14

Аристархов насторожился, когда услышал в наушниках голос диспетчера, выводящего на маршрут. Диспетчер выдал направление на… Москву.

— Через Москву? — не поверил Аристархов, глядя на красную сумку «Спринт», где поместились все его вещи. Он вспомнил, что когда-то уже отправлялся куда-то с сумкой, на которой тоже было написано «Спринт», а может, «Спорт».

— Так быстрее, — сказал расположившийся в кресле второго пилота Тер-Агабабов.

Голос диспетчера показался капитану знакомым, был диспетчер из штаба округа. Аристархов однажды работал с ним во время показательных тушинских полётов. Через Москву так через Москву.

Аристархов поднял новенькую машину в воздух, заложил вираж, лёг на указанный курс и моментально забыл про земную жизнь. Так хорошо, свободно и легко было в небе.

Внизу проплывало Подмосковье.

Тер-Агабабов успел просмотреть газету и теперь разгадывал кроссворд. Это было поразительно, но он не знал «русского писателя, лауреата Нобелевской премии» из пяти букв.

— Пушкин? — предположил Тер-Агабабов. — Нет, нужно пять.

— Бунин, — подсказал Аристархов.

— Бунин, — недоверчиво повторил Тер-Агабабов, — никогда не слышал.

Внизу уже была Москва.

Аристархов всегда великолепно ориентировался на местности, не видел большой разницы между пустыней и городом. Он без малейшего труда разглядел в каменном лаберинте и улицу, где находилась галерея «Вертолёт» и где «Красный сапог».

Над домом, в котором была мастерская Лены, капитан снизился, завис в виду её окон. Он подумал, что вчера ночью ошибся относительно того, что не смотреть ему больше на оцинкованные крыши. Не прошло и дня, а он смотрит и не из её окон, а сквозь свой электронный прицел. Под расплавленными на солнце ярусами крыш он увидел на дне колодца-двора тёмно-синий «БМВ».

Аристархов взял резко вверх. Теперь он слушал только голос диспетчера в наушниках.

Миновали улицу Димитрова, пряничный особняк французского посольства, дом на набережной, Москву-реку, красную резную кремлёвскую стену. Прямо на белые, как свечи, под золотыми язычками куполов колокольни Ивана Великого летел капитан Аристархов на последнем советском вертолёте «КА-50».

И прежде чем он успел подумать, что что-то тут не так, не туда вывел его диспетчер, над колокольнями вдруг взметнулись вороха осенних листьев, а вслед за листьями, прямо, стало быть, с территории Кремля взлетел белый гражданский вертолёт с надписью «Россия» и трёхцветной эмблемой на хвосте.

Несколько секунд капитан смотрел в белое лицо пилота, затем стал обходить вертолёт, но вдруг увидел в большом круглом иллюминаторе два знакомых лица: рыхло-пористое, почти безглазое под уложенным седым пробором и гладко-жёсткое, несмотря на широту и мнимое добродушие — в очках с тонкой золотой оправой.

В следующее мгновение рука капитана Аристархова сама надавила оружейную кнопку. Американская ракета «Ультра» беззвучно вошла в белое чрево гражданского вертолёта. Аристархов бросил свою машину по дуге вверх — от взрыва и летящих обломков, — хотя не было ещё ни взрыва, ни летящих обломков.

Наверху, в безопасности, уходя по косой к солнцу, растворяясь в осеннем солнце, он услышал оглушительный — видать, заправились под завязку — хлопок.

— Ай-яй-яй! — счастливо рассмеялся Тер-Агабабов, про существование которого Аристархов, честно говоря, забыл. — Каких чилавеков замочил, капиташка!

1992–1993