стряхивая пепел. — Садитесь!

Все послушно сели, кроме Мастерса. Старший инспектор остался стоять спиной к камину.

Первым о деле заговорил сэр Деннис Блайстоун:

— Итак, Генри, мы все в сборе. Верно ли будет предположить, что ты, проделав большую работу, которую называешь «сидеть и думать», добился какого-то результата?

— Да, в некотором роде, — кивнул Г. М.

Казалось, он только что заметил, что его сигара потухла, и был неприятно удивлен. Шуман, сидящий справа от Г. М., протянул ему зажигалку и высек огонь.

— Нас не представили, — торжественно заявил Шуман. — Но, по-моему, я знаю, кто вы такой. Позвольте считать, что мы познакомились.

— Спасибо, сынок, — откликнулся Г. М.

В ярко освещенной комнате плавали клубы дыма. Г. М., торжественно и сосредоточенно надув щеки, выпустил несколько колец. Голову сэра Генри украшала внушительных размеров лысина; остатки седеющих волос спадали на уши. Книга на столе перед ним лежала обложкой вверх, и все видели название, напечатанное яркими буквами.

— Я тут думал, — начал Г. М., — с чего лучше начать. И наконец придумал. В ходе следствия мы изрядно порылись в грязном белье. Нас интересовало содержимое коробок, стоившее кое-кому жизни. Но остается одна тайна, которой мы даже не касались, хотя она является краеугольным камнем всего дела. Я имею в виду, друзья мои и недруги, тайну Феликса Хея.

вернуться

2

Вот труп. Мертвая голова — это я. Я занимаю место в конце стола (фр.).