Доктор Микейрос еще раз окинул его взглядом и лишь теперь обратил внимание, что путник-то появился в горах без рюкзака, альпинистского снаряжения и вообще без вещей. Правда, на боку у него висела прикрепленная к широкому ремню кожаная сумочка, похожая на те, которые любят носить местные индейцы, но и она казалась совершенно пустой.

Это открытие заставило Микейроса еще раз задаться вопросом: «Кто же этот человек: альпинист, оставивший вещи в укромном уголке у подножия, или бродяга, умудрившийся нарушить законы многих стран и теперь ищущий пристанища в таких вот отдаленных жилищах и селениях, куда редко наведывается полиция?» Тем более что на прямой вопрос о том, что привело его сюда, гость так, по существу, и не ответил.

– Было бы неучтиво с моей стороны, если бы вам пришлось вот так, промокшему, брести обратно в городок, – сказал он, закуривая трубку. – Прошу в дом. Надеюсь, хозяйка накормит нас и даст по стакану старого вина.

– Хозяйка? Мне сказали, что вы живете здесь в одиночестве, – оглянулся Оранди на «Андское Гнездовье», – что-то вроде горного волка-одиночки.

– Волк-одиночка – скорее качество характера, нежели реальность бытия.

– Почти согласен. Хотя и реальность бытия – тоже.

– А хозяйкой этого дома является сеньора Оливейра. Впрочем, ваши слова свидетельствуют о том, что вы достаточно хорошо знали, к чьему дому приведет вас эта дорога.

– Естественно, – невозмутимо согласился Оранди. – Хотя и не имел удовольствия знать вас в лицо. Кроме сеньоры Оливейры, в доме есть еще кто-нибудь?

Микейрос уже направился к жилищу, но, услышав вопрос гостя, остановился.

– Вам крайне необходимо знать это? Вас что-то беспокоит? – сухо спросил он.

Все, кто наведывался сюда до сих пор, считали необходимым немедленно и как можно подробнее рассказать о себе, чтобы хозяин знал, с кем он имеет дело, и не задавал лишних вопросов. Однако сеньор Оранди, или как там его на самом деле, с откровениями явно не торопился. Это не то чтобы совершенно не нравилось Микейросу, однако излишне интриговало. А разгадывать подобные загадки он не любил. Достаточно с него тех, которые порождали самим своим существованием плиты с забытыми письменами.

– Не скрою, меня это действительно очень беспокоит, – все с той же невозмутимостью подтвердил Оранди. – Со временем даже объясню, почему. Итак, гостит ли у вас еще кто-нибудь?

– В одной из комнат отдыхает доктор Кодар. Он только вчера прилетел из Европы и, похоже, мертвецки устал.

Микейрос хотел вспомнить и о своей гостье, гляциологе и журналистке Герте Менц, отдыхавшей сейчас в отведенной ей комнатке на третьем этаже, но что-то его остановило. Ему вдруг показалось, что, умолчав о ее присутствии, он сумеет уберечь журналистку от опасности.

– Доктор Кодар? – насторожился Оранди. – Слишком редкостная фамилия, чтобы казаться настоящей. Вы знали его раньше? Давно знакомы с ним?

– Простите, вы из полиции? Нет, из контрразведки? – уже не скрывал своего неудовольствия Микейрос.

– Почему из контрразведки?

– Теперь, знаете ли, полмира истребляют друг друга, – обронил Микейрос и не спеша направился к дому.

– Не думаю, что вы обладаете чем-то таким, что представляет интерес для разведки, – двинулся вслед за ним Оранди. – И потом, я ведь предупредил, что со временем все объясню. А пока что позволю себе повторить вопрос: вы давно знакомы с доктором Кодаром, прибывшим к вам из Европы? Может быть, слышали о нем, встречали в каких-то публикациях его научные труды?

– Я не достиг того уровня осведомленности, чтобы знать всех ученых мира, сеньор Оранди. Но если я правильно понял, доктор Кодар – серьезный ученый, занимающийся изучением наскальной живописи и древних манускриптов. В частности, он интересуется всем, что касается древней медицины. Несколько индийских и малайзийских фирм заключили с ним договор о том, что он будет снабжать их любой информацией, какую только удастся выудить из рукописей.

