XV

Горькие дни настали для Бенони, он исхудал и побледнел, и даже его медвежье здоровье пошатнулось. Он выдвигал один за другим ящички столика для рукоделия и говорил: «Что я с ним теперь буду делать?». Он протирал столовое серебро и крышку пианино и говорил с такой же тоской: «Зачем мне всё это?». Он и сам пробовал играть или зазывал в комнату свою кухарку и разрешал ей осторожно трогать клавиши, но никакой музыки при этом не возникало, и он говорил: «Довольно, а то как бы нас кто не услышал!».

А ночью в его голове роилась тысяча соображений: ну и что, к примеру, думал он, я мог бы жениться и на другой девушке. После чего он в мыслях перебирал весь девичий молодняк посёлка, полагая себя достойной парой для любой из них. Навряд ли кто-нибудь скажет «нет» Бенони Хартвигсену, ха-ха, им небезызвестно, что у него хватит денег и на кашу для них, и на красивую мануфактуру, ха-ха-ха; никто не отвергал его ухаживаний, ни когда он выходил на любовный промысел, ни на рождественских танцульках, ни в церкви. Но тут у него есть большие комнаты, и пианино, и столик для рукоделия, и футляр с серебром. А главное, главное: с каким злорадством воспримут люди его падение, если он уронит себя до связи с девушкой низкого сословия. Небось и Роза тогда скажет: вот эта для него самая подходящая! Нет, такого удовольствия он ей не доставит...

С горя Бенони вполне мог удариться в религию или запить. Был такой выбор — не на жизнь, а на смерть. Но особых задатков для греха у него не было, человек он был средних достоинств, но зато добрая душа. Для неё это будет как раз кстати, для Розы, для этой бесстыдной и бессердечной особы. И он с мрачным видом сказал своей кухарке:

— Ты сегодня не готовь ужин.

— Вы, стало быть, пойдёте в гости в Сирилунн?

— Нет, кхм-кхм. Просто я не голодный.

— Быть того не может! — воскликнула удивлённая кухарка,

— Не могу же я быть голодный весь день, — в сердцах ответил Бенони. — Это невозможно.

— Да, да.

— Все мы когда-нибудь умрём, — сказал он потом. — Умрём?

— Ты тоже умрёшь. Только ты об этом не думаешь.

Кухарка честно призналась, что и впрямь не думает пока о смерти, но полагает рано или поздно стать белой словно снег, окроплённый розовой кровью агнца17.

— Ну да, в общем, так оно и есть, — отвечал Бенони. — Но я-то думаю о кораблекрушениях и о смерти в волнах.

Тут она его тоже вполне поняла, у неё был когда-то зять...

— Короче, ужина ты сегодня не готовь, оборвал её Бенони.

И он побрёл в Сирилунн. Зачем его туда понесло? Если ему понадобилось море, оно лежит как раз у его дверей. Он обвёл взглядом причальные мостки, сирилуннскую усадьбу, сушильный причал, где кверху дном лежали лодки, подумал, что часть этого добра принадлежит ему, что он Маков совладелец. Тогда он пошёл на усадьбу и спросил Свена-Сторожа.

А Свен так и засиделся в Сирилунне. Вернувшись с Лофотенов на «Фунтусе» и получив своё жалованье, он всё-таки не уехал: уж больно он прикипел сердцем к горничной Эллен.

Он мог уехать на юг с почтовым пароходом, уплыть от неё раз и навсегда, но вместо того он снова пошёл в Макову контору и обратился к Маку и попросил разрешения остаться. «А к чему мне тебя приставить?» — спросил Мак и задумался. «К любой работе, какая ни понадобится», — отвечал Свен, поклонившись на городской манер. — В большом имении много всякой работы, — продолжал он, — сад надо содержать в порядке, иногда — что-нибудь подкрасить, а иногда и заменить оконное стекло». Маку парень сразу понравился, вежливый и открытый, вот почему он и задумался. «А вдобавок ещё два нахлебника, — продолжал Свен, — они, можно сказать, почти мёртвые, они не могут больше заготавливать дрова. Монс слёг, он лежит уже три недели и только ест, как мне говорили, ему уже не встать. А Фредрик Менза всё время сидит возле его постели и ругается, что он не встаёт. Но и он тоже дровами не занимается. Несколько дней назад горничной Эллен самой пришлось идти в сарай, но господи ты боже мой, сколько поленьев могут прихватить эти невинные ручки?». Мак спросил: «А другие батраки что делают?» — «Они возят на поле навоз, и вообще мало ли всякой работы в такой большой усадьбе, как ваша?». И тут Мак сказал: «Можешь остаться».

