— Уже придумал, Вера Анатольевна. МГПМ называется. Показывал чертежи товарищам Балагурову, Мытарину, еще кой-кому, и все с одобрением. Один только Илиади против.

— Как интересно. Вы можете показать и мне, но только в другой раз как-нибудь, ладно? Сейчас надо устранить технические неполадки в цехах. Вы уж будьте добры, побыстрее, Семен Петрович.

Вот так всегда. Дай ей организующий, собирающий ЛЮ-ДОН механизм, но в то же время занимайся неполадками а брудергаузах и инкубаториях. И многие люди так: не хотят поступиться никакой мелочью ради великой наладки вежливой жизни.

— Не могу, Вера Анатольевна. — Сеня поднялся, надел СВОЮ мазутную кепку и заторопился на улицу, к велосипеду. Оставил у стены, а там ведь амбарная книга с чертежами магистрали!

— Куда же вы, Семен Петрович? — Она выбежала за НИМ вслед, настигла у велосипеда. — Что случилось, Семен Петрович, объясните же наконец!

— Я только сейчас сообщал вам: изобрел МГПМ.

— На здоровье, изобретайте хоть две, но сейчас-то нам важнее устранять неполадки на ферме, Семен Петрович!

— Нет, — сказал Сеня с досадой. — Важнее всего эта магистраль, и надо заниматься творческим процессом только над ней.

— Извините, но я вынуждена доложить директору. Это уж ни в какие ворота: один неумеха, другой болеет, третий изобретает. Кто же будет работать, план выполнять?

Саня не ответил на такой ничтожный вопрос, закатил велосипед в свою мастерскую, облачился в рабочий темный халат и до обеда колдовал у окна над чертежами новых механизмов магистрали. Вера Анатольевна еще раз попыталась уговорить его, но Сеня не послушался. Затем она привела Зою Яковлевну Межову, главного зоотехника: все-таки начальница повыше, да еще и супруга заместителя начальника райсельхозуправления, первая красавица Хмелевки.

— Семен Петрович, милый чародей техники, неужели заставите просить бедных женщин! — сказала весело, с насмешливым кокетством. — Или мы совсем не нравимся вам?.

Сеня не поддался и тут. О магистрали знали начальники повыше ее, а самой красивой женщиной в мире он считал свою Феню.

Потом он увидел их в буфете за одним столиком, пожалел. Обе светлые, как сестры, белокурые, синеглазые, но молодая Зоя Яковлевна вроде бы за старшую, а Вера Анатольевна за меньшую, хотя лет на десять старше Зои и держится строже, в очках. Вот бы все женщины так-то дружили между собой. Но ремонтировать им механизмы на ферме не согласился, на уговоры опять не поддался.

— Видал подружек? — сказала семипудовая Анька Ветрова, когда за ними захлопнулась дверь. — С виду водой не разольешь, а раскопай и увидишь совсем-совсем другое. — Оперлась голыми по локоть руками на буфетную стойку и поглядела на него покровительственно.

— А зачем раскапывать то, что они сами закопали? — спросил Сеня, доедая котлету.

— Святая простота! То-то пялил ты на них голубые глазки, будто ребенок на матерь. А затем раскопать, Сенечка, что Вера Натольевна всегда любила Зойкиного Межова. С той еще поры, когда он директором в совхозе служил, а она зоотехником главным, и сынок у ней от него, такой же толстолобый, как Межов, и с Кузьмичевым она разошлась из-за него. А Зойка тогда еще у брата в колхозе работала, дояркой. Ведь Мытарин-то Степан Яковлич — родной брат ей.

— Ну и что?

— Да как же что, когда Вера Натольевна и посейчас любит Межова. Неужто Зойка-то не думается! Ведь у Веры Натольевны сынок растет межовский, а у Зойки, хоть и жена, — никого, пустая ходит который год. Вот тебе и подружки! Она же тогда с сыном Щербинина гуляла, — продувной такой, безоглядный, в районной редакции служил, Зойка-то скинула от него, вот и не родительница больше. А он в Москву сбежал вскорости. Или опять непонятно?

Сеня был в буфете один, все уже пообедали, можно не торопиться, но он встал, даже любимый свой компот не допил.

— Не возьму в толк соображения разума, Аня, зачем мне эти сплетни ненужности!

— Фу-ты, ну-ты какой! — Анька уперла руки в бока, затрясла в смехе мясистыми щеками. — И зачем судья Катерина Лексевна Мытарина заглядывает к нам, тоже не знаешь? Тоже ведь бездетная, а Мытарин вон какой мужичище, любая с радостью прислонится, не то что наша очкастая. И чего он выбрал неплодную, не попалась, что ли?

