Это художник, который написал тысячи картин, но не продает их. Он порой дарит пейзажи и натюрморты гостям и благотворительным аукционам.

Это художник, который может рисовать и одновременно вести заседания, принимать решения.

…Он сидит за столом президента Академии и рисует. Вокруг сотрудники. Бухгалтер докладывает о запутанном деле. Монолог не прерывается долго. Кажется, его не слушает, занят графикой. И вдруг на бухгалтера падает град вопросов:

— Кому платили?

— Что она сказала?

— Кому отдали?

— Как позвонить?

После звонка все продолжается в том же ключе. Рисует и слушает, принимает очередной доклад, делает очередной звонок, решает очередную задачу, связанную с выставками, поездками, наградами академиков, с делами институтов и музеев.

Это художник, который больше чем художник, исповедующий принцип чистого искусства.

Церетели много сделал для Москвы. Монумент у Тишинского рынка. Обелиск, музей, храм, "Трагедия народов" на Поклонной горе. Петр Первый на Якиманке. Храм Христа на Волхонке. "Охотный ряд" и фонтан на Манежной площади. Зоопарк на Пресне. Музей на Петровке. Галерея искусств на Пречистенке. Дом на Большой Грузинской, — вот сооружения и адреса города, связанные с его именем. Поэтому, занимаясь "улицами и лицами Москвы", не будучи искусствоведом, я решился написать книгу о художнике. Его картины и изваяния переживут нас. Они ставят их автора в ряд с фигурами, заслужившими право на пристальное внимание современников и потомков.

Конец первой главы.

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ.

ГЛАВА ВТОРАЯ, уточняющая некоторые факты биографии художника, начавшейся в Тбилиси в семье советского молодого специалиста инженера Константина Ивановича Церетели

День, когда появился первенец в молодой грузинской семье, в календаре отмечен рождением Марка Туллия Цицерона и Исаака Ньютона. Ближе к нам значатся в тот день известные писатели, поэты, артисты, в том числе композитор Джованни Батиста Перголезе и сказочник Якоб Гримм. Среди них оказался единственный скульптор Вильгельм Лембрук, творивший в Германии в начале ХХ века. Им составил компанию еще один художник на другом конце Европы.

Начну с цитаты:

"Зураб Константинович Церетели родился 4 января 1934 года.

Шла индустриализация страны. Именно тогда сложилась традиция нового искусства — активность, действенность, социальный оптимизм. Строительство монументальных архитектурных сооружений в конце 30-х годов создало благоприятные условия для развития взаимодействия искусств. В скульптуре, живописи появляются монументальные работы, рассчитанные на синтез искусств…"

О том, что "именно тогда" в 1934 году начался невиданный в современной истории "большой террор", автор монографии "Зураб Церетели", вышедшей в 1985 году, не упоминает. Хотя смерч не миновал Грузию, погубив множество невинных душ. В их числе оказались дед художника по линии материи, отец и мать жены. Мог оказаться в застенке инженер Константин Церетели с родственниками и друзьями…

Как видим, едва начиная повествование, художника помещали в "прокрустово ложе" социалистического реализма. Именно этот метод подразумевается под "традицией нового искусства — активностью, действенностью и социальным оптимизмом".

Кто выдумал метод, ставший оружием в руках судей, вершивших расправу над неугодными творцами? Как раз в том году, когда родился Зураб, идеологи со Старой площади, где помещался аппарат правящей партии, пришли к Генеральному секретарю ЦК Сталину с просьбой. Они попросили его сформулировать лозунг, под которым должны были впредь шагать мастера культуры Советского Союза. Оппозиция внутри партии была подавлена. Сталин не желал больше терпеть инакомыслия не только в политике, но и в культуре. Доставшийся в наследство большевикам от революционных демократов "критический реализм" больше не удовлетворял победителей.

