Выдача заключенным «премиальных» совершенно не соответствовала бы основному смыслу "северных лагерей особого назначения"; всяческими мерами, непосильными, трудом, голодом, моральным и физическим гнетом обречь на смерть всех соловецких узников.

Строго следуя своей цели, для чего, спрашивается, Дзержинский, Бокий, Ногтев и прочие — стали бы отдалять выдачей «премиальных» столь желанную гибель "врагов советской власти"?

"Контрреволюционеры" не только отдают все свои силы, весь свой труд в жертву ненасытному ГПУ и его соловецким агентам. Соловецкие узники обязаны и развлекать лагерную администрацию.

Для этого и устроен (в бывшей ризнице) «Культпросвет» "культурно-просветительный" блефф, яркими большевистскими плакатами, портретами богов коммунистического Олимпа, громкими словами прикрывающий свое убожество.

Столп и утверждение вообще всего советского строя — реклама, бешеное раздувание "великих завоевали октябрьской революции", хотя бы эти завоевания и ограничивались бы развитием людоедства, поголовной неграмотности и венерических заболеваний. Тем же целям саморекламы служит и соловецкий «Культпросвет»: "Европейская кровавая буржуазия разносить небылицы о Соловках, а в лагере даже культурная работа ведется"!..

Ведется же она так:

К принудительному труду в «Культпросвете» насильно привлекаются художественные силы из числа заключенных (в лагере довольно много писателей, артистов, художников, музыкантов, певцов; обычно вся вина этих "контрреволюционеров от искусства" заключается в том, что они бесстрашно защищали старые традиции литературы, живописи, музыки и театра от бездарно-футуристических наскоков советских «гениев» типа Меерхольда). Эти подневольные культурные работники в правах и обязанностях ничем не отличаются от помещичьих трупп эпохи крепостного права.

Их заставляют выступать в пошлых агитационных спектаклях и концертах, лубках и пьесках, идеализирующих советскую власть и лагерную {185} жизнь. Нашлись среди заключенных актеров и подхалимы, «зарабатывающие» расположение к себе администрации эксплуатацией труда и таланта других артистов, вынужденных под угрозой репрессий развлекать чекистов подлинной игрой и смехом сквозь слезы. Таковы, например, артист драмы Борин, человек не без театральных способностей, но нравственно павший, пьяница и плут, и некий Арманов, шарлатан и полнейшая бездарность, что, однако, не мешает ему выдавать себя за артиста известного московского театра Корша.

"Культработники" сведены в особый «Коллектив». Эта трагикомическая организация носит название, как нельзя более ярко иллюстрирующее ее удельный художественный вес:

— Хлам.

Это, вполне официальное наименование, получилось в результате пресловутого советского сокращения слов: х(удожники), л(итераторы), а(ртисты), м(узыканты). Весь трагизм, вся бездна издевательства над настоящим искусством станут читателю понятными, если сказать, что довольно продолжительное время в пошлых балаганах «хлама» вынужден быль участвовать даже известный Карпов, бывший режиссер петроградского Александринского театра!

В противовес «хламу» чекисты создали при том же «Культпросвете» и коллектив уголовных «артистов», присвоив ему название — «свои». Театральная и просветительная деятельность «шпаны» направлена, главным образом, к осмеянию и поруганию «антилигентов». Администрация деятельно поддерживает этих «своих» и травлю ими «каэров».

Кривляние, клоунские выходки на сцене «Культпросвета» ненормально бодрящихся, загнанных и голодных «каэров» производит жалкое впечатление. Громадное большинство заключенных-интеллигентов не посещает «культпросветских» спектаклей и концертов. Никогда не забуду, с какой душевной горечью сказал мне как-то один из моих товарищей по "рабочей роте", видный русский профессор:

— Бывать в «Культпросвете»? Но зачем? Чтобы еще глубже понять весь безысходный ужас своего положения? Чтобы это издевательство над театром, над искусством лишний раз напомнило, что ты — бессловесный скот? Будь все они прокляты!..

