Шаги приближались, и Дик, переборов накатывающую тошноту и слабость, повернул голову в сторону двери, ожидая узреть в проёме двух приветливых здоровяков из хозяйственной бригады. И он даже приготовился тоже слабо им улыбнуться в знак приветствия. Будь что будет, но он сразу потребует к себе капитана. Уж лучше пусть над ним немного посмеются-потешатся, а потом спишут на горячку после переломов и ушибов, чем оставить эту ситуацию совсем без внимания. Пусть потрясут Робинсона, пусть подымут его с кровати, покатают ватой по полу, поколотят башкою о спинку кровати. Пусть выкручивают ему пальцы и загоняют иглы под ногти! Да что угодно пусть делают, если он снова притворится бесчувственным. Лишь бы вытрясти, даже выбить, из него правду! Нет смысла миндальничать с ним, старательно делающим вид, будто находится в глубокой коме. Он и так мертвец, а мертвецу это сделать несравненно легче! Не нужно даже притворяться. В том, что Джим — Спящий, Дик более ни на секунду не сомневался. Уж слишком чётко он видел его лицо, глаза; слышал и помнил все его слова и голос…

Это не могло, ну не могло это быть иллюзией, плодом воспалённого воображения! К тому моменту Брэндон был абсолютно здоров и вменяем…

И когда неспешные и какие-то рваные шаги в коридоре, — словно человек нёс на себе что-то тяжёлое, — когда эти шаги поравнялись с откосом двери, он протянул руку в сторону входа, словно приветствуя почти вошедших в столовую солдат.

Однако вместо них в проёме двери возник капитан Хора. Неожиданно высокий, он едва не доставал до верха дверного косяка. Всё внимание Дика сосредоточилось на верхней части туловища Хора. Стоял он, а точнее, висел над полом, чего Дик не видел, почти по стойке «смирно», высоко задрав голову. И при этом выглядел настолько жутко, что Дик едва снова не потерял сознания от заползшего в душу страха. Синюшное, одутловатое лицо, лишённое всякой мимики и со скорбно опущенными вниз уголками чёрно-жёлтых губ. Растрёпанные влажные волосы на голове без форменного кепи. Неловкими плетьми повисшие вдоль тела руки. И смотрел при этом капитан перед собою совершенно невидящим, абсолютно мёртвым взглядом. Остекленевшие и начавшие уже подёргиваться смертной поволокою глаза не мигая взирали мимо лежащего на полу человека прямо в противоположную стену. Из горла несчастного, на выходе из-под самого подбородка, торчал длинный и толстый щепастый деревянный обломок, — скорее, оторванная "с корнем" ножка стула. Войдя ему точно в затылок, кусок дерева пробил насквозь кости головы, перелопатив, буквально разобрав на отдельные позвонки шейный отдел, смешал их с густым киселём мозга — и вышел наружу. И теперь на измочаленном, игольчатом от бахромы древесных волокон изломе висел, уже начиная подсыхать, огромный, длинный и тягучий сгусток бордово-фиолетовой крови, вываливающийся из нанизанной на огрызок ножки, как на шампур, прорванной трахеи…

…Капитан вдруг медленно поднял правую руку… и поднёс её ко лбу, отдавая честь!

Дик едва не поперхнулся внезапно наполнившей рот кислой слюною, и лишь невозможность набрать полные лёгкие воздуха избавила его от порыва отчаянно и безысходно завизжать.

Первая мысль, ударившая его молотом в покрытый обильной холодной испариной лоб, истошно и настойчиво вопила о том, что и бедолага капитан стал Спящим. Этого Дик вынести уже не мог. Он засучил ногами и, враз забыв о боли, где-то неосознанно преодолевая её, где-то абсолютно не чувствуя, постарался хотя бы отползти, отодвинуться от этого ужасного «посетителя», "часового смерти". Он обернулся назад от себя, ища глазами направление своего возможного бегства. Что будет дальше, он не задумывался. Подальше, просто подальше отсюда, ради всего святого!!! Пелена безумия накрыла его с головою, растворив остатки соображения в подымающейся выше "девятого вала" панике.

