— Ты сумасшедший или маньяк?

— Да, — не поняв, ответил он.

Улыбаясь, взял ее сумку, она не давала, но он взял:

— Где ты живёшь?

— Там, далеко, — она махнула рукой. — Как ты нашел меня?

— Просто. Я обошел город.

— Это неправда, город большой, и ты не американец! Ты немец?.. Швед?.. Француз?

Николай кивал головой.

— Испанец? Итальянец? Китаец?

— Да, — он кивнул. — Я китаец.

— Врешь, кто ты?

Он, отстав, открыл маленький словарь, поискал что-то:

— Я тупой. Поэтому плохо говорю по-английски.

— Что там? — она протянула руку. — Покажи!

— Это книга для тупых.

— Покажи!

— Нет, это опасно…

Они ехали в автобусе. Николай смотрел на нее.

— Что ты смотришь?

— Ты самая красивая в этом городе… Правда! Я видел всех девушек в этом городе.

— Это твоя работа?

— Да…

— Трудно?

— Что? — он не понял.

— Посмотри в книжке для тупых!

Николай достал словарь, стал искать, перелистывая страницы.

— Египетский баклажан, — сказал он наконец, с трудом выговаривая.

— Что?! — Нэнси засмеялась.

— Здесь так написано…

Она вдруг выхватила у него словарь, рассматривая.

— Ты русский!!! — закричала она.

Люди стали оборачиваться. Николай развел руками.

— Ты врешь! Скажи что-нибудь по-русски!

— Нэнси.

— Замолчи! — она быстро листала словарь. — Скажи… кукуруза на углу.

— Я не понимаю — он покачал головой.

— Скажи кот!

— Кошка, — сказал он по-русски.

Она, шепча, прочитала транскрипцию, захлопнула словарь.

— О, мой Бог, ты русский! Я так и думала! Конечно, я все время ожидала чего-то в этом роде, но лучше бы ты все же был китаец…

Они стояли у небольшого одноэтажного дома, у дверей.

— Я приду завтра, — сказал Николай.

Нэнси молчала, опустив голову.

— Я приду, — повторил он. — Нэнси, ты живешь одна?

— Нет, — сказала она тихо. — Я живу с кошкой.

Николай, склонившись, быстро поцеловал ее в губы, отпустил на шаг, глядя на нее, и, развернувшись, пропал в темноте. Она стояла все.

— Нэнси, спокойной ночи! — вдруг сказал из темноты его голос.

Она улыбнулась.

Свет в гостиной погас, и в спальне зажегся ночник. Ее тень мелькнула за шторами. Николай, сидевший в ее дворе у ограды, улыбнулся. Вдруг, услышав шорох, он вскочил, бесшумно обогнул дом и наткнулся на кошку. Кошка мяукнула испуганно. Дверь во двор открылась, и Николай лег в кусты. Нэнси, в ночной рубашке, впустила кошку, погладила ее и заперла дверь… Николай улегся поудобней, глядя на звезды, вдруг снова вскочил, выхватив из-за головы маленькую ящерицу. Улыбнувшись, отпустил ее, улегся снова…

Здоровенный губастый мулат, оставив машину за квартал до особняка, подошел к нему пешком. Он был в перчатках и с сумкой. Переложив револьвер из сумки в карман, он огляделся и быстро перелез через ограду. В особняке, в крайнем окне, горел свет. Пригибаясь, мулат двинулся через кусты и вдруг обвис. Сзади его двумя руками держали за голову, а ко лбу приставили холодный и очень длинный ствол. Сафронов, в одних трусах, держал карабин, а Филипп Ильич, тоже в трусах, быстро обыскал мулата.

— Револьвер, отмычки, фонарь, — перечислил он тихо. — Вор!

— Убить? — спросил Потемкин, державший мулата за голову.

— Подожди, — Сафронов надел на босую ногу ботинок.

Махотин сложил все в сумку:

— Все хорошо, парень? — спросил он по-английски. — Нет проблем?

— Нет проблем. — Мулат попытался улыбнуться.

Потемкин развернул его за голову, а Сафронов дал сильный пинок обутой ногой. Мулат перескочил через ограду, следом перелетели сумка и револьвер. Подхватив вещи, мулат понесся по улице. Сафронов, Потемкин и Филипп Ильич снова улеглись спать…

Утром Нэнси вышла из дома, захлопнув дверь, закинула за плечо сумку и увидела Николая. Он стоял за оградой, положив на нее локти.

