Что-то изменилось. Он прислушался. Еще некоторое время он сидел, затем медленно, нехотя встал, но вдруг быстро взял секиру, заспешил, уходя в проход, прикрыл за собой дверь, она была без засова, побежав быстрее, закрыл следующую дверь, засов там закрывался едва, бегом кинулся в следующий подвал, склонился там над крышкой канализационного люка.

Он уже отодвинул его, уже сел на пол, но вдруг передумал. Он встал, взял в правую руку секиру. Он пошел назад, через коридоры и подвалы, открывая двери, он ухе бежал, третью дверь он просто толкнул ногой и сразу ударил секирой первую собаку желтой масти.

Они рвались в дверь кучей, а он рубил их сплеча, не целясь. Они отбежали, и он вышел им навстречу.

Теперь, когда они снова бросились на него, обе двери были отрезаны. Kтo-то успел хватануть его за ногу. Хромая в туче цементной пыли, отмахиваясь от прыгающих к горлу, он отступил к стене. Он уже не успевал их рубить, но ни он, не они не издавали ни звука. Вдруг из двери выбежал человек в брезентовой робе с монтажной цепью на плече. В руках у него был тяжелый тесак. Пока собаки откатывались, он успел убить двоих, а третью просто разрубил пополам. Теперь они бились вдвоем, отжимая собак к дверям. Те вдруг разом развернулись и, стуча когтями по полу, ушли по коридорам. Снова стало тихо, оседала цементная пыль, и валялось около десятка собачьих трупов. Монах с тесаком улыбнулся. На лице его, от носа к уху, тянулся старый глубокий шрам. На улице зашумела машина, донеслись чьи-то голоса.

Он смотрел на монаха угрюмо, не выпуская секиры. Шагнул назад и, отвернувшись, ушел в проход. Монах, спрятав под брезент тесак, поправив цепь, шагнул за ним, но не пошел, лишь смотрел, как его длинная кошачья спина движется в подвалах.

Он вышел из подвала на улицу, бросил свое оружие и пошел по мокрому, свежему тротуару. Навстречу ему спешили на работу люди, с лицами чуть припухшими со сна. Утро было чистое, светлое, прохладное. Дыхание оставляло легкий пар.

Две маленькие девочки обогнали его. Они спешили в школу. Оглянувшись на него, они засмеялись.

На перекрестке уже было шумно и тесно от машин, Начинался час пик. Огромные, высокоэтажные дома клали Тени на целые кварталы, редкая зелень уже тронута первой желтизной. Люди изредка оглядывались на него, но им было некогда, они спешили по своим делам. Он ехал в автобусе на задней площадке, и люди отодвигались от него, морщили носы, а кондуктор столкнул его и выругался вслед Он шел по центральной улице, сливаясь с общей массой, потерявшийся в толпе.

На маленькой улице он свернул в старый квартал, прошел через, дыру в заборе, мимо сушившегося белья, вышел к старой котельной и остановился.

Трубы до половины не было. На крыше возились рабочие, во дворе котельной в новенький самосвал грузили мусор.

Он сделал крюк через подвалы, шел по узкой отвесной трубе вниз, бежал по тоннелю, лез по скобам, ударился головой, открывая люк в старый угольный подвал. Здесь было пыльно, но тихо.

Когда он зашел в яму для золы, то сквозь пыль увидел, как в кучу свежего кирпича упали какие-то железки, мусор, парчовая портьера. Работала лебедка, сверху доносились голоса.

Он сидел в подвале у низкого окна, обхватив колени руками и, чуть раскачиваясь, смотрел на маленькое кафе напротив, через улицу. Люди сидели за столиками прямо на тротуаре, не обращая внимания на шум машин, читали газеты, смеялись, кормили голубей, вытирали детям рты.

За кафе на пустыре экскаватор рыл котлован для нового дома Что-то кричали рабочие, кто-то махал флажками, механическая рука все поднимала и поднимала на поверхность земли камни, остатки труб, ревел двигатель, а люди за столиками все читали газеты, и он, сидя в своем подвале, покачиваясь, обхватив, колени, все глядел на улицу и тихо мычал…

Было тесно, он извивался, протискиваясь через узловые блоки кранов и труб. Где-то гудели вентиляторы вытяжки. У очередного горизонтального прохода он задержался, полез было уже дальше вверх, но передумал, быстро пополз в боковой проход мимо решеток, через которые в канал падал свет. За решетками внизу был большой, украшенный хрустальными дневными люстрами зал. В зале у компьютеров и телескопов ходили девушки в униформе, с папками, кассетами. В зале было чисто и светло.

