— Гляди-ка ты, совсем как мы!

— Мы? — удивился Аристархов. В их жизни было по-всякому, но никогда, кажется, не было стоя.

— Я не об этом, — поморщилась Жанна, — видишь, как он, гадина, вцепился в неё, не пускает?

— Куда не пускает? — неожиданно обиделся за «него» Аристархов.

— Куда-куда? На кудыкину гору! Куда она хочет! — разозлилась Жанна.

— Домой в Россию? — усмехнулся Аристархов.

— Ну конечно, — внезапно успокоилась Жанна, — куда же ещё? Домой в Россию.

Аристархов забыл про лягушачий разговор, но через несколько часов за ужином Жанна вдруг произнесла, глядя куда-то в сторону:

— Не знаю, как тебе, Аристархов, а мне Россия не дом.

А что тогда дом, хотел спросить Аристархов, но не посмел, так как сам не был уверен: дом ему Россия или не дом? Если дом, то странный какой-то, такой, что у Аристархова не только никогда не было в нём своего дома, но и вообще не предвиделось, как и у большинства вывозимых из Германии в российское никуда офицеров. Дом, жадно разинувший пасть на скопленные Аристарховым немецкие марки, но щетинисто враждебный всем попыткам хоть как-то в нём устроиться. Последний по времени ответ капитан Аристархов получил наложенным платежом из Вологодской области: за семьдесят заболоченных соток хрен знает в какой дыре с него требовали… сто тысяч долларов. «Дом», которым была Россия, в который предположительно стремилась одна лягушка, а другая её не пускала, видимо, полагал, что отважнее всего его будут защищать бездомные офицеры.

Аристархов знал, где располагался особняк, в котором убиралась, а теперь, стало быть, ещё и прислуживала Жанна. Несколько раз он отвозил её туда, забирал. Недавно, впрочем, Жанна купила подержанную крохотную «хонду» и с тех пор перемещалась по Германии самостоятельно.

Аристархов поставил свой «форд-аскона» впритирку к Жанниной «хонде». В темноте машины напоминали лягушек, только не стоящих на дне аквариума, а сидящих у края проезжей части улицы.

Аристархов подумал, что как-то скуповато — горело лишь одно окно — света у принимающих гостей немцев. Выкурив сигарету, он обратил внимание, что не видать и машин этих самых гостей.

Далее он действовал быстро и автоматически, как действовал, выполняя боевое задание, будь то разведка местности, подхват с поля боя своих или уничтожение на поле боя чужих.

Аристархов птицей вспорхнул на железную изгородь, птицей же мягко приземлился в саду среди едва шевелящихся на ночном ветру яблонь и вишен, кустов и цветов. Неслышно пробежал по дёрну, чуть слышно проскрипел по дорожке из гравия, оказался прямо под освещённым окном. Окно было высоковато — на цокольном этаже, — ив обычном состоянии духа и тела Аристархов не сумел бы так сильно подпрыгнуть, вцепиться пальцами в карниз, подтянуться на одних пальцах. А тут сумел. В обычном состоянии духа и тела, убедившись, что окно занавешено, Аристархов спрыгнул бы на землю, а тут, закрепившись побелевшими, превратившимися в клешни пальцами за край карниза, пошёл на локтях вдоль, отыскал просвет в занавесках, уставился в этот просвет одновременно скорбящим и ненавидящим взглядом.

Прежде всего, как и положено обманутому мужу, он увидел огромную кровать, а уж затем лежащего в ней, глупо улыбающегося немца с лысой, похожей на футбольный мяч головой. И наконец — совершенно обнажённую, причёсывающуюся у зеркала Жанну. Бог, стало быть, уберёг Аристархова от более непристойного зрелища.

Капитан нащупал ногой на стене кирпичный выступ. Пальцам-клешням вышло некоторое облегчение.

Его удивило отстранённо-холодное выражение лица Жанны, причёсывающейся у зеркала. Аристархов вдруг отчётливо, как будто это было вчера, вспомнил, как он давным-давно душной афганской ночью уходил от неё из полковой амбулатории. Она, даже не прикрывшись простынёй, осталась лежать на кушетке, а он одевался у стены с таблицами для проверки зрения, весами, приспособлением для измерения роста. «Если бы ты знал… как тебя… Аристархов, да? — сказала Жанна, посмотрев на него, застёгивающего штаны, отстранённо и холодно, — сколько здесь служит отвратительных жирных полковников и генералов…» «Больше я сюда ни ногой!» — помнится, подумал, притворяя дверь амбулатории, Аристархов.

