К утру он задремал, и к его закрытым веждам прикоснулась божественная благодать: он увидел бородатое доброе лицо, сказавшее ему: "Не терзайся, Филон. Ты думал о женщине, как должно думать о ней мужчине. Но Птолемеев сторонись!"

Филон вылечился от душевной хвори, но, как в таком случае бывает, думать о Клеопатре не перестал. Мало этого, он даже положил себе за правило молиться о её здоровье в день рождения в храме Исиды — вполне невинное действо, некоторая плата за нечаянно обиженную им царевну в молодые легкомысленные годы.

Этот храм Исиды был одним из старых храмов, построенных чуть ли не при возникновении самой Александрии. Изящное, небольшое здание, хорошо продуманное и возведенное с таким мастерством, что в нем верующему было как-то по-домашнему уютней и душевней, чем в других.

Он приходил на закате солнца, когда его посещало немного людей. Однажды он запоздал, и жрец вышел под портик проводить последнюю прихожанку. То была нарядно одетая молодая хорошенькая женщина. Он тотчас её признал. Высокая, черноволосая, с узким лицом, со смуглой и как бы бархатистой кожей. Он видел её в свите Клеопатры и всегда рядом с царицей. Рабыня ли она была или любимая служанка, а может, близкая подруга, он не знал, но, оказавшись с ней так близко, вдруг почувствовал сильное сердцебиение.

Женщина попрощалась и удалилась, даже не поглядев на Филона. Жрец благословил её скупым жестом, сказав: "Иди с богом, Ирада, душа моя!"

Потом Филон узнал, что жрец был её отцом.

Филон стал бывать в храме каждый вечер — женщина не появлялась. Так проходил месяц за месяцем — её не было. Он потерял всякую надежду.

Однажды, когда он заканчивал свою молитву, ему послышались легкие шаги и шорох платья. Обернулся: она, Ирада. Он быстро взглянул на скульптурное изображение богини и проговорил довольно громко: "Госпожа владычица, благослови мою любовь к ней". Это было притворство, он сознательно не назвал имя женщины, любовь к которой должно благословить божество, но именно эти слова заставили Ираду взглянуть на него с любопытством.

От своего отца служанка царицы узнала, что Филон сын богатого купца, один из добропорядочных прихожан, сделавший несколько щедрых пожертвований, — и вообще хороший человек. Правда, в юности слыл за отчаянного забияку, ни одна уличная потасовка не обходилась без его участия; с такими же юнцами, как и он сам, Филон без страха вступил в отчаянную схватку с легионерами Цезаря.

— Так он сражался против царицы!

— Помилуй, дочь моя! Он был против чужеземцев! Кто же из них знал тогда, что наша царица станет наложницей ромея?

Ирада всплеснула руками и в испуге огляделась по сторонам.

— Отец, я же просила, чтобы ты никогда не произносил этого слова. Женой она стала! Женой Цезаря! Ты же у меня не простолюдин, чтобы не понимать разницу между этими словами.

— Ради Исиды, пусть наша царица будет женой Цезаря. Я ничего не желаю ей плохого, — поправился старый жрец, смутившись, как ребенок.

Уходя, Ирада попросила отца понаблюдать за Филоном, так как, объяснила, он может быть полезен.

Филон, в свою очередь, заключил, что жрец вполне мог стать связующим звеном между ним и своей дочерью. Он подарил жрецу бронзовый треножник старой работы.

Добрый старик принял в нем участие. Филон, видя такое отеческое к себе отношение, признался в своей любви к царице. Жрец расчувствовался до слез и без всякой задней мысли благословил его, решив, что ваятель проявляет верноподданнические чувства. Филон в душе посмеялся над наивным чудаком и попросил познакомить со своей дочерью.

Встреча состоялась в храме, но чтобы беседа получилась доверительной, Ирада вывела Филона в маленький садик, и они сели на каменную скамейку тенистой беседки. Филон начал волноваться: нелегко было признаться в любви к царице её служанке. Однако, к его удивлению, речь полилась так гладко, как он и не ожидал. На него снизошло вдохновение. Ирада была женщина тонких чувств; вначале она решила, что Филон молил Исиду о любви к ней, Ираде, а когда узнала, что предметом его пламенной страсти была Клеопатра, несколько разочаровалась, но не подала вида. Она спокойно выслушала молодого мужчину, не перебивая, и только потом сказала, как сказала бы сестра брату:

— Одумайся, Филон, пока не поздно. Клеопатра не та женщина, которая может любить постоянно. Да и мало ли красавиц, которые дадут тебе, что ты желаешь? Почему именно Клеопатра?

— Ни одна женщина не привлекает меня, — сказал ей ваятель со вздохом; он вдруг поверил, что глубоко и искренне влюблен в царицу, и это стало для него самого истинным открытием.

— Коль так, то мне жаль тебя. Болезнь твоя далеко зашла. Так можно и свихнуться. Соверши паломничество в Мемфис, Амон просветлит твой разум и убережет от любовной горячки.

— Теперь поздно что-либо предпринимать, — отвечал Филон убежденно и твердо. — Помоги, если можешь!

Он протянул ей на ладони золотой медальон с ликом Гелиоса собственной работы. Медальон был необыкновенно хорош. Ирада не устояла.

— Не знаю, чем услужить тебе. Но если что и выйдет, знай — с тебя потребуют жертву.

Филон сказал не колеблясь:

— Я готов!

Она удивилась и воскликнула:

— Да понимаешь ли ты, о чем речь?

— За один поцелуй Клеопатры я отдам вот эти руки, голову, себя всего…

Женщина оценивающе оглядела его: по всему было видно, что он говорил правду.

— Будь по-твоему, — прошептала служанка царицы упавшим голосом. Может быть, тебя и допустят лицезреть божественную. Но ты уже не будешь принадлежать себе!

— Согласен на все, — ответил он упрямо и принагнул голову, как бычок, готовый бодаться.

— Когда надо, тебя позовут, — строго сказала женщина, обидевшись, и, не прощаясь, удалилась.

Филон продолжал посещать храм Исиды и припадать к стопам каменной богини; холодные камни половичных плит остужали его лоб; по всему телу пробегала успокоительная дрожь, однако внутренний огонь продолжал разгораться.

Несколько раз он видел Ираду. Она только улыбалась, принимала подарки, но о главном молчала. "Жди!" — успокаивал сам себя Филон.

Он предчувствовал, что с ним вскоре должно что-то случиться. И вот как-то на вечерней заре, выходя из храма, он увидел женщину в длинном покрывале. То была Ирада. И было в её облике, в выражении строгой красоты лица что-то новое, манящее и пугающее. Филон понял, что находится у края неведомого. У него екнуло сердце, он вперил в женщину настороженный взгляд.

— Филон, — сказала Ирада, приблизившись, от неё исходил изумительно сладостный дух: то ли жасмина, то ли резеды, то ли того и другого вместе; влажные уста заманчиво улыбались. — Ты приглашен.

— Приглашен? Куда?

— На пир, во дворец. Ты будешь, счастливый, лицезреть Клеопатру. Царицу Египта. Сама Исида откликнулась на твою просьбу.

Сердце его покатилось в бездну, в глаза запал мрак; бледные помертвелые губы прошептали:

— Я приду…