Крысу он настиг в самом тупике. Деваться ей было некуда, через решетку она пролезть не могла. Она ждала его, сжавшись в большой черный комок. Он вытянул из-за ремня мешок, намотав его на одну руку, выставил ее вперед.

Крыса запищала пронзительно. Девушки в зале замерли, оглядывая стены, не понимая, откуда идет отвратительный звук. Писк разом оборвался. Вдруг одна из девиц вскрикнула и дико завизжала, указывая на вентиляционную решетку. Из решетки на стену свесился полуметровый розовый хвост.

Он выбрался на крышу. Был день, осенний ветер согнал Дымку, и город был чист.

Он обошел всю крышу, оглядывая город, забрался на возвышение шахты лифта, где стояла крепкая стальная мачта с толстым проводом на стальном тросе, который, тяжело провисая, уходил наискосок вверх к еще более высокому зданию Он попробовал трос на крепость, повиснул на руках, зацепился ногами, легко полез вверх на соседнюю крышу.

На крыше был небольшой навес под тентом, плетеные кресла, столики, стол для пинг-понга, несколько пластиковых душевых, байки из-под пива в полиэтиленовом баке, оставшийся с лета солярий.

Ощупав белую стену, возвышающуюся у края крыши, со стороны пропасти вниз, он нащупал внизу свой знак: три ромба и безрукое туловище с хвостом. Он зарычал и, оторвав от парапета железку, ударил по рисунку, отбил кусок бетона.

Потом бросил железку, лег ничком на бок, немигающим взглядом глядя вниз на огромный движущийся муравейник города.

Дверь на крышу открылась, и вышли двое в униформе. Они собрали все: шезлонги, кресла, бак с мусором, переговариваясь, сели, закурили. Он все так же неподвижно лежал в пяти шагах от них за стеной, глядел вниз.

Они взяли сколько могли кресел, ушли, оставив дверь открытой. Он вдруг встал, обошел стену, спустился в дверь на пожарную лестницу, пошел вниз, побежал, но неожиданно остановился, замирая, открыл дверь в длинный гладкий коридор с ковровой дорожкой. Вдоль коридора — двери с табличками, и никого не было. В конце коридора — небольшой холл с зимним садом, низкими креслами, столиками, огромным телевизором в нише.

Войдя в холл, он остановился, глядя на яркую зелень, красиво обложенную камнями, перевел взгляд через большое матовое стекло на город.

Позади него, кто-то вскрикнул, застучали удаляющиеся шаги.

Он нагнулся, вырвал узорную решетку из дерева, за которой в стволе шахты проходили трубы и кабели, встал на четвереньки, протиснулся в отверстие и вставил за собой решетку.

Он потянулся и сел. Полутемный длинный чердак, усыпанный гравием. Он встал, и согнувшись добрался до люка в подъезд, спустился, на площадку, пошел вниз по лестнице, сутулясь, большой, грязный.

На улице яркий солнечный свет, синее небо, изодранные в клочья облака, люди на тротуарах, машины, газетные и табачные киоски, около них очереди.

Он постоял в подъезде и, не слеша, переложив из руки в руку кожаный мешок, вышел, сразу смешавшись с толпой. Шел медленно, осматривая улицы, витрины магазинов, у некоторых останавливался, разглядывая подолгу, словно его что-то интересовало в них. Сутулясь, иногда вдруг оборачивался через плечо, оглядывая улицы и людей или, выбрав из толпы человека, мужчину или женщину, шел чуть сзади или сбоку, внимательно следя.

На перекрестках он останавливался, прислонившись к стене или к углу дома, подолгу смотрел, не зная куда идти, не обращая внимания на машины, шел следом.

Некоторые косились на него или подолгу оборачивались. Один мужчина, за которым он шел, в хорошем чистом костюме со свежим выбритым лицом, не выдержав, обернулся, глядя ему в лицо, подошел вплотную.