— Ладно.

Итак, Бенони стал владельцем множества сокровищ, и не было для него больше радости, чем ходить по своей комнате и любоваться на них. Одну из ложек и одну из вилок, которые показались ему особенно красивыми, он предназначал для Розы, на каждый день, и чтоб они не смешивались с остальными. Он представлял себе, как она будет подносить их к своим губам, и снова бережно заворачивал. Ну и удивится же Роза. Но дни шли за днями, а Роза не появлялась, он написал ей, а она всё равно не пришла. Он начал размышлять о причине и, уж конечно, при всём желании не мог пропустить мимо ушей слухи, которые ходили в посёлке про Розу и про молодого Арентсена. Он вёл себя так, будто этого не может быть, пустой слух, гнусная ложь, но в сердце у него жило великое беспокойство. Разве он не приготовил для неё решительно всё — дом, пианино, серебро, словом, всё? Даже голубей, и тех раздобыл, голуби гуляли по двору, а потом взлетали и, тяжело взмахивая крыльями, летели к себе на голубятню. Забавные они твари, эти породистые голуби. Самцы описывали круги, словно взаправдашние танцоры, а когда они садились на крышу сарая, им ничего не стоило в голубиной невинности загадить всю стену.

Но дни-то проходили...

Как-то под вечер Бенони ходил взад и вперёд по дорожке, ведущей к дому пономаря. И на этой дорожке ему повстречалась Роза.

Да, Бенони вышел погулять. Дело шло к весне, лёд стаял, фьорд сверкал синевой, вернулись перелётные птицы, а сороки вышагивали по полю словно трясогузки и шумели и хохотали дни напролёт. Значит, весна уже здесь. А Бенони много чего наслушался про Розу, свою невесту, и целую неделю крепился, а сегодня вот взял и вышел погулять.

При встрече оба побледнели. Она сразу же увидела толстое кольцо на правой руке у Бенони.

— Вот и ты гуляешь, — сказал Бенони, поздоровавшись с ней за руку.

— Да... До чего у тебя свежий и хороший вид после рейса к Лофотенам, — сказала и она, чтобы как-то умаслить его. Голос у неё дрожал.

— Тебе так кажется?

И тут Бенони решил вести себя как ни в чём не бывало и выкинуть из головы все сплетни, которых он наслушался; ведь перед ним стоит Роза, его невеста, не так ли? И он обнял её и хотел поцеловать.

— Не надо! — крикнула она и отвернулась.

Он не стал упрашивать, он разжал руки и спросил:

— Почему не надо?

— Не надо, — снова крикнула она.

Тут его взяла досада, и он сказал:

— Я не стану выпрашивать у тебя знаки внимания.

Молчание.

Она стояла опустив голову, а он неотступно глядел на неё и собирался с духом.

— Я надеялся получить от тебя хоть несколько слов ещё на Лофотенах.

— Да, — безропотно согласилась она.

— А с тех пор как я вернулся, тебя нигде не было видно.

— Я знаю, — только и ответила она.

— Что же мне теперь думать? Неужели между нами всё кончено?

— Боюсь, что так.

— Я кое-что об этом слышал, — сказал он и кивнул, но продолжал всё так же сдержанно. — Ты, верно, не помнишь, в чём мне поклялась?

— Почему же, я помню, но...

— А ты не помнишь, что я подчеркнул один день в календаре?

— Подчеркнул? Какой день? — ответила она, смутно догадываясь о чём идёт речь.

— Я подчеркнул тот день, который ты сама назначила.

Она медленно кивнула в знак того, что это ужасно.

— Тот день, в который нас должны были обвенчать, — продолжал он, чем терзал её ещё больше.

И тут, отступив на несколько шагов назад, она заговорила:

— Ну что я могу тебе ответить? Наверно, мы просто не подходим друг другу. Конечно, хорошего в моём поступке нет, но тут уж ничего не поделаешь. Подумай, к чему бы это всё привело. Ради Бога, Бенони, забудь всё, ради Бога, забудь.

— Да, да, говорить ты мастерица, — сказал он, — где мне с тобой тягаться. Люди толкуют, будто Николай Арентсен желает тебя получить.

На это она ничего не ответила.

— И с тобой он не первый день знаком, толкуют люди.

— Да, мы давно знакомы. С детских лет ещё, — сказала она.

