ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Какую роль играет Жак Тардье?

Больше часа прошло с тех пор, как начальник уголовной полиции направился к апартаментам кардинала Мазарини. Отец Фовель не выдержал и выплеснул свое нетерпение в гневной вспышке. Он считал, что слишком доверился этому вершителю судеб; внезапно его одолели сомнения по поводу искренности Жака Тардье.

– Этот человек, – заявил он, – сыграет с нами злую шутку, над нашим приключением будут потешаться все умные люди! Кому еще придет в голову довериться блюстителю порядка, то есть человеку, готовому любого засадить в тюрьму просто так, безо всякой причины?! Боюсь, как раз сейчас против нас замышляется нечто ужасное!

– Глупости! – возразил Лефор. – Зачем, по-вашему, начальник уголовной полиции, у которого мы были в полной власти, сидя в вонючей тюрьме, вызволил нас из этого гнусного эргастула?[8] Чтобы сейчас же предать?

Монах сардонически расхохотался: сначала над отцом Фейе, затем над капитаном.

– Рассмотрим факты! – успокоившись, предложил он. – Чем сейчас занят Жак Тардье?

– Он у его высокопреосвященства кардинала Мазарини, – с величайшим достоинством пояснил глава ордена доминиканцев.

– Превосходно! – кивнул монах. – И что он делает в сей приятной компании?

– Что делает?! – взревел Лефор, разозлившись оттого, что монах, как и он, пребывал в неважном настроении. – Что делает?! Защищает наши интересы или, по крайней мере, интересы этого монаха, совпадающие с интересами дорогого нам лица, Мари Дюпарке, а также целого народа, пусть небольшого. Надо ли вам напоминать, что мы добровольно взялись защитить это дело, и не только из уважения к высокопоставленной особе, генерал-губернаторше Мартиники, но и ради служения королю и всему королевству, дабы помешать свершиться беззаконию?

– Отлично вас понимаю, – заверил монах. – Капитан! Вы говорите во время заутрени, как я обратился бы на вечерне к сотне карибских индейцев! Допустим, этот человек исчез. Полагаю, в таком большом помещении не один выход. Где ваши письма? Да, капитан, где ваши письма от губернатора де Пуэнси и ваши, брат мой, из Высшего Совета?

Ив Лефор и отец Фейе удивленно переглянулись и почувствовали беспокойство. Они и не подумали, что бумаги, свидетельствовавшие об их добрых намерениях, да и просто представлявшие их, остались в руках представителя власти.

Отец Фовель посеял в их душах тревогу. Он продолжал:

– Я слышал, что следует остерегаться полицейских ищеек. Говорят, эти люди способны из всего извлечь выгоду, даже будь то останки собственных родителей!..

Монах рассмеялся:

– Позвольте мне высказать одно предположение. Выводы сделаете сами. Итак, я думаю, что этот начальник полиции, оставивший у себя ваши письма, личный друг шевалье де Виллера. Что же сейчас, по-вашему, происходит?

Отец Фейе почесал подбородок, машинально взглянул на требник, с которым никогда не расставался, потом бросил вопросительный взгляд на монаха, ожидая его разъяснений. Однако отец Фовель продолжал издевательски посмеиваться.

– Черт меня подери! – неожиданно выругался Лефор.

Капитан рванулся было по старой привычке тропиков выхватить шпагу из ножен, чтобы при виде врага сейчас же его уничтожить. Но он убедился, что его перевязь пуста, и снова бросил еще более выразительное ругательство, а монах вскричал:

– Вижу, милейший, вы меня поняли!

– Да, – проревел в ответ Лефор. – И боюсь, что на сей раз вы правы.

Отец Фейе растерянно смотрел на них, переводя изумленный взгляд с одного на другого.

– Да, – продолжал Ив, – я вижу, монах, куда вы клоните. Вы решили, что этот начальник полиции, друг шевалье де Виллера, поспешил отнести нашему злейшему врагу наши рекомендательные письма к его величеству и кардиналу. Без этих посланий мы ничто и не в силах что-либо предпринять. Да, Жак Тардье, видимо, мошенник и теперь заработает барыши на подписях членов Высшего Совета Мартиники и губернатора де Пуэнси! Черт побери! У вас мозгов под тонзурой меньше, чем у воробья!

