ПЕТР ПЕРВЫЙ.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ о том, как в яростной борьбе поднялся монумент в честь "Трехсотлетия Российского флота", атакованный со всех сторон и устоявший на отведенном ему месте. Есть у него и неофициальное название — памятник Петру.

Вернемся в центр Москвы, в город 1995-96 года. На его улицах и площадях, к удивлению многих политических обозревателей, сооружались грандиозные здания. Сооружались в столице государства, страдавшего от экономических и политических невзгод.

Памятником Победы строительство монументов не закончилось. Наоборот, усилилось. В день 9 мая 1995 года над обелиском в голубом небе пролетела эскадрилья истребителей, а мимо Георгия Победоносца прошли торжественным маршем солдаты. Тогда — высокая политика с участием глав государств и правительств сомкнулась с первым реализованным "большим проектом Лужкова".

После триумфа по случаю Победы работа над "большими проектами" в разных концах Москвы пошла с удвоенной энергией. Все глубже погружалась в недра Манежной площади "стена в грунте", все шире становился котлован будущего "Охотного ряда". На полные обороты раскрутилась строительная машина в котловане Храма Христа. И там, и здесь к делам, требовавшим участия художника, мэр Москвы подключал безотказного друга с его командой, готовой немедленно браться за любое задание. К этим заданиям столь же неизменно призывался муниципальный институт «Моспроект-2», руководимый Михаилом Посохиным, сыном покойного Михаила Васильевича Посохина.

Какие мысли приходят в голову художника, годами не испытывавшего творческого удовлетворения? Что переживает архитектор, которому не дают строить? Какие чувства обуревают душу скульптора, не получающего государственные заказы? Ясно, какие. А если вдруг собираются вместе человек сто давно испытывающих профессиональный голод интеллектуалов и им предоставляется возможность выплеснуть собственные мнения относительно задуманного городской властью проекта? Проекта, к которому они не имеют никакого отношения.

Такие бурные собрания постоянно происходили, когда главный архитектор Москвы созывал давно существовавший на любительских началах ЭКОС экспертно-консультативный общественный совет, состоящий из пожилых знатоков московской истории и градостроительства. На тех обсуждениях происходил выброс перегретого пара, после чего локомотив градостроительного комплекса двигался по задуманному маршруту, не меняя, в общем, заданного направления. Но вместе с паром в информационное пространство попадало множество отрицательных зарядов. Из них формировалось оппозиционное общественное мнение всему, что затевало правительство Москвы. В этом архитектурном парламенте впервые прозвучали эпитеты «ямы» и «котлована», "черной дыры", когда обсуждались проекты Манежной площади и Храма Христа. Там Москву сравнивали с "Римом эпохи распада". Там выступили против восстановления Храма, и предлагали закопать котлован на Манежной площади. Таким образом, котлы на кухне общественного мнения раскалялись до критической точки, и в средствах массовой информации прокатывалась волна, направленная против интересного проекта. Все новое, большое, что появлялось в городе, подвергалось остракизму:

"От старой Москвы остается видимость. Фасады".

"При Сталине такое было…"

"В Москве денег сколько угодно. Она просто кишит деньгами на глазах у всей страны. Все нищие, но Москва пузырится от денег".

Это общие выводы, вот частности, столь же яркие.

"Посмотрите на Тверскую улицу — капиталистические витрины на коммунистических фасадах".

"Иверские ворота на фоне гостиницы «Москва». Все теряет смысл. Масштабы изменились. Эстетическая глухота полная".

На таком информационном фоне началась реализация нового проекта, имеющего прямое отношение к нашему герою. Казалось бы, после триумфа на Поклонной горе и в Севилье — ему бы следовало передохнуть, сделать паузу. Но такой передышки не последовало ни на день. Церетели взялся водрузить в самом центре Москвы монумент, поднявшийся вровень с куполом Храма Христа Спасителя. Он принес автору неслыханные раньше страдания, обернувшиеся в конечном счете в невыразимую радость.

