— Очень хорошо. Сначала вы будете проверены. Затем вы снова можете заняться пополнением армии генерала Харитонова.

Одновременно вы будете снабжать нас сведениями относительно этого пополнения.

Клейст встал, присел и снова встал, хлопнув себя по карманам кителя. Движения его показались Шикову менее порывистыми. Он что-то пробормотал уже не таким резким голосом, и переводчик объяснил, что беседа кончена.

Возвращаясь из штаба Южного фронта на свой командный пункт, который в это время находился в Новошахтинске, Харитонов молча сидел рядом с шофером, полузакрыв глаза, будто дремал. Машина шла степью. Иней посеребрил крыши домов. От балок тянуло сыростью. Раскачивались на ветру стебли неубранного, почерневшего подсолнуха.

Душевное состояние командующего 9-й армией можно было выразить так: у всех советских людей был враг, миллионы людей в тылу старались вообразить себе лицо этого жестокого врага.

Для Харитонова враг был более отчетлив. Враг этот имел фамилию — фон Клейст.

Харитонов мысленно не раз пытался вообразить наружность своего противника, его нрав и образ мыслей. Покамест Харитонов изучил только его тактику по тем ударам, которые наносил Клейст. Харитонов воспринимал их как физические удары по своему собственному телу. Он ненавидел этого человека со всей страстью своей гордой и горячей натуры. Клейст представлялся ему наглым авантюристом из породы тех буржуазных отпрысков, которых Харитонов презирал в юности и которые немало досаждали ему в жизни.

Вдруг Харитонов оживился, повернулся всем телом и, облокотившись на покрытую чехлом спинку переднего сиденья, отрывисто-шутливо обратился к адъютанту:

— Что приуныл, капитан? Достань что-нибудь из своей походной библиотеки и прочти с чувством!

В полевой сумке капитана Шпаго копились вырезки газетных очерков, тоненькие книжечки рассказов и стихов, хранились и его собственные записки. Он был кадровый кавалерист. Ранение вывело его из строя. Когда он выздоровел, начальник отдела кадров порекомендовал его Харитонову. Харитонов тогда только что принял армию, ему нужен был адъютант. Явившись к Харитонову, Шпаго высказал ему свои соображения, как он представляет себе должность адъютанта. Он предупредил, что очень чувствителен ко всему, что связано с его офицерской честью.

— Товарищ генерал, — сказал он, — если вам нужен друг и помощник, вы можете на меня положиться. Но если должность адъютанта будет сведена к выполнению обязанностей бытового обслуживания, разрешите отказаться от такой должности.

Харитонов оценил решительную откровенность офицера, и завязалась дружба.

Печальные поля с неубранным подсолнухом напомнили капитану "Несжатую полосу" Некрасова. Он извлек из полевой сумки тоненькую книжечку и с чувством продекламировал стихотворение.

Харитонов глубоко вздохнул.

— Люблю Некрасова. Наш, ярославский! — с гордостью сказал он и, помолчав, спросил: — Вам сколько лет, капитан?

— Тридцать исполнилось, товарищ генерал!

— Вам, стало быть, в семнадцатом году всего шесть лет было! — удивился Харитонов. — А мне уже тогда шел девятнадцатый. Мне эти стихи ближе! Многое напоминают! Я ведь волгарь, рыбинский! Дед и отец — котельщики, мастеровые. С зари до зари стучали молотками на заводе. Мать мыла баржи у местного судовладельца Жеребцова, рано умерла. Я ее жалел: бывало, заберусь в жеребцовский сад и принесу яблок. Однажды Жеребцов увидел меня в саду и выс-трелил из дробовика. Мать с трудом вытащила засевшую под кожей дробину. Ох и ругала!..

Харитонов, помолчав, вдруг весь как бы преобразился. Карие его глаза насмешливо сверкнули.

— Этот Жеребцов весной, во время ледохода, угодил под лед.

Вытащил его Андрей-крючник, Я на берегу был. Жеребцов кряхтя вынул двугривенный и подает крючнику. Тот не берет. "Не надо, говорит, не видел, что это ты тонешь! — И добавил:-Двугривенный! Дешево себя оценил! Это и есть красная тебе цена! А миллионы тебе мы нажили!" Каково?

За ветровым стеклом машины показался небольшой лесок.

