На заднем сиденье машины лежал букет алых роз, самых алых по всем Париже. Не станет же он себя убеждать, что и цветы приобрел случайно? Пушкин почувствовал в воздухе грозовое напряжение. Он загадал: если в ближайшие десять минут не начнется дождь, он войдет в ресторан с этим букетом, а там будь что будет. Если дождь пойдет, он вернется в отель. Первые капли упали на лобовое стекло буквально через пару минут. Рядом служащий ресторана в небесной униформе как раз поймал такси для клиента. Пушкин подозвал служителя, снабдил его букетом, чаевыми, назвал имя. Добавил: «Если она в ресторане». В букет вложил стандартную открытку из цветочной лавки «Наилучшие пожелания в день рождения», которую намеренно не подписал. Подпись все театрализовала бы, а он с некоторых пор потерял интерес к пустым эффектам. «А если мадемуазель отсутствует?» — спросил служащий. «Тогда передайте букет самой красивой женщине в зале. Только без открытки». Служитель понимающе кивнул.
Пушкин немного подождал перед рестораном, наблюдая, — как к дверям одно за другим подъезжают авто с нарядными людьми. До него доносился смех и обрывки разговоров. Окруженный интимными огоньками парадный вход поглощал гостей, из-за стен уже не раздавалось ни звука. Как будто там начинался неведомый параллельный мир, посреди которого за столиком сидела одинокая принцесса с янтарными глазами. «Сколько же ей сегодня исполнилось?» — попытался вспомнить Петр. Впрочем, все правильно — у таких девушек не может быть возраста. Пошёл дождь, и Пушкин тронул машину с места.
Вернувшись в номер, он первым делом распахнул дверь на балкон, чтобы слушать дождь. Но услышал подзабытого Азнавура. Взгляд упал на огромный букет роз, которые по утрам ставили на прикроватную тумбочку. Лепестки, шипы, каждый листик словно качались в такт азнавуровской мелодии. Розы танцевали… но — стоп. Времени в обрез. Смахнув наваждение старомодной романтики, он сделал несколько звонков, достал лэптоп, водрузил его на столик перед зеркалом и машинально поднял глаза, чтобы увидеть собственное отражение: спокойное лицо худощавого светловолосого мужчины, уверенно приближающегося к сорока, только в серых глазах — капля житейской горечи. Но ведь он сам так решил.
В дверь постучали, Петр открыл. Марина без слов вошла и остановилась посреди комнаты. На ней снова был модный тонкий деним со стразами. Она сняла влажный жакет и оказалась в белоснежной блузке — почти без косметики, трогательная, как школьница. Ему еще пришло на ум сравнение с цветочницей — видимо, Парижем навеянное — фиалка Монмартра.
— С днем рождения, — сказал Пушкин, не знающий, куда себя девать. Он совершенно не представлял, что положено говорить в таких случаях, через много лет, и стоит ли вообще говорить.
— Служащий, который принес цветы, успел запомнить номер машины. Ты уже уезжал. А узнать, где она арендована, — дело техники. Не вовремя? — Это Марина заметила включенный лэптоп. Она выглядела немного похудевшей, пожалуй, более холеной, чем когда-то в Москве, но не постаревшей, а скорее повзрослевшей.
— Я хочу тебе кое-что объяснить, — начала она и вдруг стала прежней, со своей чистой отважной улыбкой.
— Не уверен, что стоит что-либо объяснять. Рад тебя видеть.
— А от ресторана сбежал…
— Я боялся не застать тебя в зале. Все эти годы я питался красивой легендой: где-то в Париже один вечер в году за столиком ресторана «Сны Луары» сидит очень красивая девушка, которую я когда-то… очень хорошо знал. И если будет на то воля божья, в один из таких вечеров я доберусь до романтического города Парижа, возьму ее за руку, и мы будем гулять по набережной Сены, слушать далекую музыку и болтать о милых пустяках. Мне было бы очень жаль не застать тебя в зале — вот я и уехал.
— Ты меня должен простить. — Марина говорила тихо, тонкими пальцами перебирая белые воланы на груди. В глубоком вырезе переливался бриллиантовый кулон-капелька, словно одинокая слеза застыла в соблазнительной впадинке, в сантиметре от совершенства, которое — было время — принадлежало ему безусловно и, казалось бы, навсегда. Нет в мире ничего безусловного. Пушкин остановил Марину, осторожно взял ее за плечи и притянул к себе. Она спрятала лицо у него на груди и стала ближе к прежней еще на один шаг.
