Лефор вынул пухлый кожаный кошель, бросил на стол две золотые монеты и спросил:
– На всех этого хватит?
Хозяин таверны проворно спрятал деньги в карман и качнул головой:
– Годится! За эту сумму получите две комнаты, будете спать по двое на свежей соломе, сейчас я принесу.
– Раз уж вы так добры, – вставил свое слово отец Фовель, – срежьте, пожалуйста, несколько толстых ломтей с окорока, что висит вон там, возле камина, и дайте нам хлеб, масло и вино, только не прошлогоднюю кислятину.
Не верилось, но хлеб оказался свежим. Обоим монахам и Лефору, не пробовавшим его многие годы, довольствуясь маисовыми и маниоковыми лепешками, хлеб показался превосходным. Вновь принесенное вино было вполне сносным, но не таким, какое флибустьеру, как он рассказывал, доводилось захватывать на испанских судах, взятых на абордаж; однако все четверо путешественников проголодались и, оказавшись на французской земле, чувствовали зверский аппетит…
Комната, предоставленная в их распоряжение, оказалась тесным чердаком, где пауки плели свои сети в полное свое удовольствие. Две охапки соломы едва там поместились. Лефор сейчас же убедился в том, что у него слишком длинные ноги и он не может вытянуться в полный рост. Тем не менее он снял перевязь и повесил шпагу на гвоздь в стене, вбитый на уровне его головы.
Виллеру выпало ночевать вместе с Лефором, а двое монахов расположились в смежной комнате. Виллер сел на сено, расстегнув камзол и спустив сапоги. Казалось, он не торопился засыпать.
Флибустьер сбросил сапоги, потом, пошарив в карманах, размял несколько табачных листьев и набил трубку.
Напротив двери было крошечное слуховое оконце. Ив раскурил трубку и приотворил его. Выпустив несколько раз дым, он высунулся в окошко. Такое поведение капитана сильно заинтриговало шевалье: не произнося ни слова, тот пристально наблюдал за Лефором. О чем думал Ив Лефор?
Окутанный клубами дыма, капитан вспоминал, как двадцать лет назад ходил по этой самой французской земле, только было это в другой гавани, Лориене…
Какой путь пройден с тех пор!.. Сколько приключений! Неужели на роду у него в самом деле было написано все это, неужели вышла такая судьба? Он не мог бы сказать это наверное. Великан чувствовал, что его сердце тает. Те же дома, украшенные коричневыми балками, те же узкие улочки, тот же воздух, пропитанный затхло-соленым запахом…
Надо всем этим витал образ женщины, от которого в его памяти сохранилось лишь имя: Мария! Образ этот спас ему жизнь в столкновении с генералом Дюпарке, когда капитан ранил его в плечо… А рядом витал также образ младенца, которого Ив никогда не видел, так как был схвачен дозорными, силой посажен на судно и выслан, до того как ребенок появился на свет. Его сын! Конечно, сын!..
Мать, дитя – что с ними сталось? Бросились ли они в море? Не в силах прокормить малыша, мать утопила его и последовала за ним?
Он пожал плечами. На то она и жизнь! С нее и спрос. Лефор выбил пепел из трубки и обернулся к своему спутнику, чтобы посмотреть, уснул ли тот.
Виллер удобно расположился на соломе, скрестив руки на коленях.
Держась в тени, Ив заметил, что шевалье наблюдает за ним с улыбкой.
– Мессир! Похоже, вы предались нынче вечером воспоминаниям, – сделал вывод Виллер. – Так на вас подействовала Франция? Черт побери! Могу поклясться, что вы оставили в тропиках славную подружку или что-то в этом роде.
– Скорее наоборот, – сказал Ив. – Впрочем, это не имеет значения. Лучше пуститься в погоню за судном, чем за призраками!.. Однако вы же не станете отрицать, что после двадцатилетней разлуки с родиной можно уделить ей немного внимания…
– Так вы любите эту страну?
– Тысяча чертей из преисподней! – вскричал Ив. – Уж во всяком случае, она не сделала меня добрее! Дьявольщина! До чего наивна молодость!.. Перед вами, шевалье, жертва облавы. Так вот, не завидую я этим господам, если кто-нибудь из них попадется мне под руку; как верно то, что меня зовут Лефор, так я отправлю их ad padres[1] раньше, чем отец Фейе успеет произнести Ave!
