Это была их почти последняя ветчина, из тех нескольких упаковок, что они смогли ещё вместе с этим парнем стянуть под шумок, под носом у грабящих полки громил, в разрушенном универмаге в Любляне. Сам город напоминал сумасшедший муравейник. Сотни тысяч снявшихся с места людей, бегущих из других городов и стран, тащивших свои дурацкие пожитки на себе и везущие их на едва продвигавшихся по лабиринтам забитых транспортом улиц машинах…

Сотни же тысяч в эти же города прибывающих. И видя, как бегут из них местные жители, пришлые поддавались всеобщей панике и тоже хотели спешить дальше. В результате — шум, гам, крики, гудки машин, плач, невообразимая сутолока, кровавые драки за право и саму возможность проехать, вырваться на дорогу из города. Грабежи и мародёрство. Массовые убийства и самоубийства на почве психозов и помешательства. Неспособность жалких остатков растерянных полицейских, которые, как и остальные граждане, в большинстве своём предпочли спасать свои собственные семьи, установить простейший порядок. Зачастую полицейских, пытавшихся регулировать процесс эвакуации, озверевшая и до предела напуганная толпа разрывала на куски чаще, чем остолопов, чьи неловкие и неумелые манёвры как раз и приводили к ужасным заторам. Тех просто объединёнными усилиями переворачивали прямо в машинах в ближайший кювет или на тротуар. Или попросту заталкивали на газоны. Так они там и стояли, с ужасом взирая всей семьёй на еле двигающиеся мимо них потоки машин, понимая, что вернуться на дорогу им предстоит очень и очень нескоро.

Пыльные, напуганные до беспамятства и измученные, попадались среди коренного населения жители западной Европы.

Европа в большинстве своём лежала в руинах. Немногие, чудом уцелевшие немцы, французы, англичане и швейцарцы, почти единицы норвежцев, датчан и ирландцев, что смогли, что сумели добраться до отрогов Альп и границ Трансильвании. Они были больше похожи на оборванных, заросших и немытых Гаврошей, чем на некогда состоятельных и благополучных граждан зажиточных стран. Единицами и неполными семьями, в основном пешком, пробивались они в эти края. Лишённые практически всего, что на родине составляло основу их спокойного бытия.

Неся с собою страшные подробности опустошения и бедствий, в несколько часов превращавших целые страны в пустыни, покрытые огромными, как холмы, кучами горелого бетона и щебня, оплавленного стекла и завёрнутого немыслимыми узлами металла. Под этими искусственными горами покоились миллионы. Десятки, сотни миллионов тех, кто или тихо спал под ничего не подозревающим в первые часы вторжения небом, либо был застигнут в разгар дня вот так, как эти запрудившие и без того тесные границы Средиземноморья и Адриатики беженцы. И сгинул в пучине всепоглощающего огня.

Правительства пали. Армий больше не существовало. В покинутых и выбитых под корень главных, центральных районах стран и в наиболее экономически и стратегически важных регионах царило дикое, нереальное запустение. Удары наносились грамотно, словно по картам, на которых были чётко очерчены ареалы основ могущества и процветания каждой страны. Немногие уцелевшие, в основном жители отдалённых городков и маленьких деревень, не затронутых пятном массированных ударов, потихоньку организовывались в подобия коммун, деля то немногое, чем располагали. Либо сбивались в стаи вроде тех, кто предпочитал насилие и разбой всем другим формам организации общества.

Кровавый передел и без того невеликой, оставшейся в руках людей собственности, происходил быстро и жестоко.

За скудные запасы пищи, одежды, топлива и воды сражались уже не на шутку. Оплавленная, обеспложенная до глубины в несколько метров почва почти не имела шансов взрастить урожая, и люди, понимая это, рыскали по своим и чужим окрестностям в поисках продуктов из магазинов, со складов и портов. Пытаясь запастись впрок на столько лет, скольким числа никто и не знал. Нарываясь куда чаще на пулю, тяжеленный цеп, обрезок трубы и топор, на дубину, биту и унизанные гвоздями палки, чем на ещё не разграбленные кладовые.