— Что ты здесь делаешь? — удивилась она.

— Хорошее утро, — сказал он. — Как ты спала, Нэнси?

Она подошла к ограде, посмотрела на него, улыбнулась, опершись на забор с другой стороны.

— Я совсем не выспалась, — сказала она строго. — Мне всю ночь снились русские!

— Я не понял, — Николай положил свою руку на ее.

— Это ничего, — сказала она. — Что ты будешь делать?

— Я буду провожать тебя на работу, — сказал он, отбирая у нее сумку.

— Ты сумасшедший и очень хитрый, я должна тебя бояться, — она вышла за ограду, и они пошли по улице.

Они ехали в автобусе. Николай взял рукой ее голову и положил осторожно к себе на плечо, прошептав:

— Спи, я тебя разбужу.

Она закрыла глаза, прошептала тоже:

— Очень жалко, что в автобусе нельзя целоваться…

Они стояли около ее магазина.

— Что ты будешь делать? — спросила она.

— Пойду на работу.

— Кем ты работаешь?

— Это трудно объяснить.

— Дай мне слово, что ты не диверсант.

— Я не могу, — он улыбнулся. — Я сам не знаю, кто я. Иногда я, наверное, диверсант.

— Ладно, — она обняла его и поцеловала быстро. — Все разно приходи вечером. Я буду ждать, — й убежала в магазин…

Потемкин стоял на углу, внимательно оглядывая проезжавшие машины. Одна из них притормозила.

— Эй, — окликнула его женщина и быстро спросила что-то.

Он огляделся, ища, к кому она обращается.

— Я?

Она снова что-то спросила. Он подошел к машине, наклонился и засунув голову внутрь, поцеловал ее. Женщина вырвалась, выругавшись, дала газ…

— Злая! — сказал якут, глядя вслед, и улыбнулся…

Патрульный полицейский, свернув в переулок, увидел, как с высокого забора слез Филипп Ильич и стал отряхивать свой костюм. Полицейский посигналил, подзывая. Филипп Ильич сразу пошел быстро прочь, не оглядываясь. Машина догнала его, и полицейский, выбравшись, окликнул, уже сердито:

— Эй, парень, иди сюда.

Махотин подошел к его машине, улыбаясь, но вдруг нагнулся и за капотом, на корточках, очень быстро побежал вокруг машины…

— Какого черта?

Полицейский, потеряв его, заглянул за капот. Расстегивая кобуру, обежал машину и увидел, как Филипп Ильич уже скрылся за забором.

— Дьявол! — пробормотал он, пораженный…

Стемнело. В домах зажигались огни. Сафронов лежал на высокой крыше ив бинокль осматривал окна квартир.

Девушка сидит на кухне, ест что-то монотонно…

Парень пьет пиво, смотрит телевизор…

Еще парень, просто сидит на стуле, чешет лоб…

Пожилая пара ест молча…

Снова девушка, сидит, курит у телевизора…

— Тьфу ты черт! — пробормотал Сафронов. — Что же они все по одному живут?..

Николай и Нэнси, смеясь, готовили вместе ужин. Почти все уже было готово. Нэнси уносила тарелки в комнаты. Николай поставил на раскрытое окно тарелку с салатом и хлеб, и это тут же исчезло. Продолжая готовить, он кинул в окно пару апельсинов, они пропали без звука!

— Стакан дай! — вдруг сказали из темноты.

— Зачем? — удивился он.

— Надо…

Он поставил стакан, и тот тоже пропал. Вернулась Нэнси, что-то напевая, прижалась к Николаю. Он обнял ее, целуя, и незаметно задернул штору и прикрыл окно. Но окно опять открылось. Нэнси ушла снова.

— Яишницу пожарь! — На подоконнике появились две упаковки яиц и пустая тарелка из под салата.

— Я там, вроде, ветчину видел, — раздался из темноты голос Филиппа Ильича.

— Где? — удивился Николай.

— В холодильнике…

— Водки выпьешь? — спросил другой голос.

— Откуда у вас? — прошептал Николай, подавая ветчину.

— Андрюшка в магазин сбегал…

Разложив еду на ящике, Сафронов, Потемкин и Филипп Ильич сидели в темноте в кустах, выпивали по очереди, закусывали и неотрывно глядели в окно, улыбаясь. Николай, обняв Нэнси, снова задернул штору, но якут проворно поднялся, тихо открыл ее и быстро вернулся на свое место…