– Ну, милейший! – развеселился Виллер. – Что у вас за манера примешивать чертей к имени отца Фейе! Если бы он вас услышал, вряд ли ему бы это польстило!
– Признаюсь, он, – произнес Ив тоном раскаивающегося грешника, – этот монах – очень достойный человек, и я напрасно употреблял в связи с его именем выражения, оскорбительные для его слуха. Но, черт возьми, это вина отца Фовеля! Нет на земле большего наглеца, чем наш монах-францисканец; можете верить: все знакомые мне ругательства я услыхал из его уст…
– Ну, ну, не горячитесь, – остановил его Виллер. – Вы, несомненно, славный человек, хотя выглядите угрожающе. Дай Бог, чтобы большинство людей имели такое сердце, как у вас, ведь вы добры, правда, Ив Лефор?
– Зовите меня капитаном, – негромко попросил Ив. – Я люблю, когда произносят мое звание, ведь я завоевал его с эспадоном[2] в руках. Мне приятно думать, что я возвращаюсь с этими вот нашивками в страну, где был жалким типом, годным разве что для галер!
– Вы правы, капитан, – согласился шевалье. – Что же касается отца Фейе, он, несомненно, тоже славный человек. Но я хотел бы знать, зачем он приехал в эту страну…
– Так вы же сами, приятель, сообщили мне об этом в каюте у капитана Бельяра в Бас-Тере. Вспомните! Он едет к королю за утверждением ее превосходительства госпожи Дюпарке в должности генерал-губернаторши Мартиники…
Виллер поцокал языком.
– Гнилое дело! – изрек он. – Гнилое, да: я не предвижу ничего хорошего для этого острова, если отец Фейе преуспеет!
Ив не торопясь приблизился к спутнику и упал рядом с ним на солому.
– Разумеется, – тоном заговорщика согласился он, – это точно: если женщина станет во главе этого острова… о-ля-ля! Все пропало.
– Не понимаю, – продолжал настаивать Виллер, – почему Высший Совет не воспротивился ее назначению. Какого черта! Стоящих мужчин хоть отбавляй!
– Дьявольщина! – бросил Лефор. – Уж мы-то знаем, что об этом думать, а? Мы с вами похожи, дружище… Не так ли?
Виллер хлопнул великана по колену, склонился поближе к уху Лефора и зашептал:
– Мы друг друга поняли! Вы думаете, как и я…
– Еще бы, черт побери!
– И кого вы видите на этом посту?
– Того же, кого и вы, шевалье…
Виллер снова хлопнул Лефора по колену, но капитану показалось, что такая фамильярность неуместна.
– Думаю, вы говорите о майоре, – продолжал Виллер.
Лефор рассмеялся, словно был рад, что собеседник угадал его мысль, и тоже хлопнул шевалье по колену, но так сильно, что шевалье вскрикнул от боли:
– Вот дьявол! Ну и силища!.. Ей-Богу, вы мне ногу сломали…
– Не беда, если, как вы говорите, майор… Словом, вы меня понимаете!..
– Конечно, понимаю! – подтвердил Виллер, морщась от боли. – Только, пожалуйста, больше не бейте! И ради всего святого, говорите тише. Представьте, что святой отец наш слышит: мы лишимся своего преимущества перед ним…
– О чем вы? – будто не понимая, уточнил Лефор.
– Чего же проще! – отозвался другой. – Вы же, надеюсь, за Мерри Рулза? А если за него, стало быть, и за меня…
– Да! – убежденно кивнул Лефор.
– А раз вы за меня, то должны мне помочь.
– С удовольствием, мессир; только объясните, чего вы от меня ждете. Я – капитан, но, как я понимаю, при дворе это большого значения не имеет: подумаешь – капитан флибустьерского судна! Вполне может статься, что меня примут, как пирата и разбойника…
– Капитан! Вы же с Мартиники, какого черта?! Вы любите майора и знаете генеральшу Дюпарке. Мы оба хотим назначения майора на место генеральши, не правда ли? Представьте, что мне понадобится свидетель… Поверьте: люди, приезжающие из тропиков, редки в Пале-Рояле. И раз уж вы появитесь там, вы расскажете кардиналу или даже самому королю, которому я берусь вас представить, обо всем, что видели на Мартинике. Тогда мы гораздо легче, чем вам кажется, добьемся желаемого.