— Всё равно, — если бы она видела со стороны, как глядит на него, то застыдилась бы наверняка. — Что хотите.

— Тогда лангеты, это в любом случае мясо… Мы готовы, Катенька! Нам минеральную воду, овощные салаты, холодную рыбу, лангеты и после всего кофе-гляссе. Крепкого ничего не будем, поскольку алкоголь — яд… Чему вы смеётесь, Лена? И у вас шрамик над бровью, а я и не замечал.

— Это память о Ялте. Море слегка штормило, на стоянке катеров садились до Симеиза, подвернула ногу на трапе и о поручень… А смеюсь сама не знаю чему. Просто хорошее настроение.

— И прекрасно, что хорошее! И Ялта — прекрасно, и стоянка катеров. Стоянка… Стоянка — обманка… — Он ещё посидел с отсутствующим видом, глядя в одну точку, отпил из бокала. А вернувшись из откуда-то, попросил: — Извините меня, бога ради… Забыл, что надо обязательно позвонить в гостиницу, я сейчас.

В маленьком закутке-кабинетике метрдотель попивал чай, увидев Мальцева, отставил стакан.

— Что-нибудь не так? Я распорядился…

— Всё прекрасно, мерси. Но мне срочно надо выдать важный звонок.

— Прошу, о чём разговор!

Отхлёбывая чай, поглядывал уважительно, а клиент, набрав номер, говорил повелительно, не ожидая ответов, и это тоже действовало.

— Сева? Немедленно нужен транспорт к ресторану «Центральный». Оставь машину у входа, ключи в ящичке щитка… Есть интересный материал, как только возьму интервью, поставлю в известность. Всё! — Трубка брякнула о рычаг. — Благодарю вас, вы очень любезны.

— Ну что вы, — приподнялся со стаканом метрдотель. — Такая малость, знаете…

Русанова ждала, оборотившись к окну. Сев на место, Мальцев долго смотрел на женщину против себя.

— Что-нибудь произошло? — не выдержала она… — Или… Мы не будем есть? У меня аппетит не пропал.

— У меня тоже. Просто, как бы ни кончился этот аукцион, я рад, что попал на него и встретился с вами.

— И я рада, что вы на него попали.

Они продолжали сидеть, не притрагиваясь к приборам, затем Елена Андреевна проговорила задумчиво:

— Открытие у нас послезавтра, начнётся самая суетня, а долго ждать не хочется… Приходите к нам завтра, Виктор. В шесть я освобожусь, а часов в восемь мы будем ждать.

— Спасибо большое, Лена. Я приду обязательно.

Кабинет Сергея Александровича Воронцова был не роскошный, но уютный, на столе жужжал, поводя тупым рыльцем, вентилятор.

— Нет, нет и нет! — запальчиво кричал в телефонную трубку хозяин кабинета. — Я не могу этого отменить… Что — как? Вот так и раздавайте программы! Да-да, с упоминанием о соболях, ничего от руки не вычёркивать. Слушайте, любезный мой: раз руководство объявило, что они будут, значит, они будут! Что же — согласовывайте с ним, коли есть желание, а моё мнение известно, и я ни к кому объясняться не пойду…

Бросив трубку, он закурил, полистал семидневник, громко позвал:

— Люся! Ты здесь?

— Иду, Сергей Александрович.

— Я просил Самохиным позвонить. Просил узнать, что нужно, чем могу помочь… Звонила?

— Уж лучше бы нет! У жены голос замогильный, только «да», «не знаю» и всё. А в финотделе говорят, что у него на чужое имя две дачи были: одна на Кавказе, а другая где-то под Ригой.

— Делать им нечего, в своём финотделе! Одни побрякушки собрались… У нас «Нескафе» остался?

— Только индийский, сейчас заварю.

— Сделай милость. И ещё одно: на работу надо ходить в юбках… — Воронцов поискал определение, — менее ошеломляющих, что ли! А у тебя фиговый листок.

— Вы бы поглядели, какую одна датчанка тут носит, — обиженно скривилась Люся и показала, приподняв свою. — Вот!

— Будешь датчанкой, тогда приходи хоть наряженная Евой, я первый ахну от восхищения. Неси кофе.

— Сейчас. А когда приходить? — прищурилась Люся.

— Куда?

— К вам, наряженной Евой…

— Знаешь что… — внимательно осмотрев её, Воронцов сдержался и повторил: — В общем, неси кофе. Остальное обсудим позже.