— В прощении или непрощении смысла давно нет. Сегодня твой день рождения. Именинникам принято угождать. Загадывай желание.
— Хочу, взявшись за руки, гулять по набережной Сены, слушать далекую музыку и болтать о милых пустяках.
Так они и сделали. Они говорили взахлеб только о пустяках, по молчаливому согласию избегая главного, — заговорщики в парижской ночи, томимые исподволь наливающимся желанием — но это казалось пока неуместным, это подождет. Наутро, валясь с ног, они позавтракали в первом попавшемся кафе. Петр Пушкин начал поглядывать на часы: к восьми его ждали в парижском представительстве корпорации. Марина подняла на него тревожные глаза и торопливо заговорила, совсем как тогда, при расставании в Москве. В Париже все не так, жестокий город, даром что притягательный, но сразу показал, что талантов у нее никаких, не получилось Европу покорить. Все то же — мелочь, интерьеры буржуа. Приходится другие профессии осваивать, стала переводить.
Пушкин уже опаздывал. Марина смиренно кивнула, оставила ему телефон и взяла такси.
Он звонил по этому номеру каждый день в течение месяца — из Москвы, из Нью-Йорка, из Амстердама, — но трубку никто не снимал.
ЭЛЬ-ТАРА, 2008 ГОД
Несколько месяцев назад Петр Пушкин был командирован в Эль-Тару готовить подписание контракта в рамках проекта «Кориолан». То был второй этап сложных переговоров о поставках новейших вооружений и технологий в эту страну. После первого этапа для вооруженных сил Эль-Тары уже были доставлены из России катера, радары, самолеты и вертолеты. Несмотря на солидный объем сделки, обе стороны подходили к ней как к разминке и планировали развитие отношений. Два года назад пришлось перенести все тяготы тендера, объявленного Эль-Тарой. Соперником русского оружия стало оружие французское и американское. В прессе развернулась целая кампания против России. Новый президент страны Фернандо Мануэль Домингин пока был недостаточно силен, чтобы противостоять атакам. В частных беседах он осторожно, но все же высказывал предпочтение российской продукции. В выступлениях на публике был максимально сдержан. «Новый президент сделает нас провинцией ССР», — причитали газеты. Желтая пресса вовсю развлекалась публикацией версий о причастности российской разведки к победам Домингина.
Пушкин хорошо знал Фернандо Мануэля. Они познакомились на известной выставке в Ле Бурже. Дело было так. Однажды в павильон корпорации «Каскад» зашел скромный посетитель, загорелый молодой мужчина южной наружности с характерной выправкой военного, серьезный и дотошный. Пушкин в этот момент пил кофе в офисе, где несколько мониторов демонстрировали все, что происходит на экспозиции. Посетитель в рубашке поло и светлых брюках привлек внимание Петра. Той самой выправкой, удивительно точными вопросами, общим непраздным интересом (системы слежения позволяли прослушивать любую точку зала), цепким вниманием профессионала. Пушкин дал указание выяснить, что это за человек, и через несколько минут получил ответ — генерал из Эль-Тары, без пяти минут президент страны. Официально делегация Эль-Тары должна была прибыть в офис корпорации «Каскад» лишь завтра. Но генерал обожал внезапные, неформальные визиты. Пушкин бросил кофе и спустился в зал.
Они были примерно одного возраста, оба — военные, оба любили яхты и океанские прогулки. Словом, у них оказалась масса общего. На следующий день — как раз к визиту делегации Эль-Тары — они стали практически друзьями. В Ле Бурже выяснилось, что генерал Домингин предпочитает российское оружие. Разумеется, некоторая поддержка со стороны корпорации генералу Домингину при приходе к власти была оказана — обычная мировая практика в отношении перспективных партнеров. Это были цивилизованные формы поддержки: консультации, аналитическая и информационная помощь. Иного он бы и не принял. Ко всем своим достоинствам, генерал был самолюбив (до вспыльчивости) и щепетилен (порой болезненно). По его красивому латиноамериканскому лицу чуть что сразу пробегала волна подростковой подозрительности. Позже он научился контролировать свои эмоции, обзавелся внешней беспристрастностью и даже непроницаемостью, приличной именитому государственному деятелю. Однако Пушкин был убежден, что Фернандо Мануэлю удалось занять президентский пост во многом благодаря своей зажигательной эмоциональности, которая так нравится массам. Потом Пушкин увидит, как взрываются толпы при появлении Фернандо Мануэля на балконе президентского дворца или в открытом автомобиле на улицах столицы Эль-Тары.