Пришлые несли с собою собственный укоренившийся в душах и сердцах страх, боль и ужас слухов и россказней. Добавляя его в общую сумятицу на местах.

Именно они, эти не раз и не два пересказанные, обрастающие новыми подробностями и фактами слухи, были основной причиной повсеместной массовой паники. Рассказывали разное. То ли о том, что пришельцы, чьи малые корабли наступательного флота и наземные силы видели уцелевшие, ловят выживших и едят их. Варят из недавно умерших какой-то кисель и принимают его, как чай. Что земных женщин после рейда по местам, где могли уцелеть населённые пункты, эти неукротимые чудища забирают в плен, производя тщательный отбор. Туда же отправляют и немногочисленных наиболее полноценных и сильных мужчин, при этом всех грузят на корабли и вывозят куда-то. По непроверенным данным, на север.

Что сильно обмелевшие реки и чаши практически выпаренных водоёмов в некоторых местах забиты варёно-жаренными трупами под завязку. Что леса остались лишь там, где вместо плазмы применялось другое странное оружие, выбивавшее лишь разумную и вообще живую составляющую.

Что много раз видели, как осмелившиеся выступить против инопланетных монстров военные части легко и быстро вырезались подчистую, как котята, потому что в нужный момент техника вдруг отказывала, и солдатам приходилось сражаться с «обезьянами» практически врукопашную. После сражений, на полях которых оставалось совсем немного мёртвых пришельцев, тела всех погибших, если они не были раскиданы по мелким частям, собирали и грузили в их «десантные» корабли то ли какие-то машины, то ли искусственные существа.

Тела своих погибших воинов, числом, как правило, не более одного, ну двух десятков, победители съедали на месте и забирали с собою лишь их обглоданные кости… Якобы кто-то видел, как эти самые кости бросали потом с кораблей то ли в океаны и моря, то ли в пропасти…

Всё это Роек и Фогель слушали с интересом и пониманием сути происходящего. Уж кому, как не им, было знать, что в этих баснях правда, а что — банальный вымысел перепуганного видом лошади туземца.

Вестей из Юго-Восточной Азии, Евразии, Африки, Америки и Австралии не было. Что происходило там, никто не знал и даже не догадывался. Всяческая связь отсутствовала напрочь. Радио и телевидение будто и вовсе никогда не существовали. Если верить «знающим», часть военной машины мира закопалась под землю и чего-то выжидала, наблюдая за происходящим из убежищ, будучи не в состоянии оказать достойного сопротивления мощи пришельцев. Не в состоянии помочь жителям собственных стран. Любые попытки эвакуации или мобилизации жителей сводились на «нет» огромными площадями поражения, по которым наносились удары. В аду плазменного излучения гибли и те, кто пытался спастись, и те, кто порывался хоть как-то это спасение наладить…

Выходило, что пришельцы в первую очередь старательно чистили наиболее густонаселённые части света. Те, которые вплотную примыкали к выбранному ими месту своей дислокации. И которые могли бы, дай им время, попытаться организовать подобие сопротивления. Какого-то своего, особого рода порядка, захватчики пока нигде наладить не пытались. Однако это могло вот-вот случиться, начаться в ближайшем будущем. Согнав в одно какое-то место огромные массы народа, практически лишённого надежды на военное вмешательство для их спасения, и ради желания жить готового на всё, тонхи вполне могли в этих местах объявиться и начать отсеивание тех, кто в будущем образует костяк их рабочего скота.

По всей видимости, так оно и будет, считали Роек с Фогелем. Наблюдали и делали весьма верные выводы о том, что уже создан определённый порядок уничтожения территорий, совершаемый с небольшими перерывами, вполне достаточными по времени для того, чтобы наиболее сильная и молодая часть жителей оставленных «на закуску» стран снялась с насиженных мест. Чтобы притопала своими ногами в какое-то кажущееся им единственно возможным «безопасным» место, оставив в обречённых землях и по дороге больных, старых и слабых. Эта «метода» говорила как раз о том, что тонхи попросту разумно и без собственного участия сгоняют своё «стадо» в нужный им загон.