Кстати, о лени русского крестьянина. Те же Брокгауз и Ефрон сообщают, что самые гибельные месяцы в России, месяцы, когда смертность населения резко превышала среднегодовую численность, – июль и август. Это месяцы страды, тяжелейшей крестьянской работы. В эти месяцы надрывались и умирали на работе самые слабые. Зато следующие месяцы – сентябрь и октябрь – по смертности были наиболее благополучными в году. То есть, не будь страды, часть тех, кто умер в июле – августе, по идее, должны были дожить до сентября – октября.
Те русские интеллигенты, кто знал и понимал народ, но не мог донести своих мыслей до царей сквозь мудраческий словесный понос, отчаивались: «Знаете, шибко я боюсь вашей петербургской стряпни. Уж как вы, господа чиновники, да к тому же петербуржцы, да еще вдобавок ученые, приметесь законодательствовать, право, из этого может выйти чисто-начисто беда, да еще какая! Знаете, мороз по коже дерет и меня, и Хомякова от одних опасений. Много мы от вас боимся, но на деле вы будете страшнее и ужаснее.
Старайтесь сделать как можно неполно, недостаточно, дурно: право, это будет лучше» писал более ста лет назад А.И.Кошелев, а получилось – ну прямо как про наши сегодняшние дни. Ни на грамм не поумнели мудраки, да еще московские, да вдобавок ученые.
Автор уже не раз приводил примеры, когда мысль, кажущаяся правильной в столице, превращается в «шедевр» идиотизма там, где она должна внедряться в жизнь. Но так как идея демократизма, проводимая автором, к его сожалению, очень туго понимается, а те, кто не утруждает себя пониманием, а предпочитает просто верить, как правило, не видят оснований верить автору – новые примеры, надо думать, книге не повредят, как не испортит каши масло.
Лесков описывает такой случай. Он подсаживается попутчиком в телегу к мужику, едущему в волость, и расспрашивает его о деле, позвавшем в дорогу. Мужик рассказывает, что мир собрал взятку и он теперь везет ее в волость отдать начальству. Цель взятки – чтобы волость не давала в эту деревню коров голландской породы.
Давайте посмотрим на этот эпизод глазами городского мудрака. Он знает, кто коровы дают молоко, и знает, что те коровы, которых держат крестьяне, дают этого молока, причем плохой жирности, едва 700 – 1500 литров в год. Он также знает, что от голландской коровы надаивают 5000 -7000 литров в год. Одна голландская – десять российских! Но ведь одну держать выгоднее, чем десять, и по трудозатратам, и по кормам!
А тут крестьянам дают бесплатно голландских коров, царь потратился, на деньги казны купил, чтобы породистость российского скота улучшить, а крестьяне деньги собирают и взятки дают, чтобы их от этого подарка избавили. Ну кем их после этого назвать, как не тупицами? Правильно? Правильно-то оно правильно, да вот вопрос: а кого царь спрашивал, прежде чем потратить деньги казны, как их потратить, чтобы увеличить молочность российского стада? Мудраков? А почему не крестьян? Почему он их не спросил, что им надо для этого?
Немного отвлечемся от данного сюжета. Автор как-то сам попался на подобном мудрачестве. В Павлодарской области есть славный колхоз «30 лет Казахстана». Несколько десятков лет им руководил Яков Геринг, Герой Социалистического Труда. Немец, как вы, наверное, уже поняли. Известная фамилия. Да, председатель был немец, и колхозники – тоже в основном немцы по национальности. Но Яков Геринг был человек исключительно преданный своему Делу, смелый, не боящийся принимать собственные, а не утвержденные свыше решения. В его жизни по тем временам было много дел рискованных, попадись на его пути дурак в обкоме и такой же умник в прокуратуре, наверняка бы сел лет на пять. Он и колхозный скот в бескормицу перегонял километров на 400 к югу, и в Оренбургской области зимой достал брошенный под снегом хлеб, и теплиц настроил, и поля оросил, нутрий и норок завел, да, пожалуй, и не найдешь в сельском хозяйстве дел, которыми бы он не занялся и не сделал их прибыльными. Но особое внимание он обращал на молочное стадо, на селекцию, на повышение жирности молока и удойности коров. Он и его люди были большими специалистами в этом деле.