Спектакли, концерты и лекции, рассчитанные на пускание пыли в глаза, ГПУ и развлечение соловецких помпадуров, бывают бесплатные и платные. В первом случае чекисты набивают бывшую ризницу заключенными, заставляя их выслушивать многочасовую чушь коммунистических кликуш. Во втором, когда ставятся глупые, часто непристойные фарсы, зал переполнен администрацией и заключенными-спекулянтами, устраивающимися и на Соловках с возможным комфортом.

Эти платные спектакли снова убийственно для самих же большевиков подчеркивают основной мотив соловецкого быта: имеющий деньги нэпман даже в концентрационном лагере живет "как дома". Демагоги, «равенство» своей программы превратившие в небывалый гнет меньшинства над большинством, то же неоспоримое "завоевание октября" ввели и тюрьму!

"Культпросвет" получает из центра несколько журналов и газет: «Безбожник», "Известия ВЦИК-а", московскую и петроградскую «Правду» и др.

Благодаря нерегулярному сообщению летом и полному прекращению всякой связи с материком зимой газеты эти приходят часто несколько месяцев спустя по их выходе в Москве или Петрограде, а потому их никто не читает. Зато большим успехом пользуется литература религиозная. Кому-то из заключенных удалось с большим трудом и риском провести в лагерь отдельные главы из Евангелия; главы эти очень быстро в сотнях рукописных копий разошлись по "рабочим ротам".

{186} Абсолютная невозможность хотя бы в скудной степени удовлетворить умственные запросы тягостно отзывается на заключенных. Я знал людей, некогда бывших гордостью столичных интеллигентных кругов, которые после 2–3 лет пребывания на Соловках разучивались писать!

Я до сих пор не могу понять, для чего в соловецком лагере существует «лазарет». Приходится и его отнести всецело в общую, не лишенную известной стройности, систему потрясающего надувательства и своего, и чужих народов соловецкой «гуманностью».

"Лазарет" находится в ведении т. н. "Санитарной части ГПУ". Последняя, однако, ничем не помогает своему детищу. Соловецкий «лазарет» не имеет денег, не имеет нужного персонала.

По причинам, о коих мне уже приходилось говорить выше, прибывающие в лагерь в числе заключенных настоящие врачи всячески скрывают свою профессии. «Лечение» больных поручается «Управлением» так называемым "липовым докторам" — самозванцам из санитаров и ротных фельдшеров в лучшем случае, или просто уголовного сброда — в худшем. Taкие самозванцы предъявляют в лагере фальшивые или украденные документы и назначаются на ответственные должности в «лазарете».

Редко, правда, но бывают такие случаи, когда лечением заключенных занимается настоящий врач или более или менее толковый самозванец, кое-что в медицине понимающий. Но могут ли приносить должные плоды усилия таких врачей, если в «лазарете» даже йода, ваты, бинтов почти никогда нет, если спирт для нужд «лазарета» регулярно выпивается чекистами, если палаты засыпаны пылью, грязью, вшами, если «лазарет» отапливается в той же мере, как и "рабочие роты", если, наконец, при любой болезни выдается все тот же неудобоваримый паек, черствый черный хлеб, вонючий суп, гнилая треска? По соловецким законам, рассчитанным на демонстрирование их заграничным рабочим делегациям, лагерный врач должен освобождать больных или нетрудоспособных заключенных от работ, выдавая им соответствующее удостоверение.

Но понятия «болезнь» и «нетрудоспособность» нигде так не растяжимы, как на Соловках. Если у вас туберкулез в последней стадии, это далеко не значит, что вас оставят в покое умирать. Ежедневно чины "Команды надзора" выгоняют на работы явно больных людей.

Освобождение от работ чрезвычайно редко практикуется в лагере: "липовые врачи", действующие в тесном контакте с чекистами, считают даже смертельную болезнь заключенного "злостной контрреволюцией", которую следует карать двойной порцией работы; настоящие врачи остерегаются выдавать удостоверения об освобождении от работ по болезни, опасаясь навлечь на себя модное в лагере обвинение в "пособничестве злостному отказу от работ".