В Ростовской обл'асти лес — редкость. Шофер Миша знал уже, как тоскует по лесному краю командующий, и замедлил ход.

— Перекур! — воскликнул Харитонов и приказал остановиться.

В лесу было тихо. Лапчатые листья падали с кленов, бессильно опускаясь на кузов машины.

— Разве это лес! — с досадой сказал Харитонов. — Вот у нас лес! воскликнул он и, помолчав, добавил: — Не люблю я это время года. Вялость. Сырость. Хоть и воспевают его поэты. Впрочем, понятно: кому что! Им краски. А нам…

Харитонов задумался и вдруг заговорил с жаром:

— Клейст! Это генерал с моноклем. Мы, русские, побьем его!

Только чем я его бить буду? Вот загвоздка!

В голосе командующего послышалась досада, лицо нахмурилось, резче обозначился рубец, идущий от виска к подбородку, черные густые брови сдвинулись. Харитонов прислонился к старому клену и простоял так несколько минут.

— А много ли у нас было сил, когда мы с царем дрались? — неожиданно спросил он. — С теми, кто из нас кровь пил?! У них деньги, пушки, пулеметы, тюрьмы, а у нас что?

— Дух был силен! — сказал Шпаго.

— И голова на плечах! — пояснил Харитонов. — Теперь что?

Избаловались. Вынь да положь! А тогда каждый кусок доставался с бою!..

Ветер закачал вершины деревьев, яростно взметнул листву, Харитонов расправил плечи.

— Как по-твоему, капитан, какое самое лучшее русское слово? — спросил он и, не дожидаясь ответа, воскликнул:-Самое лучшее — вперед! Слышишь, как звучит? Впе-ред!

Он раздельно произнес это слово, как бы испытывая его на слух.

Харитонов выпрямился, затоптал папиросу и, заняв свое место в машине, всю дорогу не проронил ни слова.

Как ни озабочен был Харитонов своими мыслями, от его взгляда не ускользала ни одна деталь окружающей обстановки, какимто образом касавшаяся его армии. По дороге в штаб Южного фронта он не мог не остановить колонну, направлявшуюся к нему в запасной полк, а возвращаясь, не мог не обратить внимания на свежие воронки от артиллерийских снарядов в селе за переправой.

Машина остановилась. Навстречу Харитонову шел командир запасного полка Климов. Он доложил о том, что произошло на участке его полка.

Харитонов, опустив глаза, слушал Климова. Затем он в сопровождении Климова обошел поле боя и, осмотрев подбитые танки, что-то быстро на ходу шепнул адъютанту. Тот записал: "Выяснить, нельзя ли отремонтировать подбитые танки в учебных целях?"

Узнав, что в этом бою взят в плен фашистский офицер, Харитонов решил допросить его, но прежде всего он предложил Климову проехать с ним на полковой пункт первой помощи.

Возле одной из палаток стояли молодью люди. Среди них выделялся богатырского сложения молодой сержант с повязкой на голове. Одно плечо его- было толще и выше другого, левая рука на перевязи. Завидев приближающихся командиров, сержант сделал несколько шагов к Харитонову и, приложив правую руку к пилотке, проговорил:

— Товарищ генерал! Заместитель секретаря комсомольской организации сержант Синельников. Веду собрание. На повестке дня прощание с групкомсоргом сержантом Карташовым. Принято решение: подвиг Карташова опубликовать в газете. Комсомольцы взяли обязательство: в бою и в личной жизни следовать примеру Карташова и воспитывать на его примере молодежь.

Четко проговорив это, Синельников продолжал смотреть в глаза Харитонову.

Синельников не знал, что перед ним стоял один из организаторов комсомола в городе Рыбинске.

Полузакрыв веки, командующий стоял молча, затем он слегка приподнял голову и тихо сказал:

— Продолжайте.

И комсомольское собрание продолжалось, как если бы на нем не было никого из этих важных людей.

— Собрание продолжается! — сказал Синельников. — Приступаем к следующему вопросу: "Поведение комсомольцев в бою".

Начну с себя. Я вел себя в этом бою неправильно. Мне надо было идти согнувшись, а я не стал кланяться. Теперь видите, что произошло? Синельников указал на завязанную голову и руку. — А что может произойти дальше? Отправят в тыл. Оттуда, может, не вернусь в свою часть. А сколько времени потрачу на лечение? Нечего сказать, хорош!