Автор не встречался с ним, Яков Геринг умер до того, как автор занялся делами, соприкасающимися с сельским хозяйством. Колхоз избрал нового председателя – своего, «выращенного» Герингом.
И этот председатель однажды приехал к автору с просьбой помочь купить для колхоза за границей некоторые нужные колхозу машины. А к автору в это время попала реклама одной испанской технологии подготовки кормов. Суть ее сводилась к проращиванию зерна на специальном оборудовании, получению зимой зеленого корма, причем с повышением кормовых единиц. Автор загорелся этой идеей и стал настойчиво предлагать наследнику Геринга вместе заняться данной технологией по схеме: «Завод купит, колхоз внедрит, прибыль – пополам». Колхоз ничем не рисковал и сам не тратил ни копейки.
Председатель вежливо ( с тем, у кого просишь, нужно говорить вежливо) ответил, что они знают об этой технологии. «Но понимаете, – продолжил он, — наш скот, очень неплохой скот, подобран под наши корма. Корм по испанской технологии ему ничего не даст – вы напрасно потратите деньги. Под этот корм нам надо будет менять стадо, а это явно нецелесообразно. Давайте займемся покупкой того, что действительно нужно колхозу». Прав был председатель или нет, но автору урок дал: уважаешь специалиста в себе, уважай его и в других, занимающихся Делом. Не навязывай им своего мнения, как бы ты а нем ни был уверен, – они не глупей и не ленивей тебя, они свое Дело не могут не знать лучше тебя – дилетанта. Но чтобы понять это, надо самому заниматься Делом, а не учить других, как им заниматься.
Но вернемся к тем голландским коровам, которых царь купил и пытался бесплатно передать крестьянам, и к крестьянам, готовым платить большие деньги, лишь бы этих коров не иметь.
Крестьян легко понять, если вспомнить, что Россия тех времен не знала минеральных удобрений, ее полям не была знакома чилийская селитра. Должны были царские мудраки задать себе вопрос: «Как может Россия столетиями растить хлеб, не удобряя поля?» Могли мудраки понять, что для крестьянина в корове самое ценное не молоко и не мясо (это все попутные продукты), а навоз, и только навоз. Что без навоза у него не будет хлеба. И Россия имела свою породу крупного рогатого скота – навозную. Никто не кормил скот зерном – это было идиотизмом. В любой деревне главной ценностью была не пашня, а угодья – луга и выпасы. Именно их размеры определяли, сколько скота способна продержать деревня. А от размеров стада зависело, сколько пашни деревня может иметь и сколько десятин зерновых может засеять. Считалось, что одна голова крупного скота (лошадь или корова) или десять голов мелкого (свинья, овцы) дают навоза в количестве, минимально необходимом для выращивания хлеба на одной десятине. Нет навоза – не стоило и пахать. Навоз был главной продукцией, которую давал скот, а молоко, мясо, шерсть – лишь сопутствующей.
В пору становления Русского государства Ярославом Мудрым был написан судебник. В нем определялся штраф за уничтожение чужого скота. По сумме штрафа можно определить, какое животное для крестьян было особо ценным. Кстати, в те времена на крестьянском подворье в качестве домашней птицы жили и лебеди и журавли.
Так вот, самый большой штраф определялся не за племенного жеребца или удойливую корову, а за вола. Поскольку он совмещал функции лошади и давал много навоза. Молоко, как видим, не играло большого значения, главным было зерно, хлеб. А вол и пахал, и удобрял поле. И уже не покажется удивительным, что такой же штраф, как за вола (вдвое превышающий штраф за лошадь), взимался за уничтожение... кота... То, что вол помог вырастить, кот призван был сохранить от мышей.
Русская порода коров отличалась тем, что могла есть любой корм: от болотной осоки до соломы с крыши избы в затяжную зиму. И не сдыхать от такого корма. Этим она была ценна, а не молоком. А что мужику делать с голландской коровой? Ведь той нужен клевер, той подавай зерно — то, что мужику и для себя с чадами и домочадцами не всегда хватало. Голландская корова на русских харчах околеет немедленно. А бюрократия обвинит мужика, что тот уморил «царево подарение» из-за лени. И накажет. Вот мужики и собрали взятку начальству, чтобы оно переадресовало сей царский подарок куда-нибудь в другую деревню.