Сеня бросил на стойку мятую рублевку:

— Получи, Анна, за обед, и до свиданья. Не хочу тебя слушать!

— Напугал-то как! — Анька зазвенела мелочью. — Слушай не слушай, а правда, она сама скажется. И утята пропадают с ранней весны. Большие пропадают, Сенечка, а не маленькие. На Титкова кота грешат, а нешто он дурак, станет больших ловить, когда малые рядом — они же мягше, слаще и хватать ловчее.

— Замолчи, Нюрка! Ты вредная, нехорошая баба!

— Это я нехорошая? Возьмн свои копейки… Для всех стала нехорошей. Вспоминать еще станете, звать, да не дозоветесь. Последнюю неделю служу, хватит…

Сеня прихлопнул дверью ее звонкий голос и заторопился в свою мастерскую. До чего же худой мелкости есть люди! Никак не могут догадаться, что если плохо думать о других, никогда не достигнешь благодати счастливой жизни всего населения народа. И если будем заботиться, как Вера Анатольевна, только о выполнении сегодняшнего дни, тоже прогресса не добьемся. А ведь многие одним днем живут, многие…

Бойкот Сени встревожил совхозное начальство. К вечеру на уткоферму прилетел на мотоцикле сам директор Мытарин.

— Молодец! — прогремел он на всю мастерскую, как веселый майский гром. — За идею надо бороться до конца, молоток, но и мы не будем стоять в стороне, мы не враги нового. Завтра же проведем публичное обсуждение твоей самобеглой дороги.

— Не дороги, а механической грузо-пассажирской магистрали, — уточнил обидчиво Сеня.

— Извини — магистрали. А если аббревиатурой — МГПМ, верно? Я же понятливый, Сеня, я горой за твою идею. Мы обсудим ее не только в своем коллективе, но пригласим районных руководителей, специалистов. Конечно, при условии, что ты сегодня же отрегулируешь все механизмы фермы. Согласен?

— Ладно.

Сеня начал искать инструментальную сумку, а Мытарин на дымно стреляющем ИЖе ускакал в центр к большому начальству.

Договорные обязательства они оба выполнили. Сеня поздним вечером того же дня, Мытарин — на следующий, поскольку начальство из райсельхозуправления не сразу согласилось принять участие в таком обсуждении. Межов рассердился, подумав, что Мытарин его разыгрывает, а Балагуров и вовсе забыл про свое обещание Сене. Но вспомнив о разговоре в больнице, оживился:

— Это ведь в самом деле интересно, а не только забавно, а? Но осуществимо ли, как считаешь?

— Обсудить надо, тогда и решим, — сказал Мытарин. — Сеня лет сорок работает в Хмелевке, меня еще на свете не было, а он уж что-то изобретал, совершенствовал. И на уткоферме все механизмы его руками смонтированы, подогнаны. Давайте не будем считать его чудаком, он вполне заслужил серьезное внимание.

— Согласен. Всегда считал его самым разумным в Хмелевке. — И засмеялся: — После тебя. Это ведь ты надоумил Сеню смерить носы у Илиади и Веткина? Мне сам Илиади звонил, он видел тебя там.

— А что делать. Они который год спорят, у кого больше, а смерить не догадаются.

— Смотри, Мытарин, подзалетишь со своими шутками. Давай, что там у тебя.

Мытарин подал список приглашенных на обсуждение. Балагуров надел очки, посмотрел, дописал внизу Веткина.

— Надо его отпросить на часок-другой из больницы, проветрить, ободрить. Я сам туда съезжу. А список отдай секретарше, пусть обзвонит, чтобы к концу дня приглашенные были на уткоферме. Все.

Приглашенные собрались охотно, некоторые задолго до начала собрания: Сеня известный человек, разве не забавно узнать, что такое еще он выдумал! Наверно, не пустяк, если решили провести такое представительное обсуждение.

Первым в красном уголке фермы появился энергичный Колокольцев — чтобы до начала собрания иметь более широкое представление о предмете обсуждения.

Сеня, сидевший у председательского стола, в рабочем черном халате, охотно показал ему амбарную книгу и дал подробные пояснения. Колокольцев недоверчиво усмехался, кивал петушиным хохолком на лбу, но основные данные записал в блокнот: чего не бывает на этом свете, вдруг и эта МГПМ станет перспективной…