— Видите, в этом чемоданчике всего-навсего каталог Салона. Если хотите, можете его взять.

— ДА КАКОЙ ЕЩЕ КАТАЛОГ! Я ЧЕМОДАНЧИК ХОЧУ!

Нас было восемь за стойкой администрации, каждый — на грани нервного истощения.

Училки не сдавались. Если у них не выходило раздобыть эту прозрачную пластиковую коробочку с первого раза, они возвращались попробовать как-нибудь по-другому.

Многие полагали, что они имеют право на чемоданчик, вплоть до мясников и монашек, но преподавательницы били здесь все рекорды. Порой мы с отчаяния пускались на разные хитрости. Бесполезно.

— Добрый день, я — преподавательница.

— Здравствуйте, чем могу помочь?

— Видите ли, ваш коллега дал мне этот пластиковый чемоданчик, но я его уронила, и он сломался.

— Что ж, бывает, они очень хрупкие.

— Да-да. Так вот, не могли бы вы мне дать ещё один?

Некоторые отступали. Наверно, почасовики и недавно работающие. Но стоило им увидеть подругу или коллегу с чемоданчиком!

— Добрый день, я — преподавательница.

— Здравствуйте, чем могу помочь?

— Послушайте, вы мне говорили, что не даете пластиковые чемоданчики преподавателям.

— Да, это так.

— А откуда он тогда взялся у моей коллеги?

Разумеется, эта чертова коллега стояла рядом в подтверждение. Что до меня — я бы дарил эти чемоданчики всем, кто их просит. Единственное они все были наперечёт. Если мы пойдем на поводу у преподавателей, что останется настоящим специалистам? Вряд ли кто-нибудь ещё начинал карьеру писателя с мечты о хотя бы одном лишнем чемоданчике из пластика.

Прямо перед нашей стойкой был газетный киоск. Там посменно работали парень и девушка. Я не сводил глаз с девушки. Парень не сводил глаз с меня. Она была очень миленькая, с рыжими волосами, зелеными глазами и парой чудесных грудок.

Из-за этого дурдома с преподавательницами и чемоданчиками у меня даже не было времени сходить купить газету. Но порой мне удавалось встретиться с ней взглядом. Я ей улыбался. Парень из-за её спины лучезарно улыбался мне.

— Здравствуйте, я — преподавательница.

— Здравствуйте, чем могу помочь?

Чтоб тебе сдохнуть, лоханка дырявая!

— Ваш коллега дал мне этот чемоданчик.

— Мне очень жаль, синьора, но если он сломался, мы не можем его заменить.

Распоряжение начальства.

— Нет-нет, он не сломался! Но у меня три маленькие дочки.

— Да, синьора.

Чтоб им тоже сдохнуть!

— Если я вернусь домой с одним чемоданчиком, они все перессорятся. Ну, знаете, как это бывает едетей.

— Конечно.

— Вы не могли бы дать мне еще три?

— Три? Но один у вас уже есть, и вы сказали, что у вас три дочки.

— Ах, ну конечно же я не хочу сама без него остаться. Вчера утром наша директриса вошла в учительскую с этим чемоданчиком, мы все обзавидовались.

Трёхнутые. Мы могли отличить преподавательниц от остальной публики прежде, чем они раскроют рот. У них в глазах читалось одно и то же: ДАРМОВОЙ ПЛАСТИКОВЫЙ ЧЕМОДАНЧИК.

Как-то вечером после моей смены я подошел к стенду одного миланского издательства. Пьер Витторио Тонделли(6) подписывал экземпляры своего последнего романа. Я ничего его не читал. У меня были с собой те десять рассказов, написанные после двадцати месяцев альтернативной службы.

Тонделли окружали молодые читатели. Все говорили о его романе. Он благодушно улыбался. Совершенно не казался знаменитостью. Ничуть не задавался. Я подождал, пока он освободится от какой-то девицы, явно страдавшей недержанием речи, потом подошел и протянул ему руку.

— Привет, я — Вальтер.

— Привет, Вальтер, — улыбнулся он, пожимая мне руку. — Ты тоже прочитал "Раздельные комнаты"?

— Ну, честно говоря, нет; я принес свои рассказы, чтобы ты почитал, когда у тебя будет время — если захочешь.

Он перестал смеяться.

— Напиши свой адрес на конверте. Я прочитаю и сообщу тебе, что я о них думаю.

— Я хотел бы знать, стоит ли мне продолжать писать.

— Этого я тебе сказать не могу. Ты сам для себя должен понять, чего ты хочешь.

Но я могу сказать, срабатывают ли твои рассказы.

