24 января наши войска освободили Барвечково. Немцы в ответ усилили свою группировку на флангах прорыва.

Теперь уже и Главком согласился, что надо ввести в сражение 9-ю армию.

Штаб Харитонова обосновался в большом украинском селе Богородичном на берегу Северного Донца, в десяти километрах от Славянска. Между селом и городом был лес. Славянок возвышался на горе, склоны которой также были покрыты лесом.

Харитонов никогда не был в Славянске. Он знал о нем лишь, что это город-курорт, здравница донецких шахтеров. Для него теперь Славянск был только крупным узлом сопротивления неприятеля. Рельеф местности и неблагоприятные метеорологические условия-то снежные заносы, то'оттепель-затрудняли боевые действия.

Узнав, что немецкий гарнизон малочислен и держится лишь на хорошо продуманной круговой обороне, Харитонов решил отыскать в ней слабое звено и незаметно просочиться в город.

Таков был замысел Харитонова. Он установил, что слабым местом противника была узкая лесная лощина, покрытая глубоким снегом. С этой стороны Славянск был слабо защищен. Бойцы, обученные Харитоновым смелым боевым действиям в зимних" условиях, натренированные в преодолении глубоких снежных покровов, скрытно продвигаясь по этой узкой лесной лощине, ворвались на окраину Славянска и, сбив боевое охранение противника, заняли несколько домов. Требовалось закрепить успех, но подкрепления не были с такой же быстротой и скрытностью введены в прорыв Гущиным. Он замешкался, — пропал момент внезапности. Противник получил время опомниться. Теперь надо было все начинать сызнова. Харитонов полагал, что если подготовленный маневр сразу не удался, то латать или штопать его, как он выражался, бесполезно.

Не было теперь с ним Поливанова. Он находился в госпитале.

Новый начальник штаба Краевич видел, как, напрягая все свои душевные силы, Харитонов искал способ выполнить задачу малой кровью, находил и отвергал множество вариантов, иные пробовал осуществить и не достигал цели.

Краевич, близко принимая к сердцу эти беспрестанные поиски смелого и умного решения, помогал командующему четкой работой штаба.

Втянутый то в затяжные бои за укрепленные противником населенные пункты на флангах прорыва, то перебрасываемый на отражение контрударов и контратак потивника во фланг соседа, Харитонов в этой операции не гнушался, как он говорил, никакой черновой, неприметной боевой работой для содействия успеху товарищей, тогда как'ему в начале операции предназначалась более видная роль-развить успех других.

В начале февраля наше наступление на юге стало затухать и вскоре прекратилось.

Хотя наши войска и захватили на правом берегу Северного Донца обширный плацдарм, откуда можно было угрожать харьковской и донбасской группировкам противника, но и немцы, удержав Славянск и Балаклею, также могли нанести фланговые удары по войскам, оборонявшим Барвенковский выступ. Более того, неприятель мог сходящимися ударами из Балаклеи и Славянска срезать этот выступ.

Когда наши войска готовились освободить Харьков, Харитонов получил задачу оборонять южный фас Барвенковского выступа.

Поручая ему это, командование учитывало его опыт умелой организации обороны под Ростовом. Военный совет Юго-Западного направления еще в директиве от 17 марта 1942 года рекомендовал войскам учесть опыт 9-й армии. В директиве говорилось:

"Опасаясь обходов и обхватов флангов, вместо огневой связи с соседом, часто стремятся к локтевой, я результате оборона создается не по принципу узлов сопротивления, а линейная, без соответствующей глубины…

Опыт боев показывает, что для хорошо окопавшейся пехоты танки противника не страшны, так как, они не в состоянии нанести ей поражение. Примером этому может служить оборона 136-й стрелковой дивизии во время боев с танковой армией генерала Клейста. Дивизия была атакована большим количеством танков, но благодаря тому, что пехота была зарыта в землю, а средства ПТО эшелонированы в глубину и установлены на танкоопасных направлениях, пехота потерь от танков почти не имела, а немцы за 1,5 дня боев потеряли подбитыми и сгоревшими до 80 танков".