Бенони взглянул на её лицо красивой овальной формы, на её большой, яркий рот, на грудь, которая взволнованно колыхалась, а глаза она так опустила, что ресницы слились в одну поперечную черту. Уж, верно, в ней гнездилась какая-нибудь дьявольщина, иначе откуда бы у неё взялся такой рот.

От волнения губы у него так задрожали, что между лих сверкнули желтые, моржовые зубы.

— Да, да. Николай первым тебя взял, пусть и напоследок тобой владеет, — сказал он, пытаясь сохранить равнодушный вид.

— Да, — тихо сказала она и почувствовала глубокое облегчение. Дело было сделано, и всё, что надо, сказано.

— И ещё этому Николаю ни о чём не пришлось тебя просить понапрасну, — с жаром продолжал Бенони.

Она подняла на него недоумённый взгляд.

— Люди так говорят. И твоё хвалёное благородство для меня всё равно как голубиный помёт. Можешь идти и лечь с ним опять.

Она пристально глядела на него, у неё сделалось большое, невинное лицо, но потом черты его исказились и глаза вспыхнули гневом.

Бенони увидел, что он натворил, и немного смутился.

— Так люди говорят. А я не знаю. Это не моё дело.

— Ты с ума сошёл! — вырвалось у неё.

Он тотчас пожалел о сказанном, заговорил снова, понёс какую-то околесицу, он был смешон в своём великом смятении.

— Ты зря так огорчаешься, — сказал он. — Думаешь, я совсем свинья?! Просто мне не под силу стоять и беседовать с тобой ангельским голосом, вот и весь сказ. Тебе дела нет до моего жалкого сердца, ты только слышишь глупости, которые я произношу вслух. Впрочем, об этом не стоит беспокоиться, — утешил он её.

Она понемногу справилась с собой. Но покуда она стояла вот так, склонив голову, по её носу пробежало несколько слезинок и упало ей на грудь. Внезапно она протянула руку и, не поднимая глаз, сказала: «Прощай!».

Потом она торопливо отошла.

— Пожалуйста, не верь, — сказала она, повернувшись к нему.

— Чему не верить? Да я и не верю, и никогда не верил. Но ты думаешь только о том, что касается тебя, и ни капли не думаешь о том, что мне придётся пережить за мою длинную жизнь. Обо мне вспоминать нечего, я того не стою.

— Я очень виновата перед тобой и знаю это.

— Да, ты знаешь, ты вообще всё знаешь, но помалкиваешь. Ты слишком знатная барыня, если сравнить с таким бедолагой, как я. Вот ты уйдёшь, а я останусь. По-моему, ты чересчур поторопилась, но ты, верно, так не думаешь.

Поскольку он и на эти слова не получил никакого ответа, в нём вспыхнул гнев и ожила крестьянская гордость. Он сказал:

— Да, уж мы с Бенони как-нибудь переживём эту беду.

Она отошла ещё на несколько шагов, снова повернулась и сказала:

— А это всё я тебе отошлю назад.

— Чего отошлёшь?

— Ну, кольцо и крестик.

— Да не надо. Уж раз ты их получила, значит, они твои. А что до меня, я, с Божьей помощью, обойдусь и без этого.

Она лишь покачала головой и ушла.

XIV

В полной нерешительности Бенони остался посреди дороги. Сперва он думал пойти следом за ней, но нет, пусть черти за ней ходят, а он не желает. Потом он решил сходить к пономарю, хотя ходить было вроде и незачем. Теперь Бенони не казался стройным как памятник, теперь он не мог шутливо утверждать, будто покорил сердце пасторской дочки и не знает теперь как от неё отделаться.

Завидев дом пономаря, он остановился и долго разглядывал его, бессмысленно вытянув шею, потом собрался с мыслями, повернул и пошёл в Сирилунн, чтобы повидаться там с Маком.

— У меня дела, вот я и вышел, — сказал Бенони. Мак на мгновение задумался и всё понял. Но не зря он был Маком, потому как, положив перо на конторку, спросил:

— Ты, верно, пришёл за расчётом? Мы ещё не подсчитали толком. Ты хочешь взять наличными?

— Да уж и не знаю. Тут всякое есть, я и пришёл из-за разных дел, потому как скоро вообще не буду знать, на каком я свете.

— За чем же дело стало? Можешь получить всё, что тебе причитается. — И Мак, ухватив перо, принялся подсчитывать.