– В таком случае предоставляю вам самому подумать о том, что нас ждет. Если этот Жак Тардье предатель, нас с минуты на минуту арестуют и бросят в тюрьму. Знаете ли вы, что можно оставаться в заточении больше двадцати лет, если смерть не освободит нас раньше?

Ив, наблюдавший за отцом Фейе, увидел, как достойный святой отец побледнел и пошатнулся. Он подошел к нему, чтобы поддержать в трудную минуту, и ласково сказал:

– Мы будем вместе, отец мой! А отец Фовель знает тысячу игр, которыми развлекаются на Сент-Кристофере. Лишь бы у вас нашлось несколько лишних пистолей, и вам не придется скучать в неволе!

Похоже, его слова не очень убедили доминиканца: тот продолжал вращать глазами.

– Я так с вами разговариваю, отец мой, потому что стою здесь безоружный, – пояснил Лефор. – Оглянитесь на этих солдат, лакеев, что роятся здесь, как мухи! Мне бы шпагу, так я сделал бы свое дело скорее, чем съедаю жареную колбаску в «Лисьем хвосте». Теперь же я беззащитен… Итак, надо решать, как нам быть дальше!

– Бежать! – предложил отец Фовель. – Ей-Богу, это единственный способ избежать ловушки.

Ив перевел взгляд с доминиканца на своего старого боевого товарища. Потом в задумчивости потер лоб. Он чувствовал себя другим человеком, с тех пор как шпага не оттягивала ему перевязь, а у монаха, как он знал, исчезли из-под сутаны пистолеты. Вдруг Лефор с силой хлопнул себя по затылку и даже примял перья на шляпе.

– Монах Фовель! – заорал он так, что остановились двое лакеев, проходившие неподалеку от них. Лефору пришлось понизить голос: – Возможно, этот судья славный человек. Может статься, во всем Париже не найдется человека прямодушнее и честнее!

– Вот уж я бы удивился! – с сомнением произнес отец Фовель, не желая расставаться со своими сомнениями. – Не бывает в полиции честных людей! Неужели вы верите, что его величество – а нашему королю палец в рот не клади! – наберет в охрану невинных барашков? Стать хорошим полицейским может только отпетый разбойник! А простодушного полицейского живо облапошат! И если вы позволите мне сделать сравнение, я скажу так: «Возьмите, к примеру, майора Мерри Рулза и отправьте его на розыски предателей, пройдох, нарушителей закона. Никто не справится с этим лучше его, потому что у него врожденный дар к злодеяниям, он с детства знает все их ухватки!»

– Дьявольщина! – вырвалось у Ива. – Дайте же договорить! Я начал с того, что в этом королевстве, возможно, не найдется человека более искреннего и честного, чем наш начальник полиции. Но может также статься, что ему нет равных среди отпетых разбойников. Ладно! Партия, которую мы взялись играть, слишком сложная, и возможные последствия весьма серьезны. Давайте действовать так, будто мы имеем дело с неприятелем. Господин Жак Тардье уверял меня, что я свободен. Раз так, могу делать все, что взбредет мне в голову. Итак, я ухожу. Нет, я не стану ждать его возвращения, а вы, отцы мои, дождитесь начальника полиции. Тогда из двух одно: либо это предатель, и вам придется смириться и прозябать на гнилой соломе в Бастилии, либо это честный человек, и тогда мы без труда отыщем друг друга. Друзья мои! Если нас предали, то хотя бы я, Ив Лефор, останусь на свободе. А вы всегда можете рассчитывать на меня: я помогу вам выбраться из неволи. Гром и молния! Я дойду до самого короля! Ему придется меня выслушать, так и знайте! Клянусь вам, не то шевалье де Виллер отрежет ему оба уха!

– Не оставляйте нас! – взмолился отец Фейе. – На вас уже слишком много подозрений. Вспомните, что произошло нынче ночью!

– Подумаешь! – бросил отец Фовель. – Я согласен со своим товарищем. Знаете что, брат мой? Пока капитан Лефор жив и свободен, у нас есть надежда выйти из темницы, куда нас бросят!

– Отлично сказано! – похвалил Лефор. – А теперь я исчезаю. Отправляюсь к первому попавшемуся старьевщику и куплю у него шпагу. Пусть старая, ржавая, зато она мне послужит. Тысяча чертей! Вы еще не знаете, святой отец, что можно сделать, имея шпагу, даже изъеденную ржавчиной. Но вам предстоит это увидеть, если такой случай представится…