Явившись к Сталину, идеологи предложили переименовать критический реализм в коммунистический! На что вождь им ответил, раскурив легендарную трубку:

— Коммунистический реализм… коммунистический… Пожалуй, рано. Но если хотите, социалистический реализм должен стать лозунгом нашего искусства.

А на вопрос, что подразумевается под этим понятием, ответил, не долго думая:

— Нужно писать правду!

Кто против правды?! Под таким призывом готов был подписаться любой художник, и тот, кто остался жить в Советском Союзе, и тот, кто оказался в эмиграции, где нашли приют Шагал, Кандинский, Серебрякова… Все оказалось не так просто, как показалось поначалу. Сталин сказал, что большевикам не всякая правда подходит. Им нужна была: "Правда — за нас! Но она не дается так просто в руки. Настоящий писатель, видя строящееся здание, сумеет рассмотреть его сквозь леса, даже если оно не закончено, и не будет рыться на заднем дворе". Это была директива, установка вождя и партии, ей следовали до «перестройки» свыше полувека.

Каждый, кто не видел "строящегося здания" в нужном ракурсе, рисковал оказаться не на заднем дворе, а в концлагере. Туда отправили последователей суперматиста Малевича… С тех пор всем художникам предписывалось излучать социальный оптимизм, веру в светлое будущее. Оно без «индустриализации», помянутой в исследовании о Церетели, состояться не могло. Таково было непреложное правило игры для всех, кто писал в Советском Союзе о художниках — связывать их творчество с коллективизацией, индустриализацией и прочими зигзагами генеральной линии партии. На самом деле никакого влияния индустриализация на творчество родившегося в 1934 году художника не оказала. О ней он узнал на уроках истории СССР. И забыл.

Индустриализация сыграла важную роль в судьбе отца новорожденного Константина. В отличие от искусствоведов, сын часто поминал отца, здравствовавшего до начала 2002 года. И я хочу рассказать о нем.

Константин, сын Вано Церетели родился 12 ноября 1903 года в селении Перевиси, вблизи поселка Чиатура, ставшего позднее городом. Красивое село раскинулось на левом берегу речки Квирила. Оно делилось руслом на две части, большую — верхнюю и малую — нижнюю. Внизу в Перевиси насчитывалось домов двадцать, из них в четырех жили родственники. Занимаясь виноградарством, они носили фамилию известной княжеской династии, некогда правившей в Западной Грузии, Имерети.

— Мой близкий родственник по линии отца знаменитый Акакий Церетели. Его стихи я учил в школе, — рассказал мне потомок классика. — Я его слова на памятнике в бронзе отлил. Пойди, прочти на площади у моего дома в Москве.

Я пошел и прочитал такие строчки в бронзе:

Грузинский и русский народы,

Мы братья!

А кто это братство предаст

И забудет,

Достоин позора навек

И проклятья.

— Другой мой родственник Кахи Церетели был продюсером Шаляпина. Дочка Федора Ивановича прислала мне письмо с вопросом, не ваш ли родственник? Я специально звонил отцу, узнавал. Тот спросил: "Это тот Кахи, который работал с Шаляпиным и умер во Франции? Наш!" Марина Федоровна потом мне хороший портрет Кахи прислала, который сделал ее отец. Он и рисовать умел. Рисунок тот теперь висит у нас в музее, там такой типичный грузин.

Его образ увековечен недавно в бронзовой композиции, посвященной артисту. Шаляпин сидит за роялем, над которым висит портрет друга и помощника.

— Дед князем был, с прадеда все на княжнах женились, чтобы не портить кровь. А потом я тоже женился на княжне…

Все сказанное и процитированное мною относительно княжеского происхождения Церетели не помешало однажды Зурабу Константиновичу в ответ на выраженное удивление по поводу его исключительной трудоспособности заявить:

— Что в этом особенного? Я родился в трудовой семье, а не в княжеской!

По причине славного родства у ворот московского дома с недавних пор красуется герб князей Церетели. На нем изображена крепостная башня, стрелок с луком; белый щит с алыми краями венчает корона.