Там, где русло Москвы-реки и Водоотводного канала образуют «стрелку», остроугольную излучину, осенью 1995 года грохочущие копры начали заколачивать железобетонные сваи. Шум машин тогда ни у кого не вызвал интереса. Место это малолюдное, веками страдавшее от наводнений. Поэтому вдоль берега реки и канала, на острове, образованном двумя руслами, в старой Москве сооружались фабрично-заводские здания, в их числе кондитерская фабрика Эйнем, после революции переименованная в "Красный Октябрь", крупная электростанция трамвая. На острие стрелки московские аристократы основали яхт-клуб, сохранившийся в пролетарском качестве в старых кирпичных строениях.

Почему именно здесь решили выбрать место для монумента?

Искали по всей Москве, в Измайлове, где Петр провел детство в загородном дворце, Преображенском, где он жил и основал Преображенский полк, Лефортове, где часто бывал у друзей. То есть, искали на суше. Мэр Москвы дал идею — установить монумент над водой. Первоначально нашли точку посреди русла Водоотводного канала напротив Замоскворечья, Третьяковской галереи. Но это пространство укромное, тихое, малолюдное. Памятнику преобразователю России нужен простор, людское внимание. Его нашли поблизости, где начинается канал, где Москва-река катит волны к Кремлю. Сейчас здесь не самое красивое место. Но будущее не терпит вековой спячки. Замоскворецкие заводы и фабрики отсюда переезжают в промышленные зоны. На их месте возникнет Москва ХХI века.

С одной стороны реки строился храм Христа, с другой стороны напротив него архитекторы нашли новое место Петру. Оно хорошо смотрится с Крымского моста, набережных, с берегов и с борта проплывающих кораблей. Крупный монумент вписывался в окружающую застройку, панораму, которая открывается на Кремль с Садового кольца. Все продумано было десятки раз. Идею сразу поддержали военные моряки, историки флота, члены Морского центра при правительстве России, созданного по случаю 300-летия Российского флота.

В начале 1996 года машина президента России, тогда еще нетвердо шагавшего по земле после операции на сердце, въехала в ворота усадьбы на Большой Грузинской. Тогда, вечером 26 января, Ельцин познакомился с проектами застройки Манежной площади. На следующее утро их планировалось ему официально показать в штабе стройки у котлована на Манежной площади, где отмечался праздник "последнего куба земли". В тот вечер мэр Москвы показал президенту проекты памятника Петру, который задумывался напротив строящегося храма Христа. Место это было утверждено Лужковым. Он хотел, чтобы Петр стоял в центре города на большой воде, а не посреди узкого канала, как предполагалось вначале.

Встречу фотографировал известный московский фотограф Эдуард Песов, сумевший за ночь отпечатать и увеличить снимки. На них виден президент, мэр и автор Петра у эскизов и макетов. На следующее утро эти фотографии Ельцин увидел в штабе стройки. Такая оперативность его приятно удивила. Фотографы сняли момент, когда президент смотрел сам на себя (на снимке, сделанном минувшим вечером в доме у Церетели) и смеялся.

Но больше проектов, фотографий, больше всего, что докладывали и показывали в тот день, президента интересовали операторы телеканалов. Им он и предстал во весь рост, заявив о намерении не уходить из Кремля, снова участвовать в выборах.

На первых порах все началось для Церетели как нельзя лучше. О памятнике в честь 300-летия Российского флота моряки начали думать за несколько лет до праздничной даты. Правительство России ассигновало на это средства. Моряки заказали проект давно им известному Льву Кербелю, служившему в годы войны на флоте. В его мастерской появилась фигура Петра в рабочем фартуке, образе плотника-кораблестроителя. Место для него подобрали в Измайлове, где юный Петр плавал на ботике, названном им "дедушкой русского флота". Мэр, которому предстояло реализовать проект, побывал в мастерской скульптора. Это случилось 24 ноября 1995 года. Монумент ему не особенно понравился, показалось "слишком зверским выражение лица". Лужков предложил представить фигуру Градостроительному совету. И заказал проекты памятника еще нескольким скульпторам. В том числе, Церетели, к тому времени ставшему автором большого бронзового Колумба в Севилье.