– Исчерпывающая информация. Выясняется, что до сегодняшнего дня вы никогда не виделись с доктором Кодаром и никто никогда не рекомендовал его вам. Кроме того, вы забыли заглянуть в его паспорт и представления не имеете, гражданином какой страны следует считать своего гостя.

– Разве это важно?

– Когда полмира – как вы изволили выразиться – истребляет друг друга?! И когда речь идет о коллекции ваших плит?! И вы еще позволяете себе задавать подобные вопросы?

36

Октябрь 1943 года. Германия.

Замок Викингбург на побережье Северного моря.

Минут через десять Лигвиц уже стоял перед гросс-адмиралом. Приземистый, непомерно располневший, с заплывшим багровым лицом закоренелого гипертоника, он переминался с ноги на ногу и вопросительно поглядывал то на Деница, то на стул у приставного столика, с нетерпением ожидая, когда ему позволят опустить свое грузное тело на это вожделенное седалище. Но именно потому, что он так нетерпеливо порывался к стулу, гросс-адмирал по-садистски тянул с приглашением, наблюдая за тем, как эсэсовец дергается перед ним, словно его поставили босиком на раскаленные угли.

– Только что я беседовал с фюрером… – гросс-адмирал выдержал паузу, давая возможность офицеру СД проникнуться важностью разговора, однако тот не сменил ни позы, ни сонного выражения лица. Дениц встречался с этим человеком уже в шестой или седьмой раз, и всегда оберштурмбаннфюрер представал перед ним в облике человека, которого стащили с постели, не дав проспаться после недельного запоя. – Он очень обеспокоен состоянием безопасности операции «База-211».

– Напрасно. Никто этой операцией не интересуется. По крайней мере, здесь, в замке Викингбург, – натужно выдыхал каждое слово Лигвиц.

– Вы в этом уверены?

– Так точно, господин гросс-адмирал, никто.

– А вот фюрер не уверен. Неужели не было ни одной попытки сблизиться с кем-то из ваших сотрудников или из офицеров «Конвоя фюрера»? – перекладывал Дениц бумажки на своем столе.

– Нами арестовано шесть человек, которые в разное время пытались разговорить кое-кого из участников антарктического похода.

– Так-так, – прекратил изображать из себя занятого и делового главком Кригсмарине. – И что выяснилось?

– Ничего.

– Объясните.

– Нам даже запрещали их допрашивать. То есть мы, конечно же, делали попытку заставить их заговорить, так сказать, в предварительном порядке, но ничего от них не добились. А допрашивать их с применением пыток не имели права, это было бы нарушением приказа.

– То есть вы даже не уверены, что они действительно имели какое-то отношение к иностранным разведкам.

– Уверен, что не имели. Но приказано было задерживать всех, кто проявляет любопытство и провоцирует на откровения ваших субмаринников. Все они были отправлены в Берлин, после чего следы их теряются.

– Да вы попросту не интересовались их дальнейшей судьбой и тем, что же они из себя представляют.

– Вы правы, господин гросс-адмирал, не интересовался. Не положено. В свое время я получил личный приказ самого Гейдриха, – по-пастырски поднял вверх открытую ладонь начальник Антарктического отдела СД, – знать как можно меньше. Чтобы в случае, если кто-то из сотрудников отдела попадет в руки иностранной разведки, он не в состоянии был сообщить что-либо, проливающее свет… Именно так и было сказано. И приказа Гейдриха никто не отменял.

– А что происходит на самой «Базе-211»?

– Понятия не имею.

Гросс-адмирал в очередной раз оторвал взгляд от какой-то бумажки, которую держал в руке, и удивленно уставился на оберштурмбаннфюрера СС.

– Что, вообще никакого? – вполне серьезно переспросил он, впадая в непростительную наивность, и только теперь милостиво указал Лигвицу на один из стульев. Шеф Антарктического отдела так обрадовался этому, что унизительно склонил голову в благодарственном поклоне.

– Точно так же как понятия не имею о том, что собой представляет сама «База». Ну, кроме того, что она возникла в каких-то подземельях Новой Швабии – о чем уже знают тысячи германцев. Но как идет ее строительство, какие предприятия и лаборатории там уже действуют – увольте.