Я хотел поговорить с ним еще, но толпа фанов снова его окружила. Я заметил, что глаза у него, как у моего дедушки. Он производил впечатление честного, порядочного человека. Не был похож на модного писателя. Я летел домой как на крыльях.

В последний день, вечером, когда мы уже собирались закрываться, девушка из газетного киоска ко мне подошла. Слова ПЛАСТИКОВЫЙ ЧЕМОДАНЧИК молотом стучали у меня в мозгу, но я постарался улыбнуться, как Микки Рурк со своего Харлей-Дэвидсона. Она прислонилось к стойке всем, что у нее имелось. Я видел сквозь одежду её соски.

— Можно я спрошу у тебя одну вещь? — сказала она, зардевшись.

Готово, подумал я.

— Конечно, моя хорошая.

— Я заметила, все эти дни ты смотрел на меня из-за стойки, и я подумала…

Она прервалась. Какая робкая. Её околдовал мой взгляд.

— Ну?.. — сказал я, уставясь ей в соски.

— Не будешь ли ты так любезен дать мне один из этих пластиковых чемоданчиков?

Пятая глава

ХОРОШАЯ МАШИНА, СЧЕТ В БАНКЕ, МОДНАЯ ОДЕЖДА, СЛОВОМ, ДОСТОЙНАЯ ЖИЗНЬ! ЕСЛИ У ТЕБЯ НИЧЕГО ЭТОГО НЕТ, НЕ БЕДА: УМЕНИЕ УБЕЖДАТЬ, ОБАЯНИЕ, ПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ВНЕШНОСТЬ, ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ, ВОЗРАСТ 22–26 ЛЕТ — ВОТ НЕОБХОДИМЫЕ КАЧЕСТВА, ЧТОБЫ НАЧАТЬ КАРЬЕРУ ПРОДАВЦА ПРОМЫШЛЕННЫХ ТОВАРОВ. НАПИШИ НАМ И НЕ ОГРАНИЧИВАЙСЯ ОБЩИМИ СВЕДЕНИЯМИ, А РАССКАЖИ О СЕБЕ ПОДРОБНЕЕ…

Я сидел во Фьорио перед чашкой горячего шоколада, и это объявление изучало меня с рекламного вкладыша газеты. Шел снег. Мои ноги в матерчатых тапочках отчаянно мерзли. Целеустремленность, обаяние, привлекательная внешность… Расскажи о себе подробнее… Куррикулюм витэ больше недостаточно, они хотят знать о тебе всё, чтобы можно было полнее тебя использовать. Ладно, я тоже хочу всё о них знать. Как им удалось развернуться? Сколько людей на них горбатятся, едва-едва сводя концы с концами? Сколько они укрывают в год от налогов? Кому вкручивают сейчас? Издевались ли над своими дочками? Насиловали ли своих секретарш?

За столиком перед моим беседовали двое мужчин северного типа и семейная пара из Азии. Один из северян играл роль гостеприимного хозяина. Я оставил в покое объявления о приёме на работу и стал просто его слушать, надеясь, что горячий шоколад рано или поздно доберется до моих ног и разморозит их.

Насколько я мог понять, этот хлебосол был голландцем. Он жил в Амстердаме и говорил со своими гостями по-английски, по-французски и по-японски. Распоряжения официанту, однако, он отдавал по-итальянски. Судя по тому, что он сказал не по-японски, похоже, он знал в совершенстве историю кафе Фьорио, движения Ризорджименто, вина марсала, напитка сабайон(7), Гарибальди, Джузеппе Томази ди Лампедузу и его рассказы. Я смотрел на него. Блондин. С усами. Начинает лысеть.

Носит круглые золотые очки и одет со всей элегантностью.

Вдруг он принялся живописать историю Милана и его знаменитых панеттоне(8). Мне захотелось сделать что-нибудь — не знаю, что. Голландец сравнивал аромат выдержанной марсалы с ароматом портвейна. Он работал в кинематографе. Намекнул на проблемы с продюсерами. Моя проблема состояла в том, что я не хотел становиться продавцом промышленных товаров. Мне не приходило в голову ничего, что бы я мог рассказать о себе. Я не говорил по-японски. Не жил в Амстердаме.

Никогда бы не додумался сравнить марсалу с портвейном. Не мог рассказать ничего определенного об истории кафе Фьорио, хоть и ходил сюда много лет. Я бывал на Сицилии, но не читал у Томмазо ди Лампедузы ничего, кроме «Леопарда», и понятия не имел о его рассказах, в которых говорится о заведении, где сейчас находился.