Да не вышло.

Тем временем немец с трудом поднялся с кровати. У Аристархова потемнело в глазах. Немец был ничуть не лучше и уж определённо старше, значительно старше некогда помянутых Жанной полковников и генералов. Подойдя к Жанне сзади, он прижался к ней, обхватил руками. Аристархов видел только строгое, как будто она читала серьёзную книгу, лицо Жанны в зеркале да его старческую — в шишках и в пигментных пятнах — острую задницу, коромысло спины, лысую, похожую на футбольный мяч, голову. Немца, видать, после совершённого подвига плохо держали ноги, он покачивался, и вместе с ним покачивалась Жанна. Воистину лягушачья тема была сегодня неисчерпаема.

— Я разговаривал с врачом, — с трудом разобрал Аристархов слова немца, — он сказал, что Марта вряд ли вернётся из больницы. Шансов нет. Я сделаю тебе гражданство через нашего бургомистра. Поженимся через год. Девочка, естественно, будет с нами…

Нога Аристархова соскользнула с выступающего кирпича, пальцы-клешни разжались, он упал вниз прямо на куст жимолости. Тонкие ветви больно отхлестали его по лицу, как будто это он был изменником. От боли и несправедливости из глаз Аристархова хлынули слёзы, но глаза тут же и высохли, сделались сухими и горячими, как афганская земля.

— А он говорит, ходи, говорит, ко мне, говорит, почаще! — странным каким-то полушагом-полубегом, вполуприсядку, хлопая себя по коленям и ляжкам, пронёсся капитан Аристархов по жёсткому гравию, мягкому дёрну. — В лесу говорит, в бору, говорит, растёт, говорит… — изобразил что-то вроде чечётки у железных ворот, тяжело, как мешок с дерьмом, перевалился через ворота, сел в свой «форд».

Опамятовался Аристархов у КПП аэродрома. Дал задний ход, винтом ввинтился в дорожную тьму. Ещё немного, и он бы поднял в воздух вертолёт — кто мог ему помешать? — нашёл бы дом старого немца. Отчего-то Аристархов был совершенно уверен, что ему удастся невозможное — ракета войдёт точно в окно, в открытую форточку, в то самое зеркало, в котором отражалось холодное чужое лицо Жанны.

6

Сначала по обе стороны дороги бежали деревья, дома с витринами. Мелькнула розовая витрина с куклами Барби. Аристархову почудилось, что сзади к Барби пристроился её кукольный супруг Кен и что Барби и Кен ритмично покачиваются в розовом неоновом воздухе витрины, как лягушки в аквариуме. Потом начались стенды с рекламой, обозначенные лампочками звукопоглощающие щиты, залитые то синим, то зелёным, то ослепительно белым космическим светом бензоколонки. Аристархов сообразил, что он уже на автостраде. На синей под названием «Арал» он залил полный бак, рванул вперёд, что оставалось мощи, в изношенном «форде». Как только впереди возникали указатели с названием городов, Аристархов закрывал глаза и ехал, если можно так выразиться, в слепом автопилоте. Ему не хотелось знать, куда он едет, просто едет по Германии, и достаточно.

По левым рядам его легко обходили новые мощные машины. Справа ползли на «трабантах», «вартбургах», «Жигулях». Аристархов притормозил на стоянке, взял по непомерной ночной цене в ресторане бутылку виски. Возвращаясь с бутылкой наперевес к своей машине, он увидел, что на стоянке полно машин с советскими номерами и что в этих машинах спят люди, о чём свидетельствуют запотевшие изнутри стекла.

Потом дорога начала светлеть, причём свет нагонял сзади. Стало быть, Аристархов ехал на Запад. Он сунул в магнитофон первую попавшуюся кассету. «Отход на север!» — чеканно пропели ребята. Аристархов решительно взял на север. Несколько раз он менял маршрут, пересекая бывшую, не до конца ещё размонтированную. германо-германскую границу в бетонных укреплениях, земляных валах и кольцах колючей проволоки.

Вскоре, впрочем, автострада совершенно распрямилась, окружающие пейзажи сделались однозначно равнинными, ухоженными и богатыми. Как Аристархов ни зажмуривался перед указателями, невозможно было не уяснить, что он подкатывает к Гамбургу. Пару раз его обогнали полицейские машины. Аристархов перестал прихлёбывать из горлышка.