Ему даже удалось преодолеть таким образом почти три метра, и он уже собирался даже перевернуться обратно на живот, чтобы, невзирая на переломы, сподручнее было уползти, лавируя меж столами, и спрятаться где-нибудь в кухне. Когда раздавшийся сзади едва угадываемый хрип, всё ещё пытающийся претендовать на голос, пресёк все его попытки оставить это кошмарное место, где не следует находиться нормальному человеку ни за какие блага мира:

— Дхххик, оссшш-ановишсь… Не шмммей уххотссшиить…

Брэндон резко, помимо собственной воли, обернулся, и успел заметить, как кулём валится вперёд безвольное тело Хоры. С глухим шлепком приземлившись на бетон, почти в то место, где недавно лежал сержант, труп дробно стукнул в него сапогами и головой, и затих, словно и не был секунду назад пугающим истуканом. Изумлённый таким поворотом событий Брэндон увидел стоящего в проёме Робинсона, всё ещё державшего левую руку вытянутой на уровне собственных глаз. Очевидно, он приволок капитана сюда уже мёртвым, запросто держа его одною рукою за шиворот, как котёнка. Где он убил Хору, Дику думать не хотелось. Нельзя сказать, что сержант сильно обрадовался бывшему напарнику, ибо выглядел тот уже куда хуже, чем когда он видел его в последний раз. Однако факт того, что стоявший по струнке до этого перед ним мертвец был не ещё одним, очередным Спящим, а не более чем обычным погибшим солдатом, как ни странно, немного успокоил Дика. И хотя зубы его выбивали неимоверную по своей амплитуде и частоте дробь, а сердце не справлялось с притоком взбешённой от нагнетаемого в неё адреналина крови, связист чуть не вздохнул с облегчением. Будто заблудившийся горожанин, увидевший в лесу соседа, — опытного грибника и ходока.

Глядевший на Дика зомби действительно представлял из себя невероятно страшное зрелище. Правый глаз монстра вытек, веко и глазница раздроблены, перебиты «розочкой». Очевидно, кто-то из солдат пытался дорого продать свою жизнь. Правая половина головы смята, превратившись в сочащуюся гнойной сукровицей прелую луковицу. Щека правая пробита, скорее крупнокалиберной пулей, да так, что создавалось впечатление, что её напрочь вырвала бешеная собака. Сквозь практически полное отсутствие тканей, сквозь зияющее отверстие была видна развороченная боевым снарядом гортань, и разбитая вдрызг полость рта, из которой выстрелом в упор вырвало не только зубы, но и нёбо, вместе с частью чёрного языка. Остался лишь его оборванный распухший корень, обильно покрытый буроватой, мутной слизью, да чернел провал нижнего свода черепа. Сама голова была как-то невероятно сильно сдвинута с шеи в сторону, а тело… Всё тело «Долана», по-прежнему наряженное в застиранную пижаму, представляло из себя, прости Господи, сплошную рваную рану, сито. Сито, сквозь которое просто насквозь могли лететь пули. Да рваные в лохмотья тряпки одеяния, чуть не целиком залитые уже перебродившей в дурно пахнущую субстанцию коричневой кровью…

Однако единственный уцелевший глаз Джима, или того, что от него осталось, смотрел на Дика холодно и жёстко.

Похоже, Спящий вступил здесь в бой, и люди его проиграли… Сомнений в том, кто вышел победителем из кровавой и скоротечной схватки, у Брэндона почему-то не было. Тварь убила всех, и её не остановили ни кулаки, ни удары по голове и телу разными предметами, ни даже хлёсткие пули…

Тварь превратилась в ходячее решето, она хрипела и пузырилась при ходьбе, истекала зловонием и мертвенными соками, но жила. Дик мученически застонал. Надежда на то, что ему удастся выжить, улетучивалась вместе с клокотанием, которое вырывалось из глотки мертвяка, и которое тот старательно и усердно преобразовывал в кошмарные по звучанию, но всё ещё понятные слова.

Перебитые губы с трудом, но уверенно открывались, выталкивая откуда-то прямо из глубины дохлой растрёпанной туши слова и целые предложения, обращённые сейчас именно к Дику:

— Мнхе нуххен хыывой… этхо ххы. Тхы будех хоохит с туухымы уэихяи…

Которые Брэндон понял и «перевёл» про себя, как то, что Робинсону нужен живой человек, которому придётся вести передачу на другие убежища, где ещё есть люди… И это он, Дик, — единственный из всех, кого зомби оставил в живых. Скорее всего, намеренно. Пока шло избиение, Дик пробыл в отключке ровно столько, сколько Спящему потребовалось для того, чтобы превратить две с половиной сотни сонного народа в фарш. А потом он пришёл, устроив для бывшего коллеги маленькое представление, выступив в роли кукловода и избрав для этого труп несчастного Хора…