Люся вышла в соседнюю комнату, где уже находилась переводчица с поджарым мужчиной.

— Сергей Александрович у себя?

— У себя. К вам гости, Сергей Александрович, — вернувшись к порогу кабинета, пропела секретарша. — Пожалуйста, проходите.

Воронцов встал навстречу, после рукопожатий иностранец произнёс длинную фразу и выжидательно уставился на переводчицу.

— Господин Эдстрем в восторге от ваших проспектов промысловой пушнины. Он хотел бы получить необходимое количество экземпляров для распространения в Швеции.

— Я рад высокой оценке нашей деятельности, — улыбнулся Воронцов. — Но сегодня не могу выполнить пожелания господина Эдстрема. И завтра… Лучше всего это сделать через два дня, Переводчица перевела, и швед сразу ответил тирадой.

— Но послезавтра открытие, день очень хлопотливый… Господин Воронцов не упустил это из вида? После открытия тоже будет много хлопот.

— Господин Воронцов обычно всё помнит, — ещё шире улыбнулся Воронцов. — Открытие ещё не торги, у нас будет время пообщаться.

Респектабельный посетитель осклабился, выговорил нечто.

— Господин Эдстрем заранее благодарит. Он просит извинения, если отнял драгоценное время.

— Ну зачем он так… Скажите, что я рад быть полезным нашему общему делу. Всего доброго.

Воронцов прошёл с ними не дальше двери кабинета, вернувшись, уселся в кресло.

— Люся, ушли они?

— Ушли! — Девушка отсыпала в чашки из баночки. — Я забыла сказать. С обеда пришла, а у вас приятель сидит. Симпатичный такой, строгий и вежливый. Из Москвы.

— Мальцев? — Сергей Александрович быстро вывел фломастером на бумаге знак вопроса. — Он ничего не просил передать?

— Ничегошеньки, — Люся разлила кипяток, подхватила подносик, появилась в дверях. И больше несла себя, нежели кофе, — Я с вами выпью, можно?

Тем, кто впервые попадает на стоянку катеров и яхт, предоставляется возможность получить массу новых и разнородных впечатлений.

Во-первых, они понимают, что в огромном городе рядом с ними живёт романтическое племя людей, для которых водная стихия составляет главную притягательную силу. Во-вторых, поражает разнообразие типов судов малого флота, соседство изящных и тяжеловесных деревянных парусников с быстроходными, мощномоторными катерами из металла. И в-третьих, не может не оставить угнетающего впечатления и местоположение, и качество этих стоянок, оттеснённых в самые заброшенные уголки берега, выходящего к загрязнённой и мелководной акватории.

На одной из стоянок, сидя на продырявленном днище не один год назад вытащенного из воды ялика, седоусый сторож дымил самокруткой, поджидая возвращающегося по берегу Мальцева.

Под вечер из тёплой воды вздымался туман, близко поставленные катера и яхты, покачиваясь на мелкой воде, звучно тёрлись бортами.

— Ну, нашёл? Э-э, говорил я тебе… Мало чево в бумагах записано, ты всегда гляди, что есть! У нас ведь с этим полное безобразие, со стоянки на стоянку посудины гоняют.

— А зачем тогда пункты приписки, регистрация? — достав сигарету, прикурил от пахнущей махрой самокрутки Мальцев.

— Как это — зачем? Для отчёту, для виду, штоб всё казалось заведено с порядком, — показал редкие жёлтые зубы сторож. — Хотя людям и лучше, свободней, коли порядка меньше. Вот ты, к примеру, с залива идёшь, неохота к своему месту гнаться, завернул сюда. Сунул мне троячок, а я к вину слаб. Приму с душой и тебе швартовку разрешу. Понял?

— Понял. Только теперь совсем не знаю, где мне своего дружка искать… Он, понимаешь, с женой не поладил и на катере ночует. Я, наверное, все такие порты объездил — и нигде. А нужен позарез!

— Знаешь, сгоняй на Голодай, — решительно посоветовал седоусый охранник. — Там такой Петя по надзору заведует, скажешься от меня, от Палыча, стало быть. Прошлый раз я его навещал, так мы шибко гуляли! Малость самую недобрали, он и сбегай на одну лайбочку, которая у ево в укромном закутке стоит, принёс полбутылки. Не иначе твой дружок в той лайбе ховается.