Теперь же Харитонову предстояло действовать в иных условиях-оборонять южный фланг наступающей группировки. Вот почему Харитонов настаивал на выделении его армии дополнительных сил.

Эти силы ему не были приданы, так как считали, что и у неприятеля также не было достаточных сил для нанесения удара во фланг нашим армиям прорыва с юга. И было основание так думать. Имелись сведения, что противник 15 апреля перейдет в решительное наступление с юга, но не перешел.

Утро 29 апреля предвещало солнечный день.

Харитонов только что проснулся, как вдруг донесся едва слышный, а затем все более усиливающийся гул множества^ тяжелых неприятельских бомбардировщиков. Потрясающие удары обрушились на село. Бомбежка Богородичного продолжалась весь день 29 апреля. Краевич посоветовал перенести КП. Харитонов, недовольно хмурясь, не решался просить об этом командующего фронтом. Когда он, пересилив себя, появился на узле связи, Зина, сидевшая у аппарата, поняла, что разговор будет неприятный.

Хотя командующий фронтом и разрешил перенести КП, но по его ответу Харитонов понял, что тот недоволен. Это огорчило Харитонова, но он тут же упрекнул себя, что сам часто был резок с комдивами, когда они докладывали ему обстановку в особо напряженные моменты.

В то же время он не переставал делать то, что в этот момент представлялось ему главным. Он непрерывно связывался с частями. Ему докладывали, что на переднем крае противник не предпринимает активных действий.

"Я поднял зверя и не убил. Зверь огрызается!" — соображал он.

Бомбы с оглушительным треском начали ложиться где-то недалеко от узла связи. Харитонов снова мельком обменялся взглядом с Зиной. Она схватила карандаш и торопливо написала несколько слов на обрывке узкой телеграфной ленты.

Он видел, как она замедленным движением руки отодвинула от себя записку на край стола, так, чтобы он мог прочесть.

"Уходите, уходите отсюда! — прочитал он. — Во дворе есть укрытие. Сводку я вам принесу, а если вызовут, сообщу!"

Раздался оглушительный треск, потолок рухнул, горница заполнилась дымом. Показался с озабоченным лицом Шпаго и вслед за ним, с бронзово-невозмутимым лицом, ординарец Харитонова Айдаров.

— Товарищ генерал! — доложил Шлаго- Летучка узла связи и наша машина выведены из строя.

— Позаботьтесь о другом транспорте! — распорядился Харитонов.

Зина делала отчаянные попытки спасти телеграфный аппарат.

Харитонов, отстранив ее, взвалил аппарат на плечи. Она бросилась к рации. Харитонов направился к выходу в уверенности, что Зина следует за ним. Ему казалось, что он слышит за собой ее легкие шаги и частое дыхание. Бережно опустив аппарат у края дороги, он оглянулся, Зины не было.

Узел связи уже весь был охвачен дымом. Огонь побежал по кровле и бревенчатому венцу, сбрасывая на крыльцо куски шифера.

Харитонов бросился в горящее помещение.

Зина, стоя к нему спиной, одной рукой загораживалась от дыма, а другой пыталась потушить вспыхнувшие провода, не замечая, что ее ватная телогрейка тлела, вот-вот готовая вспыхнуть.

Харитонов, схватив ее за руку, с силой повлек к выходу и, добежав с ней до обочины дороги, указал на рыхлый, ноздреватый снег в глубине кювета.

— Туши ватник, а то сгоришь! — отрывисто проговорил он ничего не понимавшей и не чувствовавшей в этот момент девушке. — Да говорю тебе, горишь! — сердито повторил он и с силой толкнул ее в кювет.

С переездом КП в Долгонькое налети неприятельской авиации прекратились. На переднем крае противник не предпринимал активных действий.

Харитонову, естественно, приходило на ум, что он слишком засиделся в Богородичном, этим, видимо, и объяснялась бомбежка.

Так думал не только Харитонов, так думали и в штабе фронта, и в штабе направления, и в Ставке. Все думали, что Клейст не в состоянии нанести удар во фланг нашей ударной группировке с юга.