И Свен перебрался в усадьбу и выполнял всякую работу. Девушкам часто требовалась помощь в амбаре или в хлеву, вдобавок очень даже часто случалось, что, когда Эллен прибиралась в комнатах, надо было перевесить какую-нибудь гардину либо смазать дверные петли. Выходило, что она и на самом деле влюблена в этого весёлого парня.

Следовало ожидать, что Уле-Мужик и Мартин-Приказчик будут рады-радёхоньки, заполучив в усадьбу такого безотказного помощника. Вместо того они изводили его своей ревностью и устраивали ему все пакости, какие только могли. Когда, к примеру, Брамапутра стирала бельё в прачечной и просила Свена помочь ей отнести на чердак лохань с бельём, Уле следовал за ними по пятам и кричал: «Чтоб тебя чёрт побрал! Ты что это мою жену лапаешь?!». И так же бдительно следил старший батрак за горничной Эллен, что, мол, никогда ещё у неё так часто не обрывались гардины, с тех пор как этот Свен по первому зову готов привести всё в порядок. Дайте срок, Маку всё будет доложено...

Чувствуя себя одиноким и покинутым, Бенони разыскал Свена, чтобы услышать от него слово утешения. Он сказал:

— Не обращай на меня внимания, я просто слоняюсь без дела все эти дни. А так-то мне ничего от тебя не надо.

— Немножко походить без дела — это как раз то, что может себе позволить человек вроде вас, — отвечал Свен. — И ещё большое спасибо за «Фунтус».

— Да, «Фунтус», «Фунтус»... Видишь моё кольцо? Я вовсе и не собираюсь его снимать.

Свен поднял глаза от работы и сразу всё понял. И приложил все усилия, чтобы наилучшим образом утешить своего шкипера.

— И не снимайте, — отвечал он, — очень многие, бывает, раскаиваются, что действовали чересчур поспешно и не пожелали хоть немного подождать.

— Ты думаешь? Может, ты и прав. Я даже и не собираюсь зачёркивать отметку, которую я сделал в календаре. А об этом ты что думаешь?

— Нельзя делать ничего подобного, — однозначно отвечал Свен. — Где вы сделали отметку, там она пусть и остаётся.

— Ты думаешь? Но женщины и всякое такое, они ведь переменчивые...

— Ваша правда. Уж и не знаю почему, но они очень непостоянные. Всё равно как захочешь ухватить ветер и стоишь потом с пустыми руками.

— Нет, вот здесь ты не прав, всё не так, — отвечал Бенони. — Вот Роза, например, она очень даже постоянная, иначе не скажешь...

Свен-Сторож начал догадываться, как тяжко на душе у его шкипера.

Конечно, Роза его отвергла, и всё-таки она без греха, она верная и преданная.

— Потерпите, может, ещё всё и уладится. А вообще-то у меня у самого нынче мутно на сердце. Будь дело в городе, тогда и говорить бы не о чем, там девушек полно, три, а то и четыре сразу. А вот здесь есть только одна.

— Это горничная Эллен?

Свен утвердительно кивает: да, это она. И сразу же признаётся, что у него просто нет сил сесть на почтовый пароход и уехать подальше от неё.

— Ну так и не уезжай, — утешает Бенони в свою очередь, — уж, верно, ты её тогда получишь.

На это Свен говорит, что тут есть и своё да, и своё нет. Если она не будет принадлежать ему одному, зачем она тогда нужна. А у него подозрение, что и Мак на неё поглядывает.

Бенони качает головой и говорит, что в Сирилунне это самое обычное дело. Даже и толковать не о чем.

Весь бледный и с дрожащими губами, Свен рассказывает о своих подозрениях: как-то утром он работал на дворе, а Эллен чем-то занималась наверху, в коридоре, и тихонечко напевала. И Мак позвонил из своих покоев.

— ...Я ходил по двору, работал, а сам думал: с какой стати она распелась? Ведь это всё равно что сказать: вот она я. Потом я ещё слышал, как Эллен прошла к Маку и оставалась там несколько часов.